С момента пробуждения и до самого вечера у неё начинало входить в привычку смотреть на экран телефона, узнавая, сколько осталось до нового погружения в сон. Она честно высчитывала оставшиеся долгие часы, минуты, попросту изменив свой распорядок дня таким образом, что восемь вечера — вполне заслуженная возможность наконец-то лечь спать. При всём при этом засыпать приходилось через силу, когда даже долгие прогулки по городу закалили девушку и не вызывали отныне усталости. Организм словно сопротивлялся и отчаянно хотел оставаться в сознании, в реальности. Но как можно выносить эту… скуку? Морфей приносил нечто посущественнее. Пару раз на неделе к ней приходил он, правда, точно в его присутствии она не была уверена. Мозг мог сам, как у других людей, воспроизводить во снах желанное для неё, тревожное и в тот же момент самое важное, чёрт побери. Чёрт побери…
При взаимодействии с миром не получалось отвлечь себя больше, чем на час. Хотя время и так для Киры шло ужасно медленно при свете солнца, потому и потраченные без столь сильных мук шестьдесят минут были бы достижением. Если так пойдёт и дальше, она обязана попробовать купить снотворное. Глупые настойки на основе трав и спирта, кажется, никогда и не вызывали в ней нужный эффект, несмотря на то, что пила она их ложками, толком не разбавляя с водой. Было забавно ощущать секундный жар в горле, напоминающий полыхающее пламя. Интересно, в Аду именно так?
Может быть, Кира ждала собственной смерти, а та как бы и не думала к ней приходить. Способен ли был конец помочь утолить скуку? Или нечто гадкое крылось в самых неприятных уголках сознания, а девушка избегала и не принимала, потому и скучала?
У неё уйма денежных средств, которые Кира успела снять с карточек отца до их блокировки. Место жительства менялось так же часто, как и её настроение. В целях заполнить время чем-то ещё, кроме платных развлечений и наслаждений, появилось стремление закончить образование в школе, причём выбрать одну из престижных в этом городе. Но этого мало, даже если Кира перезнакомится со всеми людьми вокруг и добьется поразительной славы.
С ней не всё в порядке. Это принималось, как данность.
После месяца попыток вести более менее обычную и типичную среднестатистическому жителю жизнь Кира не выдержала и столкнулась с собой. С теми садистскими мыслями, навязчивыми идеями о воровстве, насилии и просто банальном убийстве даже случайно пролетевшей птицы. Всего, что противоречило морали. Очевидно, в Кире барахлила какая-то деталь, отвечавшая за совесть и стыд. Только после удовлетворения порыва девушка ненавидела себя всем сердцем, но ещё больше она ненавидела его.
Некому было больше убеждать Киру в том, что это не её безумные желания. Не на кого свалить вину и ответственность. Защита от Фревина исчезла вместе с ним.
Кира судорожно вдыхала солёный воздух, смешанный с горелым запахом зефира и алкоголем с другого конца побережья. Повсюду, не считая костра той веселившейся и счастливой компании, было темно и холодно. Её отсутствие среди отмечавших прошедшую первую учебную неделю навряд ли бы кто-то заметил.
— Не могу.
«Что ты не можешь?»
Иногда получалось выдумывать ответные реплики, почти убеждая себя в его присутствии. Это давало ей сил и ложные надежды. С последним, суля по всему, расставаться не хотелось больше всего. Незнание, догадки и лёгкая боль в груди от возможного исполнения наивных мечтаний — это хоть немного отвлекало от времени. Но сегодня, к несчастью, даже это не помогало, как надо.
Она не могла саму себя выносить.
— Ты должна.
Кира падает на песок и закрывает лицо руками, но не из стремления скрыть слёзы — глаза её были сухи и раздражены от вечных игр со сном. Она твёрдо, чётко, будто боясь, что кто-то не правильно поймёт или услышит, приговаривает:
— Тебя нет. Ты не существуешь. Я слишком хотела, чтобы он явился, вот мой мозг и создал образ…
— Ты привязана ко мне.
Она не хочет на него смотреть, говорить с ним. Зачем, какой в этом смысл? Его нет. Его нет уже давно. Фревин перед ней — в одном колыхающемся тёмном балдахине по типу плаща, едва прекрывающем бледную грудь — не настоящий. Практически на ощупь приподнимаясь, бывшая рыжеволосая, но уже с отрастающими выше иссиня-чёрного знакомыми проблесками родного цвета, не убирала руки с лица, показывая своё упрямство и решительность. Верно ли только она применяли эти качества?
Она шагала неизменно вперёд, неуклюже и боязливо, временами наступая на камни и застрявшие на дне ракушки. Пришлось в итоге опустить руки, дабы удерживать равновесие, но смотреть в одну точку непроглядного чёрного горизонта. Вода остро колола своим холодом подобно сотни игл, какие втыкают на сеансах нетрадиционного массажа.
— Я не справляюсь. — Плеск пролива был особенно слышим в этой наступавшей ночи. И ещё осторожное преследование кого-то позади, ровно шаг в шаг.
— Ты хочешь это сделать лишь поэтому?
И тогда Кира решилась на отчаянный шаг: высказать так долго вертевшееся на языке ему или своему безумию, а может, всему вместе. Какой бы ни был исход, он наверняка уже близок.
— Нет. Забери меня, делай, что хочешь со мной. Прошу тебя. — Вода разволновалась от движения её тела, и лёгкие волны то достигали девушке до подбородка, то чуть опускались ниже к горлу. Говорить оказалось тяжелее, когда находишься практически полностью погружённой в проливе Ла-Манш. — Если же ты играл со мной и только, значит, тебе не стоит быть здесь, сниться мне, говорить со мной. Докажи, что твоя защита, твой поцелуй и тот случай на кухне, когда ты был полон желания — всего лишь моя больная голова.
Никто ей не отвечает, хотя она долго ждёт. А может, прошло около десяти секунд. Ведь время для неё давно текло иначе.
Кира резко спотыкается и целиком ныряет в воду, ахнув от неожиданности. Водоворот соли и влаги проникает в каждый сантиметр её всё такого же худощавого тела. Придётся помучиться от боли в грудной клетке, прежде чем удастся освободиться от статуса «живая».
Правая её рука оказывается парализованной. Не удаётся сделать ничего, кроме лёгкого шевеления пальцев. Или нет… Нет. Кто-то крепко сжимал её запястье в широкой ладони до такой степени, что перекрыл поток крови. Собственными, едва открывающимися от боли глазами девушка успевает увидеть, как Фревин не позволяет ей задохнуться, с силой тащит, тянет её обратно со дна, а его белоснежные волосы сливаются с его стальной радужкой под толщиной воды.
А потом она глядит на мир лишь одним оком. Всё так же темно, но уже без светящих над головой звёзд, а ещё тепло, не мокро. Напротив, у другого окна, стоял Фревин и улыбался.
— Ты обрекла нас обоих.
Они застряли в её теле, но Кира не испытывала разочарования. Вместе, старательно гребя к берегу, Чёрт и сумасшедшая не подавляли желание улыбнуться. Только на одном крае губ улыбка была ироничнее, говоря о собственном осознании слабости и добровольном проигрыше какой-то девчонке, чем на втором — по-детски счастливая, принадлежавшая ей.
Она обрела возможность наконец на равных быть с Фревином. По крайней мере, до смерти. И больше ничего её не волновало.
Потому что она была счастлива.
