По ту сторону пламени (СИ) - "Abaddon Raymond"

— Тони…

— Меня это с ума сводит! — выкрикивает парень. — Как, по-твоему, администрация прикрывает наше отсутствие? Подсунули леденцы и позволили выдумать причину! Будто они сами плохо справляются!

— Эй, остынь. Обещаю, мы вернемся и все исправим. С отпечатками Плутона… с установленным миром — про прах можно будет забыть. Мы расскажем им обо всем вместе. И про озеро, если захочешь.

— Не захочу.

— Я понимаю.

— Но расскажу.

— Знаю.

— Хорошо. Об Айе не волнуйся. Она испугана, но она сильнее, чем кажется. И выключи это. Невыносимо, — я быстро ухожу в комнату, где девушка уже заканчивает обматывать бинтом вырывающегося кота. Стянутый поперек живота, тот выглядит крайне забавно. Айяка поднимает блестящие глаза:

— Он так сильно порезался. Как умудрился?

На кухне взвизгивает убираемая с пластинки игла. Грюкают чайником о плиту. Я пожимаю плечами:

— Ученые порезали, чтобы принести жертву? Посмотри на него, он не особенно расстроен.

Айяка всхлипывает, обнимая зверя и пряча лицо во взъерошенной шерсти:

— Что мы натворили.

— Понадеялись на удачу, наверное, — опускаюсь к ним на пол, протягиваю коту руку — понюхать. Познакомиться.

— Я представить не могла, чем все обернется. Решила, мне повезло: свожу вас в архив… Наас растрепал, что я влюблена в Тони? Не сейчас, давно… Боже, надо было просто подойти познакомиться! — она смеется, размазывая слезы по лицу.

— Разве не стоило того? Он бы все равно пошел за Наасом, только один.

— Стоило, — чуть успокоившись, говорит девушка. Серьезно спрашивает:

— А ты? Не жалеешь, что приняла ее клятву?

— Нет. Это странно, но нет.

— Почему?

В другой раз я бы ответила: не знаю. Но я знаю, и бывают моменты, когда очень важно, чтобы и другие знали — кто ты такой.

Я долго подбираю слова. Заглянувший в комнату Наас молча уходит обратно. Засвистев, умолкает чайник. Гремит посуда. Айяка гладит замурчавшего кота. Ее голубая блузка выпачкана кровью, а на щеке алеют набухшие царапины.

— Я была нужна ей. Она, — они, твари — хотели мою суть. Все вообще, с потрохами. Не требовали, чтобы я стала кем-то еще. Лучше или проще, — говорю с паркетом и привычно сжимаю левую ладонь в кулак. — Им было достаточно. И мне тоже. Я никогда не хотела быть другой, хоть еще недавно никогда бы в этом не призналась, даже самой себе. Я хотела, чтобы и людям рядом со мной было… нормально хотя бы. Но для них я всегда оставалась чудовищем.

Когда наконец смотрю на нее, Айяка больше не плачет. Выцвели красные пятна на щеках, исчезла скованность в осанке.

— Спасибо. Что ответила.

Киваю — на большее я не способна.

— Эй, хотите чаю? — дергаемся. Настороженно хмурясь, Тони замер у двери.

— Да, — стряхивает неловкость Айя. — Да… пойдем? — прижимает зверя к груди и вдруг берет меня за руку.

— Конечно.

— Наас придумал ему кличку, — Тони пропускает вперед.

— Кличку?…

— Я нарекаю тебя Жополизом! — торжественно и слишком громко сообщает Наас коту. Засучив лапами, тот выкручивается и ныряет под стол.

— Василий, — не соглашаюсь я. Всех котов, какие жили у бабушки и деда, с подачи последнего звали Васями, причем независимо от пола. Дед навеки заснул под деревом прежде, чем кокон из тьмы по-настоящему обрел плотность, поэтому он запомнился мне добрым, он ведь никогда не смотрел на меня как…

— Трус, — улыбается Тони. Я расплескиваю чай.

— С чего вдруг? — спрашивает Наас, заглядывая под стол.

— Разве нет?

— Имеет право. Он еще и поранился… Черныш, — говорит Айяка.

— Банально. Черный Властелин, хотя бы! — Наас скрывается под столом. Оттуда раздается рассерженное шипение. — Эй! Ублюдок царапается!

— А чего ты хотел? Мракобесина, — предлагает Тони.

— Неплохо, вылитый монстр. Смотрите, — из-под стола высовывается исполосованная рука. В глубоких царапинах выступают капельки крови. Айяка забывает про кота и переключается на Нааса: заставляет вылезти и обработать ранки спиртом.

— Он прошел через метров пятьдесят воробьиного дерьма, не выпендривайся. Нормально продезинфицируй, — поддерживает Тони.

— Ниггер! — рыжеволосый маг щурится, пока девушка тщательно протирает его изодранное предплечье.

— Нет, вот уж точно нет, — смеется она, — остановимся на Мракобесе. Бес… ему подходит. И не слишком уничижительно.

— Вот именно, — возмущается Наас, отбирая вату. — Ты тоже… дай я.

Осторожно трогает острый подбородок, поворачивая ее лицо распоротой щекой к свету. Мягко промакивает опухшие росчерки.

Почему он выбрал ее? Из всего Университета? Неужели больше ни у кого не было допуска в архив и слабостей, на которых можно сыграть?

Знал, кто ей нравится.

Избегал. Грубил.

Касается, словно боится.

Замечает мой взгляд и беззащитно, грустно хмурится.

Иногда мы любим не тех людей.

И с этим ничего не поделать. Но сидеть здесь, притворяясь, что не видишь очевидного, и гонять по кружке остывший чай — невыносимо. Я выхожу из кухни, из квартиры. Я иду искать Плутона.

***

Обойдя город, устраиваюсь на теплом бортике фонтана. Сижу до вечерней прохлады и после — глядя, как улицы теряют краски. Почти засыпаю, когда тварь наконец выныривает из залитой ночью арки.

Подходит, позволяет прижаться лбом к жесткому плечу. Закрыв глаза, слушаю эхо моего сердца под сотканной из тьмы шкурой.

Она нужна мне.

Понятная и совершенно чуждая.

Парадоксально свободная — после колодца и полувека в заточении. Недосягаемая. Кажется: вот, теплая, дышащая.

Но после гибели другой я не могу перестать видеть суть: искру, что отбрасывает тени, заставляя их плясать бесконечный танец. Пламя рождается, чтобы умирать. И Плутон будто умирает каждую секунду, прямо сейчас становится памятью. Разрушенными стенами Отрезка. Свистом ветра, биением пульса. Осознанием силы.

Пониманием власти.

Над этим городом, увидевшим жизнь — в смерти.

Над этим небом, таким огромным — и маленьким, если только захочешь.

Все становится маленьким, стоит сказать:

— Спасибо тебе.

Вздыхает в ответ.

Отстранившись, протягиваю записку, уже основательно помятую. Плутон мотает головой — знает.

— Мы хотим заключить мир. Люди и твари.

— Пакт Серафима.

— Это возможно? — или только безумная мечта? — Ты сможешь собрать всех Высших? Подчинятся ли вам остальные?

Рассматривает меня:

— Ты что-то сделала.

— Да. Я нашла нужное воспоминание.

— Расскажешь мне?

— Не сейчас. У нас времени до послезавтра. Если мир вообще…

— Однажды получилось, — ониксовые глаза подергиваются туманом. Тварь щелкает серебряными зубами. Долго молчит прежде, чем сказать:

— Я не успею привести их так быстро. И покорить младших. Мы разметались по всему миру… — узкое лицо застывает. Ей придется встретиться с себе подобными. Говорить. Сражаться?

После вечности в темноте подвала я начала различать напряжение, когда две твари сталкиваются. Будто составили одинаковые полюсы магнитов. Противоестественно. Невыносимо.

Отмерев, она продолжает:

— Послезавтра я буду рядом в любом случае, — вскидывает когтистую лапу, не давая возразить. — Ты не умрешь без меня.

— Новое обещание? — смеюсь: прошлое перевернуло мой мир с ног на голову.

— Старое. Возвращайся к своим. Сейчас безопасно, но не выходи одна. И… позаботьтесь о животном. Оно может оказаться полезным.

— Айя уже придумала ему имя, — зверь в надежных руках. — Бес.

Фыркнув, Плутон качает головой:

— Нашли, чем заниматься, — без перехода спрашивает:

— Вы разделились?

— Да, — тру переносицу. Чертов Кан.

— Это проблема? — у нее есть готовое решение, но я отвечаю:

— Нет. Утром разберемся. Он поймет, должен понять.

— Разумеется, — я различаю грусть в мимолетном оскале, и вижу очень явно — вспоминая на следующий день, когда наши крики встречают тишина и запертые ворота. За приоткрытым окном лазарета мелькает тень, но Кан не показывается.