Невеста лорда (СИ) - "Глиссуар"

— А, это… булавка, закалывать платок или прическу. Сын лорда Бенетора преподнес от имени отца.

— Никогда не видела такого металла… но очень красиво.

Часть 8. Женская доля

Подготовка к зиме, начавшаяся с конца сентября, запомнилась Лейлис как самый тяжелый период в ее жизни. Погода испортилась резко и бесповоротно — начались ледяные ливни с грозами и ураганным ветром, грязь и слякоть. Темнеть начинало рано, а большую часть окон в замке наглухо закрыли деревянными щитами, так что даже днем приходилось разгонять полумрак свечами и масляными светильниками. Не только у Лейлис было подавленное настроение, но и лорд Рейвин с каждым днем становился все более раздражительным и нервным. Все, что пыталась делать Лейлис, вызывало у него недовольство, а ее непонимание простых и очевидных, как ему казалось, вещей совершенно выводило из себя.

Как-то вечером он обмолвился, что у солдат поизносились зимние плащи. Лейлис услышала его, кивнула и забыла. Через день Рейвин поднял ее за три часа до рассвета и потащил в складское помещение рядом с арсеналом. Вытащив из сундука первый попавшийся плащ из некрашеной шерсти, чуть не носом ткнул жену в прореху размером с ладонь.

— Что это, миледи? — не повышая голос, но от того не менее пугающе спросил Эстергар.

— Дыра, милорд, — еле выдохнула Лейлис. Она испугалась, что он может ударить.

— Можно ли носить такой плащ?

— Нет.

— А что с ним необходимо сделать?

— Починить, милорд.

— Кто должен это делать?

— Женщины.

— А кто отдает приказы женщинам?

— Я, милорд.

— Так почему вы не приказали починить одежду для воинов? Когда, по-вашему, это пора делать? Когда ударят холода? — он отпустил ее наконец. — Нет, не вздумайте плакать. У меня нет никакого желания наблюдать ваши истерики. Лето закончилось, вы это понимаете? Начинайте исполнять свои обязанности, чтобы мне не приходилось сердиться на вас.

Зато осмотром кладовых с провизией он остался более-менее удовлетворен. Зерно хранилось в сухости, фрукты и овощи — в прохладе, мясо забитых на зиму животных частью коптилось, частью помещалось в леднике, а дратхи в этом году наварили особенно много.

— Запасов для нас вполне достаточно, но, возможно, придется помогать деревне, а в замке слишком много людей. Мне нужно избавиться от части гарнизона, — констатировал лорд Рейвин и, повернувшись к Лейлис, буднично поинтересовался: — Насколько я знаю, в Долине как раз заканчивают сбор урожая. Самое время для набегов, верно?

— О чем вы спрашиваете, милорд? — ужаснулась Лейлис.

— Я спрашиваю, в какое время года степняки больше всего досаждают лордам Долины?

— Всегда досаждали. Но осенью и зимой, пожалуй, чаще всего.

— Я собираюсь собрать три небольших отряда, по двадцать человек, и отправить на Юг в качестве наемников для защиты от грабежей. Я предлагал это соседям вашего дяди еще весной, тогда они отказались… Но почему-то мне кажется, они готовы будут согласиться теперь, когда угроза со стороны степей стала совсем близкой.

Он делал так первый раз, и затея сперва не встретила понимания у воинов. Воевать зимой у северян было непринято. Ему стоило труда убедить своих десятников в том, что на Юге нет ни настоящей зимы, ни серьезных опасностей. Так как ему самому не доводилось бывать не только в Долине зимой, но и вообще хоть в каком-нибудь походе, воины постарше и поопытнее подвергали сомнению его слова. Лорд Рейвин пожалел, что старик Хэнред уже уехал, тот обладал неоспоримым авторитетом во всем, что касалось походов и путешествий. Но нельзя ведь постоянно полагаться на лорда Хэнреда — ему уже за семьдесят, и будь он хоть вчетверо здоровее быка, но вечно и ему не прожить.

Эстергару неприятно было убедиться в том, что за девять лет у него так и не появилось в полной мере преданных ему людей, кроме командира гарнизона, сира Ратольда, который при всех обстоятельствах должен был находиться в замке. С другой стороны, завоевать их преданность, ни с кем не воюя, было невозможно, а вести войны, не имея полноправного наследника, лорд Рейвин не мог. В конце концов, ему удалось набрать сорок человек добровольцев, что было несколько меньше, чем он рассчитывал, и назначить командующими двоих своих друзей — сына кастеляна сира Тарека Горлстера и сына начальника стражи по имени Рольф. Эти двое согласились сразу, во-первых, потому что уже бывали в Долине вместе с лордом, когда тот посещал Хостбинов, во-вторых, потому что не хотели терять расположение своего господина.

Разобравшись со всеми приготовлениями к походу на Юг, Рейвин снова стал напоминать жене о ее обязанностях и потребовал, чтобы летние комнаты замка были закрыты, а слуг и рабов переместили в общие помещения для сна и работы, разумеется, раздельные для мужчин и женщин. Когда Лейлис впервые прибыла в Эстергхалл по весне, все помещения, несмотря на последние холода, уже были открыты и использовались, поэтому она понятия не имела, какие комнаты принято опечатывать на зиму и где селить прислугу. «Узнайте, как делала моя мать, и делайте так же — наверняка будет хорошо», — ответил Рейвин. Сам он не помогал и не давал конкретные советы по тем вопросам, которые считал обязанностью хозяйки замка, а не лорда. «Послушайте, миледи, — говорил он, с трудом сдерживая раздражение, — в ваших заботах только Эстергхалл со всеми пристройками и челядью. В моих — еще два замка, четыре крепости и дюжина башен. И у меня нет родичей, которым я мог бы поручить осенний смотр. Я должен буду ехать сам, и это займет несколько недель. Не давайте мне оснований думать, что на вас нельзя положиться на время моего отсутствия».

И он уехал, оставив жену наедине с новыми для нее заботами. Теперь она поняла, почему леди Бертраду так редко можно было застать в ее собственных покоях — чтобы хоть что-то выполнялось, необходимо было точно помнить, кому, что и когда было приказано, и неустанно следить за исполнением. В этой всеобщей суете и занятости некому было приглядеть за Криансом.

Когда во дворе разбирали летний загон для свиней, мальчик бегал вокруг, наблюдал за интересным для него процессом, помогал и мешался работникам, как только мог. Когда он вернулся в замок, в его ботинках до краев хлюпала слякоть. Он вылил из них воду, но не удосужился просушить обувь у огня и сменить чулки. Уже к вечеру он кашлял, а на следующий день слег с лихорадкой. Лейлис только за обедом заметила его отсутствие.

Сразу позвали замкового лекаря, тот подошел к постели Крианса, посмотрел на него, дотронулся до влажного лба и равнодушно констатировал очевидное:

— Этот ребенок простудился, у него жар. Снова, как и каждый год.

— Так лечите его! — воскликнула Лейлис.

— Я хирург, а не знахарка. Я не лечу простуды. К тому же это бесполезно. Слабый ребенок — все равно что старик, что ни делай, он не станет здоровым.

— Скажете это своему лорду, когда он вернется?

Лекарь пожал плечами:

— Его нужно раздеть, обтереть влажной тканью, давать тьянку с медом и мясной бульон, когда сможет сам пить. Любая служанка справится с этим.

«Точно, точно, он все верно говорит, — лихорадочно соображала Лейлис, суетясь вокруг Крианса. — Только нужно было делать это раньше. Боги, почему я не заметила раньше, почему я не заметила вчера… тогда бы, может быть, ему не было так плохо». Она громко позвала кого-нибудь, поблизости оказалась только девушка, которая прибиралась и разводила огонь. Вдвоем они выпутали Крианса из покрывала, в которое тот завернулся, словно в кокон, сняли мокрую насквозь сорочку. «Боги, боги мои… какой он горячий… совсем без сознания и весь дрожит… Рейвин убьет меня, когда вернется».

Лейлис просидела около постели Крианса всю ночь, каждые полчаса прикладывала к его голове смоченную в холодной воде тряпочку и давала пить, когда получалось заставить его сделать несколько глотков. Она пыталась вспомнить, как и чем лечили ее двоюродного брата, когда тот болел, но в голову приходили только пиявки. Кажется, после пиявок Шенни становилось лучше, во всяком случае, он успокаивался, но здесь не такой случай. Где-то нашлась настойка из сосновых почек и молодых веток пихты, говорили, что это помогает при простудах, но Криансу было слишком плохо, и никакого эффекта от трех ложек этой настойки не последовало.