Тэсса на краю земли (СИ) - Алатова Тата

И Тэсса тоже это увидела, коротко выдохнула и текуче откинулась на спину Фрэнка, обретя необычные для нее плавность и мягкость.

— Фрэнк, — облизнув совершенно сухие губы, попросил Холли, — ты не мог бы опустить одну руку ниже?

В этот раз он не стал угрожать и рычать в ответ. Очень медленно Фрэнк отнял руку от груди Тэссы и повернул ее лицо к себе, вглядываясь в его выражение.

И его прошибло насквозь: впервые Тэсса утратила свои хладнокровие и невозмутимость. Всепоглощающее внимание Холли сотворило какую-то чертову магию, пробудив чувственность. Взгляд был расфокусированным, скулы алели, а дыхание стало поверхностным и частым.

И Фрэнк поддался этому безумию, позволив грубому вторжению в их интимную жизнь приобрести эротичный контекст. Он никогда не тяготел к эксгибиционизму и прочим странностям, но сейчас почти забыл про Холли, всем своим существом отзываясь на молчаливый призыв. Если за прежнюю Тэссу он был готов убить, то за эту — умереть.

Наклонившись, он приоткрыл губами ее губы, сжал грудь, скользнул рукой в мокрые от дождя трусики, вбирая в себя дрожь позвоночника, слабый стон, глубокий поцелуй. Тэсса становилась горячей, словно кто-то внутри нее поджег костер, и член даже заломило в узких джинсах.

Он хотел ее так, что в ушах звенело.

— Футболку, — раздался бесцветный голос-шелест Холли. — Сними с него футболку, Тэсса.

Она не оглянулась, не удивилась, не воспротивилась. Послушно потянула ткань, и Фрэнк поднял руки, помогая ей. Происходящее полностью утратило всякую реальность и отчетливость. Холли из зрителя превратился в участника, как будто — щелк! — недостающая часть пазла встала на место.

Секс-сражение, секс-эквилибристика, яркий и изматывающий, битва на выносливость — остался где-то в прошлой жизни. В той, где Фрэнк не позволял себе такого бесстыдства.

Происходящее сейчас царапало неправильностью и странностью, но и распаляло тоже.

Он видел, что Тэссе тоже неловко, что она точно так же смущена и сбита с толку, но и очарована одновременно.

Жгучая и сладострастная испорченность подхлестывала, как розга, и одурманивала, как алкоголь.

Они поймали единый ритм, подчиняясь коротким пожеланиям Холли — сними джинсы, Фрэнк. На стол, Тэсса. Повернись ко мне лицом, разведи колени. Языком, пожалуйста, Фрэнк.

От каждого движения как будто кусочек стыда откалывался и камешком улетал в пропасть. Терялись скованность и напряженность. Оставалась только горчаще-захватывающая порочность — в каждом поцелуе, в каждом прикосновении, влаге Тэссы на языке Фрэнка, в его пальцах внутри нее, в остром запахе пота и возбуждения, в неотступно-пылающих взглядах Холли, скрипе его карандаша, движении его кадыка, пересохших губах, в ее стонах, ее нетерпении, ее соленой коже.

И когда Холли наконец наигрался, напитался, как суккуб, чужой похотью, когда отбросил в сторону карандаш, только тогда и разрешил — давай уже, Фрэнк, — и Фрэнк перевернул Тэссу грудью на стол, задницей кверху, зафиксировал бедра и вошел в хлюпающее и тугое, обернувшее горячим шелком, и не думая ее щадить, Тэсса зарычала совсем по-звериному, безнадежно цепляясь пальцами за гладкую поверхность.

А Холли просто смотрел и смотрел, и глаза его отчаянно полыхали.

Глава 23

За окном гремела гроза, и Бренда тихонько укачивала Жасмин, которая могла вырасти в упырицу и сожрать всю деревню.

Если Тэсса, конечно, ей такое безобразие позволит.

Одри яростно натирала пол, и гнев ее раскалывал небо.

— А потом Джеймс мне говорит: все из-за тебя, — сердито повторяла она в который уже раз. — Умер из-за меня! Навсегда остался в этой глуши из-за меня! «Как я вернусь в большой мир, если официально мертв», — передразнила она исступленно, села посреди кухни и заревела в голос. — А я виновата? Я разве просила его сюда нестись? Просила его разбиваться насмерть? Просила воскресать? Как это все из-за меня, милая Бренда?

— Милая? — переспросила невыносимая Бренда и опасливо посмотрела в окно, за которым сверкало и громыхало: — Одри, девочка моя, ты угробишь мои томаты.

— Томаты? — воскликнула та бешено и снова заискрила: — Томаты? Неужели никому нет до меня никакого дела? Томаты!

И крепкий дом Бренды пошатнулся от штормового ветра.

Утром деревня выглядела так, будто пережила кораблекрушение.

Фрэнк шел по улицам, подмечая и вырванные с корнем кустарники, и пострадавшие заборы, и помятые цветы, и поломанные скамейки.

Прошлая ночь сломала что-то и во Фрэнке.

Перешагнув невидимую грань, он допустил Холли Лонгли в нечто тайное и сокровенное и теперь не знал, какими глазами смотреть на этого человека. Что он увидит в ответ? Понимание? Или, что гораздо хуже, — жалость?

Бедный одинокий Фрэнк, готовый на что угодно за обыкновенную человеческую ласку.

Кенни пытался приладить отвалившуюся от магазина вывеску, но орудовал молотком столь неумело, что у Фрэнка нервы защемило.

— Дай сюда, — буркнул он мрачно, отобрал инструмент и с такой силой вдарил по гвоздю, что забил его с первой попыки.

— Спасибо, — восхитился Кенни.

— А у тебя можно заказать инструменты? — спросил его Фрэнк. — Ну, сантехнические, слесарные и деревообрабатывающие.

— Можно, — теперь Кенни смотрел на него с веселым любопытством. — А зачем?

— Хочу открыть мастерскую, — неожиданно для себя поделился идеей, посетившей его бессонной ночью, Фрэнк.

— А ты разве не рыбачил со старым Сэмом?

— Он меня выгнал, — признался Фрэнк, — за излишнюю симпатию к моллюскам.

— Симпатию к моллюскам? — переспросил Кенни и вдруг засмеялся. Это получилось у него открыто и дружелюбно, совсем необидно, и Фрэнк понял, что рассказал больше, чем собирался, что это уже похоже на настоящую беседу.

Он развел руками и криво усмехнулся:

— Поэтому у меня новый бизнес-план, ведь я остаюсь здесь.

— Вот Камила обрадуется! — захихикал Кенни. — Она и без того сегодня как пить дать встанет в отвратительном настроении. Не завидую я девчонке Одри, на нее «Расследования Нью-Ньюлина» в очередной раз обрушатся с громом и молниями… что в некотором роде кармически справедливо.

В отличие от большинства жителей деревни, Фрэнк в это утро испытывал к девчонке Одри нечто похожее на благодарность. Очень уж вчерашняя непогода соответствовала его настроению.

— У меня есть в запасах кое-что, остальное наберу по твоему списку в интернете, — Кенни открыл магазин и приглашающе кивнул Фрэнку: — А ты уже придумал, где обустроишь свою мастерскую? А где станешь жить? Обсудил свои планы с нашим мэром? Тебе наверняка понадобится ссуда.

— Ссуда, да, — угрюмо согласился Фрэнк. Просить денег у Тэссы ему не хотелось, но где еще их найти, он понятия не имел.

— Что такое? — проницательно спросил Кенни, удивительно чуткий к чужим настроениям.

— А ты не мог бы дать мне рассрочку? — мучительно попросил Фрэнк. — Ну, на инструменты.

Кенни озабоченно нахмурился.

— Ну вот что, — решил он, — для начала составим смету.

Весь день Фрэнк провел, восстанавливая заборы, скамейки, перила и ставни. Инструментов, которые удалось раздобыть у Кенни, было маловато, и приходилось то и дело импровизировать.

Вопреки его ожиданиям жители Нью-Ньюлина не выглядели особо сердитыми, скорее раздраженными. К Фрэнку они относились с настороженностью, но без враждебности.

Так, сварливый Джон Хиченс просто буркнул, что некоторых девиц надо пороть, а потом молча ходил следом за Фрэнком, внимательно наблюдая за тем, что он делает. Фрэнку так и хотелось рявкнуть, чтобы старик перестал за ним следить, но он держал себя в руках.

И при этом Джона, казалось, нисколько не заботило, что малыш Артур в это время методично подкапывал чахлый куст жасмина и плюхался в лужи, а тринадцать разномастных кошек, перемазанных грязью, беспардонно терлись вокруг ребенка, выразительно мурлыча. Артур хохотал и гладил то одну, то другую.

Когда Фрэнк спилил сломанную ветку яблони в саду невыносимой Бренды и шел проверить, как дела у доктора Картера, ему преградила дорогу Камила Фрост.