Перевал (СИ) - "Эвенир"

И увидел Аля, стоявшего у сосны. А над ним нависал чужой эал Эйллерт, упираясь ладонями в ствол дерева по обе стороны милого лица. И так они застыли в извечной позе самца и самки, подчинения и подавления. Багровый туман сгустился перед глазами. Родрик шагнул вперёд. И замер, привалившись плечом к дверному проему. Аль должен решить сам. Да, он не ребёнок и не игрушка. Он имеет право выбрать между молодым, красивым и сильным, своим… И другим, который не смог защитить, который сам нуждается в помощи.

И он выбрал.

Положил ладони на грудь альфы.

Толкнул сильно, бросив в лицо что-то резкое, заставившее могучего самца отступить, жестом примирения вскинув перед собой открытые ладони.

Отступил и Родрик, поспешил спрятаться в полутьме хижины. Сердце билось болезненно сильно, морозный воздух разрывал грудь. Он подсмотрел что-то, что не было предназначено для его глаз, а значит, было самой чистой правдой. Может быть, они скоро умрут. Но умрут они вместе.

Поздно ночью, прижимая к себе Аля, вдыхая тонкий запах его волос, Родрик не мог позабыть картины, будто выжженной в его рассудке: светлое запрокинутое лицо, тёмная тень над ним, мгновение, застывшее над бездной. Безотчетно, по ту сторону здравого смысла, путаясь в пряжках и завязках, сдвинул в сторону тяжёлую зимнюю одежду, коснулся ладонями гладкой теплой кожи, провёл по тонким рёбрам, прижал горячее, влажное и твёрдое. Быстрые губы обожгли его лицо, быстрые пальцы забрались под меха, и стало неважным чужое присутствие совсем рядом, по ту сторону маленького огня. Напрасно выли за стеной зимние бесы, жизнь, горячая и бесстыдная, бежала огнём по венам, и Родрик сливался с любимым, становясь одним целым, сплетаясь корнями так тесно, что, казалось, их невозможно разъединить, не убив при этом обоих…

И даже при свете утра не могли они расплести рук и глаз оторвать друг от друга не могли, будто прошлой ночью встретились они в первый раз. Или в последний. После полудня эал Эйллерт, мрачный, как Зимние Пределы, ушёл на охоту, и Родрик тотчас же опрокинул сияющего Аля на колючие меха. Вернулся эал уже в сумерках, с облаком студёного пара ворвался в хижину:

— Отряд, два десятка, не меньше! В часе ходьбы! Мы должны бежать, немедленно!

Родрик приподнялся на локте, прислушался. И прижал к себе всполошившегося Аленького.

Издалека, через морозные сумерки летел к нему басовитый лай. Родрик не сумел вернуться домой. Дом спешил к нему.

========== Глава 22 ==========

Он стоял на коленях на камнях внутреннего двора, белых от вечернего инея. Тяжелые полы зимнего плаща свисали с опущенных плеч, как крылья мертвой птицы.

— Встань, — проговорил Родрик, постаравшись вложить в грубый голос как можно больше тепла.

Он послушался, стал тяжело подниматься, неловко покачнулся. Родрик торопливо подхватил его под локти, и мальчик замер, безвольно повис в его руках. Лорд отвёл с бледного лица длинные, давно не мытые пряди, приподнял узкий подбородок. Серые глаза глядели безучастно, глядели сквозь него.

— Ландыш, — вздохнул Родрик. — Ты помнишь меня? Я был другом принцу Кадмиру. Он умер?

Бледные губы чуть заметно дрогнули, будто юноша попытался заговорить, но не смог. За него ответил один из сопровождающих, мрачный бугай, по виду — типичный наёмник.

— Принц умер. Мы сразу уехали, даже похорон ждать не стали. С нами сговорились заранее, за все уплатили вперёд. Эалов было двое, этот и другой, постарше. Но тот, другой, умер по дороге.

— Пойдёмте, ни к чему разговаривать на морозе, — скомандовал Родрик, обнимая Ландыша за плечи. — За ужином про все поговорим.

Пока Тайенар повёл Ландыша в купальню, пока устраивали новых гостей, Родрик объяснился с Алем.

— Ты понимаешь, принц сказал мне, что после его смерти отдаст эалов мне. Правда, выглядел он не слишком здоровым, но я как-то позабыл о том разговоре. А тут такое. Второй в дороге умер, а Ландыш этот был прекрасным танцором, а теперь будто тень бледная. Аленький, ты позаботься о нем. Сможешь?

— Не знаю, мой свет, ведь я — омега, а он, вероятно, альфа, — проговорил Аль нерешительно. — Он может неправильно истолковать моё внимание. У эалов это не принято, чтобы замужний омега оказывал свободному альфе какие-либо знаки внимания. А что случилось со вторым?

— Он был превосходным музыкантом, играл на такой горизонтальной штуке, типа плоской доски со струнами… Айли-найли или что-то такое…

— Айэли–иел-и-найя! — воскликнул обрадованный Аль. — «Песня рассветного жаворонка». На этом инструменте очень трудно играть, меня учили, но лишь напрасно старались. Это — высокое искусство.

— Да, принц его только что на руках не носил. Звал его Анемоном. Мне не понравилось, что он зовет их именами цветов, у меня сучка была по имени Ромашка, а это ведь люди. Но, знаешь, Ландышу как-то подходит его имя.

В малую гостиную они пришли, когда гости в компании Тайенара, Эйллерта и Мая уже сидели за столом. Конечно, при появлении лорда все встали на ноги, поднялся и Ландыш. И сразу же повёл себя странно. Сделал торопливый шаг к Алю, пробормотал что-то и замер на месте, тяжело переводя дыхание, мелко вздрагивая всем телом. Аль бросил ему короткую резкую фразу, и юноша низко опустил голову, покорным жестом скрестив на груди руки.

Родрик поспешил занять своё место за столом, жестом велел садиться остальным. Сразу спросил:

— Что случилось с Анемоном? Со вторым эалом?

Наёмники переглянулись, старший из них заговорил:

— Мы и сами не поняли, лорд. Вроде бы он уже хворый был, ещё там, в столице, а как поехали, так на третий день и в седло не поднялся. Пришлось повозку покупать, да с лошадьми. Но на этот счёт не волнуйтесь, лорд, нам дали серебра в дорогу, ещё и осталось немного…

Наёмник сделал паузу, понял, что непотраченное серебро с него спрашивать не будут, и продолжил рассказ.

— Мы и этого, молоденького, к нему в повозку посадили, мехов настелили, одеял шерстяных. На ночь только в трактирах останавливались, наилучшие комнаты брали для них, велели топить, не жалея дров. В Мантеке даже лекаря позвали, когда старший есть перестал. Ну, доктор что, серебро взял, взамен пузырёк дал какой-то, но, может, это только людям помогает, а эалам и вовсе ни к чему. А может, и людям не очень, лекари известные плуты, кто там их знает, чего они в свои пузырьки льют, а вот серебро берут исправно…

Увлекшегося наёмника перебил его товарищ:

— Вы, лорд, может, думаете, что мы обижали эалов. Так вот, этого не было. Смотрели за ними, как за детьми малыми. Ни одного ни разу не тронули, пусть мне в жизни не ходить под Светом. Вот, спросите у мальчика, если нам не верите.

— Спрошу, — кивнул Родрик, — но потом. Сейчас рассказывайте.

— Ну вот, до Баркла как-то доехали, а дальше совсем трудно, сами знаете, трактиров нет, пришлось под открытым небом ночевать. И после первой же ночёвки поутру мы только его будить, а он уж холодный. Видно, застыл за ночь, хотя мы и огонь разожгли, и мехов целую кучу собрали.

Голос Ландыша прозвучал неожиданно и показался Родрику тоже серым и ломким:

— Моего друга звали Айвен-тиаль. Он умер от тоски.

Помолчали. Родрик вспомнил тонкое лицо, освещённое теплой задумчивой улыбкой, пушистый мех на зябких плечах, тонкие пальцы, легко касающиеся струн. Плеснул эля на пол:

— Пусть мертвые найдут дорогу к Свету… К делу. Какого ты рода, Ландыш?

— Я из рода Живущих под Солнцем, — прозвучало так же легко и безучастно.

— Кому ты сейчас принадлежишь?

— Я принадлежу Свету.

— Мой он, — неохотно проговорил старший из наёмников. — Видно, мальчик совсем ум утратил, но тут уж не наша вина, лорд.

Наёмник, а за ним и Родрик прикоснулись к амулету ошейника. Ландыш к смене власти остался равнодушным.

— Позвольте, лорд, забрать Ландыша к себе, — подал голос Тайенар.

— Ты где живёшь, в бараке со стражей? Ему там не место. Займёте тот покой, где Анинда жила, когда детей ждала. Там хватит места на четверых.