— Только припрись сюда, чугунноголовый, — прогорланил муж.
Пылесос тут же смело.
— И что же это вы тут делаете? — не выдержало моё любопытство.
Калеб обернулся и поднялся на ноги.
— Хм-м, — он нахмурился. — Я-то понятно, что делаю, а вот ты, детка, чего не в постели?
— Интересно же, что за грохот на весь дом, — я зыркнула на распакованный комплект досок, который точно привезла с собой.
— А-а-а, — подойдя ко мне, муж склонился и, проведя губами по моему виску, спустился к ушку. — Мы безобразничаем с пухляшкой — строим комнату для зелени. Но ответь, малыш, кто разрешил тебе вставать? Я же тебя полчаса назад растирал. И что в итоге? Ты не под одеялом!
— Я в одеяле! — я продемонстрировала плед. — Видишь, оно тёплое, и даже с этикеткой.
Калеб усмехнулся и потянулся за торчащим белым куском материи с надписью. Прочитал. Его лицо тут же потеряло даже намёк на веселье. Резким движением он стянул с меня одеяло и снова вчитался в мелкий шрифт.
— Откуда оно у тебя, Дали? — рявкнул муж.
— Выдали как гуманитарную помощь.
Я не понимала, что произошло.
— Как выдали? Кто? Когда? Чётко отвечай!
— Перед тем как я заболела... Сначала у соседей одеяло увидела, а потом и мне коробку привезли, — совсем растерявшись, я судорожно соображала, что могло так вывести моего всегда такого спокойного мужчину из себя.
— Бумаги для отчётности были? Подписывала?!
— Нет, — промямлила я отступая. — Просто вручили, и всё.
— А остальным? — он, казалось, не замечал, что пугает меня своим рыком.
— В городе выдавали, — обняв себя за плечи, я прикусила губу.
Что необычное ещё заметила?
— Калеб, ты меня допрашиваешь?
— Да, Даллия, — он, наконец, взглянул на меня, моргнул. Складка на его лбу разгладилась. Потянувшись ко мне рукой, подтащил к себе и снова обнял. — Так и есть, малыш, допрашиваю. И поверь, это серьёзно.
— Коробка была вскрытая, электронная печать сорванная, — спокойнее перечислила я. — И как уже сказала, мне привезли посылку, причём в дождь, а остальным выдавали с грузового вездехода.
— Там тоже были вскрытые коробки?
— Нет...— качнула головой.
— Гадство...! — он отошёл от меня и сжал руки в кулаки. — Твари.! — Замахнувшись, Калеб одним ударом переломил доску, стоящую у стены. — Что им нужно от нас?
Да, эмоции муж контролировал плохо.
— Калеб, я не понимаю...
— Всё постельное бельё госпиталей идёт на утилизацию, — перебил он меня. — А здесь указана и вовсе армейская больничка. Лежал я там как-то с сотрясением. Булыжником во время взрыва приложило. Гнилой персонал, за деньги что хочешь сделает. А это, — он сжал в кулаке одеяло. — Гражданским такое не выдадут. Надо будет к соседям прокатиться. Как тебе легче станет, сразу к ним. Хочу на их одеялко взглянуть. Там подполковник. И он точно привит. Чтобы он и не увидел!
— Одеяло причина моей болезни? — наконец, я поняла, что муж так разозлился.
— Да, детка, готов отдать руку на отсечение. Откуда ещё болезни взяться?! А эта зараза... Она, как огонь, косит всех непривитых. Уверен, в твоих сопроводительных документах пометки о вакцинации нет.
Я лишь покачала головой.
— Ничего, разберёмся. А это сжечь!
— Но...
— Сжечь, Даллия. Нет никаких бумаг, что ты это принимала. Ничего не доказать. Умные, гады. Знали, как девчонку развести.
Скомкав одеяло, он просто открыл окно и выбросил его.
На горизонте снова собирались тучи.
— Опять дождь, — уныло пробормотала я.
— Сезон такой, малыш. И не пугайся меня. Я никогда не трону. И даже если закричу, то точно не на тебя. Смело одёргивай, если тон не нравится, — вернувшись ко мне, Калеб, не предупреждая, поднял на руки. От неожиданности я ойкнула. И тут же оказалась сидеть на коробках, а сверху на плечи мне накинули тёплую куртку. Тяжёлую такую, необычную.
— Ткань плотная, — я с интересом рассматривала то, в чём меня закутали.
— Это форма подрывника. К куртке ещё щиты-наплечники прилагаются, но их мне пришлось оставить на месте взрыва.
— Ты так и не рассказал...
— Я сбежал...
— Сам или помогли?
— Конечно, помогли, детка. Вся семья в сговоре. Но об этом потом... Как думаешь, какая высота ящиков больше подойдёт для зелёных?
Он снова грубо перевёл тему.
— Калеб Мортен! Не уходи от ответа.
Муж приподнял бровь, словно и правда не понял, о чём я.
— Не поможет, — я прищурилась.
— Супруг троюродной сестры — председатель присяжных, — он тяжело вздохнул. — Его друг детства — судья. Брат — конвоир. Дед посуетился и возобновил старое знакомство с начальником колонии, в которую меня отправили. Муж дальней родственницы — Орк Оман — нашёл мне жену. За что я ему, кстати, ещё не проставился. Да, вот Орку я должен более всего...
— М-да, масштабно. — я оценила сплочённость их семьи.
— Как бы там ни было, а я убил, Даллия. Сознательно и не раскаялся ни разу. Как ни крути — я убийца! И пойми, детка, это не то, о чём я вообще хочу разговаривать. И не тот, кого ты должна во мне видеть.
— Они были гадами...?
— Тварями, но все же живыми людьми. Я спасал деда... Но, пожалуйста, давай о доме, о толстушке, о Лапушке. Да хоть о том рыхломордом, что всучил тебе это одеяло.
Я, пожалуй, жечь его не буду — верну презент с намёком... Но не нужно о прошлом,
Дали. Не хочу даже вспоминать.
Поджав губы, я не сводила с него взгляда.
Стыд!
С опозданием, но я поняла, почему он так старательно избегает разговоров о себе. Потому что наверняка для военного, пусть и в отставке, оказаться каторжником — это бесчестие!
Ему стыдно за себя.
— Я думаю, ящики должны быть полметра высотой, — он поднял с пола доску и приставил к заготовке, — но с возможностью набить сверху дополнительные планки. А то кто-то слишком много ест, да пухляшка?
Жиря важно качнула листьями.
— Что бы там ни было, — тихо пробормотала я, — но для меня нет мужчины лучше, чем ты, Калеб. Просто, знай это. И да, ящики делай повыше.
Подойдя ко мне вплотную, он обнял, прижимая к себе так сильно, что на мгновение дыхание спёрло.
— Ты называла меня любимым, Даллия, — шепнул он хрипло. — Ещё никто и никогда не признавался мне в любви. Последние две недели твоего полёта на корабле я всё строил планы завоевания и покорения. Опасался, что не успею, и ты встретишь другого. Уже тогда я понял, что не просто влюблён, а по уши погряз в этом чувстве. Ты так незаметно, быстро и крепко вросла в моё сердце, что я даже испугался. Никогда прежде не любил,
— склонившись, он коснулся моих губ своими нежно, но настойчиво. — Я люблю тебя, Даллия Мортен, и не хочу выглядеть в твоих глазах убийцей.
С появлением Калеба в доме стало веселее. К нам через день звонил тот самый пожилой врач и контролировал процесс излечения. И к сожалению, фразы "здорова" я пока не услышала.
Мой муж оказался мягким, но требовательным лекарем.
Местами просто тираном!
Если я отказывалась делать примочки на глаза — Калеб прикладывал их, пока я сплю. Не хотела пить горькое лекарство, так он присаживался рядом на кровать с кружкой в руках и начинал рассказывать, какая я жестокая и совсем его не люблю. Вот ни капельки. Иначе ради него, распрекрасного, я бы непременно лечилась и с удовольствием пила любую гадость.
И как ни странно, это срабатывало! Я глотала эту противную горечь залпом, лишь бы не слышать его ворчание. И знала ведь, что он нарочно, но поделать ничего не могла.
Но самыми нелюбимыми оказались растирания.
Глядя, как Калеб, стоя надо мной, открывает бочонок с мазью, обречённо вздохнула. Мало того что она нестерпимо жглась, так ещё и воняла безбожно.
— Может, хватит растираний?! — в очередной раз заканючила я. — Уже от кровати неприятный запах идёт.
Муж лишь хмыкнул.
— Док сказал растирать тебя десять дней. Вот и терпи, детка.
Я скривилась, готовая пустить слезу.
— Ну, Калеб, миленький. Нормально же всё со мной. Сжалься, а?!
