Дар горгульи (ЛП) - Абернати Рейчел

– Это был я. Тебе... тебе они понравились?

Ее улыбка становится шире, но глаза все еще настороженные, как будто она все еще не уверена, что со мной делать. Надежда витает в моей груди. Она не убежала. Она не закричала. Она улыбается.

– Понравились. Они были продуманными и красивыми. Но, Хоук, зачем ты принес их мне?

– Я... я наблюдал за тобой. Однажды ночью я увидел, как ты выходишь из булочной. Ты была... ты самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел.

Она замолкает, продолжая смотреть на меня, как будто может видеть мою душу сквозь кожу и кости. Она отворачивается, ее глаза опущены, и я уверен, что сделал это неправильно. Сказал это неправильно.

– Значит, это нормально? – спрашивает она. – Для... для таких, как ты, я имею в виду.

– Ухаживая за нашими женщинами с подарками? Конечно. Было бы оскорблением поступить иначе.

Выражение ее лица меняется, нос морщится, и я уверен, это чисто человеческое поведение.

– Нет, я имею в виду, нормально ли ухаживать за кем-то вроде меня? За человеком.

Нет.

Это произошло, как и большинство событий в истории, но об этом говорят только с презрением и страхом. Предупреждения Ру звучат в моих мыслях, эхо историй, которые рассказывают птенцам, чтобы предостеречь их от людей.

– Нет, – отвечаю я, не решаясь сказать больше.

Я не хочу объяснять – не хочу, чтобы это звучало так, будто я обвиняю ее в чем-то. Чем дольше мы говорим, тем больше я сомневаюсь. В моих снах она была так же влекома ко мне, как и я к ней. Немедленно. Безрассудно.

Вместо этого она смотрит на меня так, словно все еще не верит, что я существую.

Ее выражение снова меняется, и я не знаю, что это значит. Горгульи, хотя и не такие жесткие и стоические, как наши каменные «я», не склонны к чрезмерной экспрессии.

Я понял ее улыбку с другой стороны улицы. Ее страх вблизи – я тоже понимаю. Но это? Этот взгляд, который был бы невозможен с чертами горгульи? Я не могу быть уверен.

Проходят секунды, тишина между нами растет, как пропасть. Я ее как-то разрушил. Какая глупость привела меня сюда? К человеку!

Я расправляю крылья, полностью готовый оставить это глупое занятие позади, когда рана от клинка вора начинает болезненно пульсировать.

– Ой! Тебе больно!

Внезапно мне снова тепло. Ее пальцы скользят по моей коже, обжигая, как пламя. Я никогда не задумывался о том, что у меня нет рубашки или другой одежды, кроме пары длинных бриджей, которые носят наши мужчины, но сегодня я благодарен за это. Рубашка приглушит тепло.

Но я все равно отстраняюсь. Я должен. Если я не могу сопротивляться, я не уйду, а я должен уйти, пока эта ошибка не зашла еще дальше, чем уже зашла.

Затем ее рука обхватывает мое запястье, а другая нежно проводит по краю моей раны. Я не хочу, чтобы она останавливалась. Никогда.

– Ничего страшного, – настаиваю я.

У меня нет сил оттолкнуть ее, но, если она отпустит, возможно, я все еще смогу уйти.

– Она кровоточит. Ты... Мне так жаль, что я не заметила этого раньше. Я должна... – она замолкает на мгновение, затем смотрит мне в глаза и говорит: – Тебе следует пойти со мной. У меня в квартире есть аптечка.

Пойти с ней.

Внутрь.

Внутрь ее дома.

Что я могу сделать, кроме как согласиться? Получить такой подарок и отвергнуть его? Я никогда себе этого не прощу. Мой план – мое настроение – меняется так быстро, что у меня почти кружится голова.

Я киваю, затем осторожно прикрываю маленькую руку на запястье.

– Ладно. Я войду через окно по пожарной лестнице.

– Просто зайди в дверь. Это прямо за… о. Да, полагаю, я понимаю, что пребывание на открытом пространстве может быть для тебя плохим, а?

Надеюсь, моя улыбка успокаивает.

– Для меня безопаснее избегать улиц, да. Я быстро. Отопри окно, и я буду там.

Она кивает и, к моему разочарованию, убирает руку.

– Ладно, тогда увидимся через секунду.

Она почти за углом, когда я нахожу в себе смелость позвать ее. Что-то внутри уверено, что я не смогу войти, и, если это конец, я должен знать.

– Подожди! Как тебя зовут?

Она поворачивается, ее темные кудри подпрыгивают на плечах, красиво испещренные снегом. Никогда еще не было столь прекрасного создания в мире, я уверен.

– Ноэль. Меня зовут Ноэль.

А потом она ушла, скрылась за углом и пропала из виду.

«Ноэль».

Ее имя ярко звучит на моем языке. Пряность сосны и резкий запах холодного зимнего ветра, смешанные с теплом огня или радостью огней, которые люди нанизывают на все в это время года.

Конечно, она разделяет имя с зимним праздником – что может быть более подходящим? Я прокручиваю звук ее имени в голове, скользя им по мыслям, как прохладный ветер по моим крыльям. Это прекрасно – совсем как она.

Осторожность требует времени – времени, которое я не хочу тратить, когда знаю, что она поднимается по лестнице в свою квартиру. Это требует усилий, на которые у меня нет терпения, когда я знаю, что она пересекает свой этаж и открывает для меня окно.

Для меня.

Я уже безрассуден, и борюсь с побуждениями, которые заставили бы меня бежать за ней через дверь. Тени – мой дом, и они доставят меня к ней в целости и сохранности, даже если дополнительные минуты покажутся вечностью.

У меня болит бок, когда я осторожно поднимаюсь по стене с другой стороны здания и проскальзываю на пожарную лестницу рядом с ее окном. К моему удивлению – моей радости – она ждет меня, выглядывая из своего окна, всматриваясь в небо, как будто ожидает, что я пролечу сквозь стекло.

Ее глаза расширяются, когда я появляюсь в поле зрения, а затем ее улыбка следует за ней. Mon Dieu, но эта улыбка. Желание попробовать ее на вкус горит в моем сознании, а вместе с ним и видение ее лица, убаюканного в моих руках, когда я притягиваю ее ближе, чтобы удовлетворить свое любопытство. Мой живот сжимается – как и мой член. Если бы проклятая рана не сжималась вместе с ними, ощущение было бы совершенно приятным.

Ноэль поднимает окно, и я вспоминаю все ночи, когда я пялился в стекло, желая такого подарка. И вот он – прямо передо мной.

Цветы, которые я оставил ранее, ждут на подоконнике, и я не могу не улыбнуться, когда она берет их и с любопытством смотрит на меня. Я киваю, отвечая на ее невысказанный вопрос, и следую за ней.

Тут тесно, особенно с моими крыльями, но я влезаю. И затем, с каждым вдохом, я выхожу из холода и окружен ее запахом и теплом ее пространства.

Всегда было трудно разглядеть детали с другой стороны улицы. Я знал... Я мог видеть некоторые вещи, но были пределы. Теперь я могу видеть все.

Фотографии на стене – некоторые из них детские, другие – во взрослом возрасте. Маленькие растения, свисающие с потолка, и толстые одеяла, наброшенные на старую мебель. По ту сторону комнаты – ее кухонное пространство с цветами, которые я ей принес, аккуратно разложенными на столешнице. А рядом с пространством – проход в другую комнату. Отсюда я могу видеть только края ее кровати, и мой живот снова сжимается, когда я вижу ее спящей, темные кудри мягкие на прекрасной, землистой коже.

– На минуту мне стало не по себе. Я подумала – я подумала, может быть, ты ушел.

Она говорит, и меня выдергивает обратно в реальность.

– Я бы не ушел, – быстро говорю я.

Ее улыбка ширится, пока не растягивает ее лицо, и снова в моем сознании всплывает образ ее щек, покоящихся в моих ладонях.

Я выпрямляюсь, насколько могу в этом маленьком пространстве. Это сложно из-за низкого потолка, и мне приходится слегка наклоняться, чтобы не царапать верх рогами, но это выполнимо. Она скользит взглядом вверх и вниз по моему телу, и даже в странном желтоватом свете в комнате я уверен, что вижу, как ее щеки розовеют.

– Ты... большой парень, не так ли, Хоук? Моя квартира никогда раньше не казалась маленькой, но ты... ты действительно огромный.

Я крупный, даже среди сородичей. Тем не менее, я воспринимаю ее слова как комплимент и хотел бы стоять здесь во весь рост. Она, кажется, среднего роста для человеческой женщины, и ее макушка едва коснулась бы нижней части моей ключицы, если бы снова оказалась напротив меня.