И этот фрак.
И…
— Теперь ты и вправду на графа похож, — сказала я первое, что пришло в голову. И почему-то покраснела. Прямо чувствую, как всю в жар бросило.
— А ты на графиню.
— Смеешься?
— Нисколько. Ты красивая.
— Это ты просто одичал здесь, на западе, вот и отвык от нормальных женщин, — я протянула руку и коснулась человека, который… который стал близок?
А он поймал мои пальцы. И странно чувствовать его тепло даже сквозь тонкий шелк перчаток.
— Тогда хорошо.
— Что хорошо? — спросила я почему-то шепотом. А он… это на балконе места мало.
— Что отвык. Привыкший, я бы тебя, возможно, и не увидел бы. И жил бы дальше дурак дураком.
Мы близко друг к другу.
Это балкончик тесный. Именно. И… и я просто беспокоилась.
— Я испугался.
— Я тоже.
— Молли?
— Она… в общем, там сложно все. И тут тоже. Мне приказали тебя искать.
— Тогда ты нашла.
— Он думает, что я — как они. Он привык, что любую может заморочить. Вот и… даже сомнений не возникло. Повезло, да?
— Повезло.
Он осторожно касается моего лица. И тепло вновь же будоражит. Это уже бабочки в животе или еще пока гусеницы? Главное, неспокойно так.
И стыдно.
Страшно самую малость. Хотя что может быть плохого в том, чтобы целоваться со своим мужем? Особенно, когда никто не видит.
А заговоры… заговоры обождут.
Никуда они не денутся.
И потом мы просто стоим, я опираюсь на него, он… он обнимает меня. Молчим. Наверное, надо что-то сделать, сказать и рассказать… скоро здесь воцарится хаос или, наоборот, ничего не произойдет. И тогда как? Мыслей в голове слишком много, а я просто стою и стараюсь запомнить это мгновенье.
То, чем пахнет от его костюма.
И от него самого.
Его тепло. И дыхание. И то, как бьется сердце. Силу, которая такая родная, близкая. А время тянется, тянется, словно сочувствуя.
И я вздыхаю.
— Все будет хорошо. Мы… что-нибудь придумаем.
— С чем?
— Со всем.
Тогда ладно, если что-нибудь. Что-нибудь — это веский аргумент. И я киваю. Верю. Придумаем. Обязательно. Пальцы касаются треклятой незабудки.
— Твоя сестра… она велела отдать тебе вот это. И еще сказать, что будто она ждет. Что… выведет нас, но это неправда.
Мне вдруг становится страшно. Вдруг он решит, что я вру?
Или что ей можно поверить.
— Это от броши. Я заказал её на шестнадцатилетие. Взял её акварель и отнес ювелиру, а тот сделал брошь. Только она сломана, — Чарльз нежно погладил цветы. — Куда мне нужно уйти?
— Никуда.
— Не бойся, я ведь все-таки маг.
А я дракон, ну хотя бы там, во снах. И моя кровь способна помочь, только судя по всему ничего не происходит.
— Извините, — Орвуд откашлялся, и я дернулась было, но Чарльз лишь крепче обнял.
— Знаешь, — сказал он презадумчиво. — Мне очень хотелось сломать тебе руку. Или сразу обе.
Орвуд почему-то рассмеялся.
Все-таки странные они люди, некроманты.
— Ты ведь понимаешь, что идет игра?
— Мне она не нравится.
— Она никому не нравится, но игра началась. Знаешь, кого я встретил? Правда, он сделал вид, что меня не узнал.
— Кого?
— Блайдена. Старшего. И вряд ли он явился сюда за женой. Помнится, он счастливо женат. И детьми его боги не обидели. А вот старшенькому как раз время подошло.
— Это тот, который…
— Седьмой в очереди на престол. А еще его род славится верностью, что навевает вовсе уж нехорошие мысли.
Чарльз выругался.
А я ничего не поняла, только почувствовала, как крепнет желание все тут разнести. Стояли себе тихонько, никому не мешали, но надо же ж…
— А еще ходили слухи, что дочь Блайдена вынуждена была покинуть город. То ли в пансионат отбыла, то ли здоровье поправлять.
Чарли опять выругался.
— И что делать станем?
— Хороший вопрос. Я думал, что мог бы уйти, но…
— Не уйдешь.
— Девочка не сама уехала, как и помолвку расторгла отнюдь не по своей воле. Так что я по-прежнему несу за нее ответственность.
Чарльз склонил голову.
— Я её не видела, — сказала я. — Но я видела не всех. А Салли говорила, что некоторые девушки исчезали. Кто-то умирал.
Я осеклась.
Смолчать?
Это неправильно. В корне неправильно.
— Что-то с беременностью не так было.
— Я знаю, — Чарльз ответил тихо. — И знаю, как помочь. Теперь знаю.
Хорошо. Аж дышать легче стало. Августа мне все еще не нравится, уж не знаю, почему, потому как она-то не виновата, она вообще не соображает сейчас, как не соображала Салли и сиу тоже. Но не нравится и все тут.
Ревную?
Наверное. Может, невесте Эдди, если такая все же случится, я тоже не понравлюсь. Пускай. Главное, чтобы ей Эдди нравился. Ну и она ему. А что до Августы, то смерти ей я точно не желаю.
— Хорошо. Значит, надо дождаться, когда она уйдет. И… пунш уже пьют?
Ответом на мои слова стал протяжный женский крик.
Кажется, началось.
Глава 29. О ревности, тайных комнатах и неожиданных встречах
Кричала девушка.
В белом платье. С белыми тряпичными цветами в волосах. Еще недавно хрупкая и восторженная, она стояла в центре зала, сжав подол платья в кулачках, запрокинув голову так, что видна стала шея с тонкими прожилками сосудов.
Голос ее звенел.
И перекрывал, что музыку, что шепот. Мужчина, стоявший рядом, державший девушку за руку, растерянно смотрел на неё.
Кто-то подошел и выплеснул в лицо девушке стакан воды.
Крик оборвался.
Она поднесла ладони к лицу. Коснулась его, будто не веря, что это собственное её лицо. А потом мешком осела на пол.
Вот тебе и чудо возвращения.
Раздался еще один вскрик. И снова обморок.
Змееныш привстал, пытаясь разглядеть, что там происходит.
— Это… это… убери свои руки! — резкий окрик разрушил воцарившуюся тишину. — Твою ж…
А милые девы в белых платьях и выражаться способны, так, с душой, наглядно демонстрируя всю глубину постигшего их разочарования. Еще мамаша Мо говаривала, что опасно разочаровывать девиц.
Я почесала кончик носа.
А дальше-то что?
— Ты! — визг резанул по ушам. — Это… это он все!
Ропот.
И ропот нарастает. Взвизгивает скрипка, чтобы замолчать на полуноте.
— Прошу прощения, — сказал Змееныш. — Произошло что-то… непредвиденное.
А то, предвиденное не произошло бы.
— Я прошу прощения…
— Он! — визг заставил типа в черном фраке подпрыгнуть. — Это… это он виноват!
И через зал полетела туфля. Женская.
— Идем, — я схватила Чарльза за руку. — Сейчас самое время…
— Боюсь вынужден просить всех гостей покинуть дом, — туфля упала, не долетев до трона. Но этого засранца туфлей не зашибешь, тут что-то посерьезней надо бы. — Мы продолжим в другой раз и уверяю.
— Сволочь!
Вторая туфля почти долетела.
— Скотина…
— Идем же, — я дернула Чарльза, который крутил головой, пытаясь разглядеть, а сама подумала, что пунш в этот раз получился отменным.
* * *
В белоснежном платье и с венком в волосах Милисента выглядела на удивление красивой. Настолько красивой, что сердце заныло, а в душе колыхнулась черная пелена ревности.
Вот она идет.
Улыбается кому-то. Не ему. Вот ищет взглядом. Его ли?
Останавливается.
И принимает руку Орвуда, шагнувшего навстречу. Позволяет вывести себя в танец. Танцует она не слишком хорошо, сказывается явный недостаток практики, который не заменить природной грацией. А движения у Милисенты плавные, текучие.
На них хочется смотреть.
На неё.
А Орвуду руки оторвать. Но танец останавливается, и он, согласно договоренности, выводит Милисенту на балкон.
Там, над городом, кажется, что ничего-то нет. Ни прошлого, ни будущего, ни забот, ни тревог, но лишь Чарльз и Милисента.
Губы её пахнут прериями.
И Чарльз теряется. Он совершенно не представляет, что говорить или делать, и потому молчит. Молчание длится, длится, но его не хватает, потому что мир возвращает их обратно.
