Он надеялся и в тот миг, когда два дракона – синий и красный – взвились под неровный потолок пещеры и закружили над виновником. Он стоял прикованный к ледяному полу и не терял надежды даже в то мгновение, когда к нему устремился красный дракон. И растворяясь в красном свете, разбойник все еще не верил, что этот кошмар мог произойти именно с ним.
Стрекоза закончила песню. Над поляной, окутанной задумчивой тишиной, с писком пролетели маленькие, мохнатые кровопийцы. За ними следом, громче хлопая крыльями, промчалась сова. Я смотрел на поджаренный бок косули, с которого капал жир, и не чувствовал голода. Отхлебнув остывшего отвара, промочил рот и горло, а затем тихо спросил:
– Справедливо ли это, запирать чью‑то душу навсегда даже за убийство?
Стрекоза вопросительно хмыкнула, покосившись в мою сторону.
– О чем это ты говоришь? – дружелюбно поинтересовался Дарок.
– О том, что суд этот может быть несправедливым. Вдруг разбойник убил сына старушки, защищаясь?
– Он хотел убить и убил, – возразил Лиар, сведя на переносице ровные черные брови.
Ромиар приоткрыл желтые глаза и недовольно глянул на меня. Опять не соглашается со мной? Но ведь уже признавал нехотя мою правоту суждений.
– Он мог хотеть убить, – взялся объяснять я простую, казалось бы, вещь, но отчего‑то многими упускаемую, – если бы защищал себя. Разве, испугавшись чего‑то, мы не думаем о том, чтобы одолеть это что‑то?
– Думаем, – легко согласилась Стрекоза и скривилась, выпрямляя спину и откланиваясь назад. Ее волосы, все еще распущенные, влажные, а оттого тяжелые, утонули в темноте. – Поэтому виноваты. При грязных мыслях наша душа порождает черноту, но эта чернота еще способна отступить, если злодеяния так и остаются только в помыслах.
Я покачал головой.
– Солнце выше всяких этих духов и справедливее, – произнес Дарок, морщась и бросая осторожные взгляды на воровку. – Ты можешь жить при наших законах Стрекоза и не бояться гнева духов. Никто среди нас не призовет их. А черноту позволяй выжечь Солнцу. Если не хочешь просить его об этом каждый рассвет, то сделай, как сделала Асфи, – пройди ритуал Ярости. И проходи его каждый раз, как наступает время для него.
Эльфийка с опаской уставилась на него и медленно втянула голову в плечи. Дернула дважды ушами и ответила резче:
– А я не боюсь своей черноты, и на духов не в обиде. Вся моя душа – сплошная чернота. И если после смерти по милости духов я останусь призраком в этом мире, то буду только рада, что не отравлю собой Древо жизни.
– Вот как… – с блеском любопытства в глазах протянул Дарок. – Поэтому ты дальше преступления творишь?
Эльфийка воровато коснулась лица тыльной стороной ладони и быстро плечи распрямила.
– Ты слишком хорошо обо мне думаешь, будущий вождь. Не облагораживай меня. Плевать я хотела на многое, но у меня уже полно друзей среди разбойников. И если Древо жизни вдруг заболеет и не сможет удерживать Фадрагос, то пострадают и они. И вы, кстати, тоже.
Он кивнул. А я не смог дальше слушать этого, не смог остановить себя, возвращаясь мыслями ко всей несправедливости, какую и я, и Стрекоза, пережили. Заговорил тише:
– Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к доброму. Даже в твоем стремлении защитить Древо жизни от своей черноты, накапливая ее больше. Только я думаю, что мы сами себя обманываем.
– И чем же это? – спросила она и закачала из стороны в сторону вытянутой ногой.
– Навязанными правилами духов. Мы слишком верим им.
Она нахмурилась, Лиар изогнул брови. Васоверги все, как один, прислушались и вытянули головы. А Ромиар, стиснув пальцами переносицу, покачал головой, чем сильнее подстегнул меня к разговору.
– В том, что с тобой случилось, Стрекоза, ты не виновата.
– Не виновата? – с изумлением переспросила она. – Как это не виновата?
– Ты была неразумным и добрым ребенком, который и подумать не мог, как обернут против него слова его клятвы. Тобой воспользовались.
– Да, это так, – с нервной улыбкой согласилась она.
– И духи позволили этому случиться.
Нервная улыбка застыла на ее лице, а глаза расширились и заблестели нехорошо. Я уже встречался с этим осуждением и непониманием. Помнил, как на меня смотрели родители, как смотрела вся деревня. Но Стрекоза… Почему она смотрит так же? Разве она не пострадала от несправедливости духов? Разве мы с ней не смотрим на их прямоту правил с одной стороны?
– И сейчас духи, если будет суд над тобой, не учтут того, что ты, убивая, защищала себя. Они бы и тогда не позволили никому помочь тебе. Даже защитники, узнав обо всем, не смогли бы ничего поделать с твоими дядей и тетей, ведь духи были бы на их стороне. Разве ты не считаешь это неправильным?
Дарок с усмешкой кивнул.
– Ты что это, червь, несешь? – покраснев сильно, с тихой яростью прохрипела Стрекоза.
Я вздохнул тяжело, опуская голову. Почему она не понимает всей этой бессмыслицы? Вот и васоверги со своей верой в очищение через Солнце понимают, а она не понимает.
– Будь все иначе, Стрекоза, – поставив кружку под ноги и сцепив руки в замок, произнес я, – тебе не пришлось бы творить еще больше зла. Если бы тебя судили не духи, а простые существа, то тебя бы поняли и простили.
– Хочешь сказать: духи неправы? – Она вскочила на ноги и, не сводя с меня злого взгляда, стиснула кулаки. Ее рот скривился в оскале, губы дергались, подбородок трясся.
– Успокойся, воровка, – вмешался Роми. – Он перегрелся в пути.
Я нахмурился, пытаясь заглушить собственную злость. Почему Ромиар не хочет поддержать меня и начать переубеждать фадрагосцев? Начать хотя бы с этой девушки, которая губит свою душу из‑за глупых заблуждений? Или я в который раз обманут, мои мысли в самом деле скверные, а я безумный?
– Успокойся?! – закричала она, топнув ногой. – Успокойся?!
Ромиар скривился, а я зажмурился, сжимая вспотевшие руки сильнее. Меня бросило в жар стыда, обиды и злости на себя. Испортил досуг. Опять своим грязным языком разношу скверну.
– Ты всерьез веришь в это, человек?!
– Он перегрелся! – разозлился и Ромиар.
– Не кричите, бестолковые существа! Всю живность в округе перебудите. Посмотрите, как перепугали бедную скотину.
– Поклянись духами, человек, что ты не веришь в ту ересь, что только что нес! – потребовала эльфийка.
Я стиснул челюсть. Шипение костра донеслось до слуха, пробудило детские страхи. Почудились громкие стуки в дверь, показалось, что за мной к знахарке пришли разъяренные сельчане.
– Оставь его в покое! – потребовал Роми.
– Поклянешься ты или нет?!
Щеку ошпарило, в челюсти щелкнуло, в закрытых глазах ярко засияло от внезапной боли. Я открыл их и посмотрел на эльфийку с занесенной рукой. Она держала кинжал. Лезвие было чистым, без крови, но я потрогал щеку. Нащупал две глубоких царапины от ногтей; пальцы порозовели от выступивший крови. Сердце стучало быстро, с силой, и этот стук раздавался громко в ушах. Но я услышал, когда эльфийка медленно потребовала:
– Говори!
Что ей сказать? Я разжал руки, набирая полную грудь воздуха, тоже стиснул кулаки, пока еще не представляя, как буду останавливать девушку. Смогу ли ударить ее? Парней усмирять легче.
Краем глаза уловил движение. Ромиар поднимался с места и собирался что‑то сказать, но раздался другой голос из темноты:
– А если не скажет?
Эльфийка мигом повернула голову на звук. Пригляделась во мрак, прищуриваясь, и вскоре оттуда вышла Асфи. Выжимая мокрые волосы, она прошла к Елрех. Улыбнувшись, склонилась и потрепала по холке настороженного тамарга.
– Испугался, дружище? Не бойся. Мерзкая эльфийка совсем не страшная. Она такая трусливая, что и тебя в ночи испугается. Такие, как она, боятся даже собственной тени. Слышал о таких? Нет? А я и знакома с такими была. Близко знакома… – И снова выпрямилась. Переступив его хвост, подошла к дереву. Прислонившись к стволу плечом, скрестила руки на груди, снова посмотрела с неподдельным интересом на Стрекозу и спросила: – Так что же ты сделаешь, если он откажется клясться? Расскажи мне, милая эльфийка.
