Правила первокурсницы (СИ) - Сокол Аня

— Ты так до сих пор так и не поняла, что это за место? — со странной несвойственной горечью спросила сокурсница. — Видела то же что и мы и не поняла?

— Они видела не все, — мягко перебила ее Цецилия, тоже избавляясь от промокшего насквозь плаща. — Ивидель, мы не можем пойти к местным. Потому, как стоит нам к ним обратиться…

— Их глаза могут изменить цвет. — Сокурсница села поближе к камину, подхватила с пола какой-то обломок, при ближайшем рассмотрении оказавшимся ножкой от стула, и бросила в огонь. Магически ей было тяжело его поддерживать, но старое рассохшееся дерево справлялось с этим ничуть не хуже.

— Ты хочешь сказать… — Я не закончила, предположение было настолько ужасным, что произнести вслух не хватило духу. И воздуха тоже не хватило, грудь кололо иголочками.

— Да, — целительница отжала юбку. — Каждый, кто живет в этом городе, каждый, кто провел здесь хоть на одну ночь, становится их игрушкой. Запретный город — это их охотничье угодье и каждый кто остался тут после захода солнца обречен. Они что-то делают с людьми, изменяют их. Сперва кажется, что человек остался прежним, что он ходит, говорит, живет — одним словом. Одна странность — он больше не хочет возвращаться к родным, они словно стираются из его памяти, стираются все узы, что связывали человека с миром.

— Они как куклы, — добавила Дженнет и обхватила колени руками, — а Запретный город вовсе не охотничьи угодья, этот город всего лишь склад в задней комнате игрушечной лавки. Куколки аккуратно разложены по домам — коробочкам. Они лежат и ждут, когда кто-то возьмет их в руки и заставит ходить, говорить, возможно, даже убивать.

— Но… но я никогда не ночевала в Запретном городе, — возразила я и тут же поняла, что ошибаюсь. — Только тогда в… в Первом форте. Но ты… ты сказала, что раз князь обещал нам защиту, то… то… — я сама не понимала, почему заикаюсь

— То он сдержит слово? — Целительница подошла ко мне и стала помогать стянуть куртку. — Он и сдержал его. Уж что-что, а держать слово эти твари умеют, уж не знаю почему. Той ночью вы были в безопасности, они не трогали вас, если вы сами этого не просили.

— Но тогда… Ай! — я зашипела, когда она заставила меня поднять руки. — Почему же ты все еще ты, хотя живешь здесь уже десять лет? Почему Арирх взял меня? Девы, как страшно это звучит…

— Я все еще я, потому что они не могут взять меня, а что касается тебя, то… Тебе лучше знать. — Молодая женщина отбросила мокрую куртку и потянула за шнуровку корсета. — Есть два пути стать одержимым. Первый — попросить их об этом.

— Неужели находятся желающие? — спросила Дженнет.

— Ты удивишься, но их довольно много. Ведь в обмен на это демон может исполнить любое твое желание. — Женщина почти стащила с меня корсет, дышать стало легче и больнее одновременно.

— А ну тогда понятно, дураков на Аэре много, и всем не объяснишь, что толку с выполненного желания будет мало, раз ты перестанешь быть собой.

— Я ничего у демонов не просила. Девы, я не знала об их существовании до сегодняшнего дня, подозревала, но не была уверена. — Я зашипела, когда целительницы коснулась ледяными пальцами моего плеча. — Я просила у… у Дев! В храме! Не хотите же вы сказать…

— Не кричи на меня, Астер. — Герцогиня отвернулась к огню. — Я не специалист ни по богиням, ни по демонам, я узнала о существовании последних ненамного раньше тебя.

— Божества тоже могут исполнять желания, но они имеют обыкновения просить что-то взамен, тогда как демоны просто берут. — Цецилия пристально смотрела мне в глаза.

— Они откликнулись мне только тогда, когда я пообещала выйти замуж. Я дала им обет.

— Вот и ответ, — кивнула молодая женщина.

— И все же я не понимаю, почему демоны…

— У нас в степи, — Цецилия задрала рубашку и стала осматривать мою спину, — этих созданий называют «подменыши». Ими пугают детей, ведь если ты будешь жить неправильно, будешь лгать, обманывать, желать чужого, красть, нарушать обеты, они заберут твою душу и заменят своей черной, как река смерти и жестокой, как огни осени.

— Неужели? Так что же выходит, ты у нас праведница, а Астер вела настолько нечестивую жизнь, что демоны сочли ее достойной? Не знаю, завидовать или ужасаться. — Дженнет посмотрела на меня с насмешкой. — Глупость это, Оройе.

— Глупость — не глупость, но сами демоны в это верят, и не мне вам рассказывать какую силу имеет вера, взять хотя бы ваших жриц, именно вера дает им магическую силу.

— Врут все, — сокурсница повторила слова Хоторна, и я не могла не признать их правоту. Врут все, даже папенька, когда говорит, что маменька замечательно выглядит в шесть утра после бессонной ночи. Крадут все, каждый управляющий, даже жрица Грэ, как-то стащила из кладовой окорок и накормила детей шахтеров. Даже леди, когда видят оставленное без присмотра средство для чистки серебра… — Кто будет судить оступившихся? Демоны? Богини?

— Сам человек, — просто ответила Цецилия. — Только сам человек знает цену своему вранью или проступку, только он знает, какого наказания заслуживает. А демоны, как собаки, которые всегда чуют, человеческий страх, они тоже чуют, но вину. Они чувствуют в кого можно вселиться. Поверь, я слишком много видела таких за последние годы. Слышала, как они обсуждают, хорошее новое тело или нет. Они любят людей с магией. Иногда мне казалось, что они любят людей, куда больше, чем ваши богини.

Я ощущала, как ее прохладные пальцы касаются спины и едва сдерживала… смех. Странную радость, что появилась внутри вместе с болью. Радость и облегчение.

— И все равно, я в это не верю. О таком непременно бы узнали, — упрямо сказала сокурсница. И я ее понимала, знать, что вот так в любой момент можешь перестать быть собой, просто потому что накричал на торговку кислым молоком, очень тяжело.

— А об этом и узнали, — сказала я сквозь стиснутые зубы. Меня по-прежнему так и тянуло рассмеяться, хоть это и обернулось бы болью. — Та же Святая Гвенивер, к примеру. Она писала о том, что богини лишают своего благословения нечестивых людей и это делает их уязвимыми перед демонами, но ее объявили сумасшедшей.

— Ничего удивительного, — буркнула Дженнет. — Я бы тоже объявила. Ну раз Оройе у нас почти святая и слишком хороша для тварей разлома, то скажи мне Астер, что такого ужасного совершила ты?

— Не вышла замуж за того, кого выбрали для меня Девы, хотя и дала обет, — я все же натужно рассмеялась. Выглядело это наверняка странно, даже осматривающая меня Цецилия вздрогнула.

— И что в этом веселого? — нахмурилась герцогиня. — Особенно учитывая последствия, к которым это привело?

— Больше всего я боялась, что Девы накажут не меня. По моей просьбе они спасли отца и брата, подарили им жизнь. И когда я не выполнила обет, со страхом ждала, что они заберут этот дар назад. — Я с облегчением выдохнула. — Но они были милосердны. Они лишили меня своего благословения. Меня, а не их. Лучшая новость за сегодняшний день. Спасибо, — я посмотрела на сводчатый потолок вместо неба и повторила: — Спасибо.

— За такое не благодарят, — с неожиданной злостью сказала сокурсница и посмотрела на мой живот.

Я невольно проследила за ее взглядом. Желание смеяться тут же пропало. Осматривая спину, Цецилия приподняла нижнюю рубашку, оголив талию и часть живота, на котором теперь проступил четкий рисунок.

— Помогите встать, — попросила я.

— Но… — начала целительница.

— Все «но» потом, а сейчас помогите мне встать!

Больше целительница не спорила, протянула руки и помогла мне подняться, герцогиня продолжала смотреть, как я задрала рубашку, как провела дрожащими руками по «разрисованному» животу.

— Сзади тоже самое, от талии и ниже, — убито сказала степнячка.

Но я все равно собрала ткань юбки, едва не упав обратно. Голова кружилась, грудь болела, но я не смогла остановиться, пока не коснулась мокрого чулка, пока не отогнула край и не увидела тот же смертельный рисунок на бедре. Потом схватилась за вторую ногу, но… Он был и там. Смертельная метка ветряной коросты охватывала всю нижнюю половину моего тела.