Малышка с секретом (СИ) - Абанина Анастасия

— Ну, вот как быть? Не гоже детю без матери… — бурчала матушка, смотря на наполняющееся молоком ведро.

— Что стряслось мам? Чего бурчишь с утра пораньше? — с улыбкой, умиляясь выражению материного лица, спросила я.

— Ничего. — односложно выдала она таким тоном, что сразу стало ясно, поговорить нам не удастся.

— Ладно… — протянула я подозрительно и ретировалась из сарая от греха подальше.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, выскочила из коровника и направилась в конюшню к Кучуру.

Коняшка наш был смирным и незлобивым, всегда был рад любому, кто явится по его нечесаную душу. Юркнув в сарай, застала там близнецов: Бенеш привязывал к лошадиной морде торбу с овсом, а Бивой принес ведро воды, чтоб потом напоить коня. Я подошла ближе, и братцы заметив меня, сказали:

— О Ведка, проснулась уже? — улыбаясь произнес Бенеш.

— Благого дня сестрица… — сказал серьезно Бивой.

— Доброго утра родные, как спалось? — ласково спросила я.

Очень мне нравятся эти такие внешне похожие, но внутренне разные близнецы и их реакции на мое поведение. Вот вроде бы уже и привыкли к тому какая я теперь, но при этом, Бенеш всегда строит такие умильные рожицы, слушая или наблюдая за мной, в отличии от Бивоя, который все что бы я не выкинула, оставался невозмутимым как скала.

Поздоровавшись братья замолчали и между нами повисло какое-то напряжение и неловкость, которой раньше никогда не было. Мальчики переглядывались между собой и особо старались на меня не смотреть:

— Странно… Что это с ними? — думала я, подходя к коню и гладя его по опущенной к ведру с водой шее.

— Что стряслось? Чего коситесь? — сведя раздраженно брови, непонимающе спросила я.

— Да ничего, так… Ты просто завтра уедешь. Вот и не знаем, как сейчас себя вести… — сказал прямо и как всегда не сдерживаясь Бенеш.

— Не навсегда ж расстанемся, хвала богам… — смягчил его слова тактичный Бивой, нервно улыбаясь, забирая опустевшее ведро и намереваясь идти к колодцу за следующим.

И тут меня словно обухом по голове ударило. Я внезапно осознала, что это мой последний день с семьей.

— И, как этот факт вылетел из моей головы? — изумлялась самой себе я. — Вот только что было такое хорошее утро, а у меня просто прекрасное настроение, а теперь вдруг резко стало как-то грустно.

Неуверенно улыбнувшись краешками губ, братьям внимательно наблюдающим за мной и что-то невнятно пробормотав, я вышла. Чувствуя себя растерянной, брела не гладя по двору осматривая все вокруг, доковыляв до яблони, уселась на землю прислонившись к ее стволу.

Мое настроение понемногу стало изменяться: с грустного на странно-непонятное, потом печальное, взволнованное и постепенно оно все больше скатывалось в глубоко несчастное…

— Почему я себя так чувствую? Ведь все эти дни знала, что вот-вот уеду. Что не так?

— расстраиваясь все больше, думала я. — Ведь так долго этого ждала и все равно момент переезда наступил как-то внезапно, как застающая врасплох дорожных рабочих, ежегодно приходящая зима и снегопады, к которым никогда не успевают подготовить уборочную технику. — размышляла сидя, оперевшись на любимое дерево и рассматривая неспешно синеющее небо.

Из амбара вышел батька и проходя мимо, поднял свой сосредоточенный взгляд от земли на смурную меня, приостановился и подошел ближе:

— Что такое голубка моя? Обидел кто? — спросил ласково отец, присаживаясь на корточки и рассматривая отрешенную от мира дочь.

— Нет… Ничего, просто только что поняла, что завтра вас рядом уже не будет… — едва сдерживая рыдания, бормотала я. — А, как я без вас буду почти одна жить? — невнятно промямлила, утирая бегущие по щекам слезы.

Батька тяжело вздохнув и оглядевшись по сторонам в попытке найти кого-то более подходящего, чтоб успокоить плачущего ребенка, беспомощно протянул руки и взяв меня в охапку, сел на мое место, крепко прижав к себе, стал покачивать и утешающе гладить по волосам.

— Ну, и чего ты раскисла? — говорил басисто отец. — Чай мы не помирать собрались… видеться будем… — пытался облегчить, мое нечаянное горе, батька. — Ну, вот выпала такая доля… Что ж поделаешь? Ты главное пойми, что то, кем тебе стать должно, боги решили, а коли судьба тебе выпала родиться ведуньей то и противится не стоит… — говорил уверенно батюшка, утирая мои щеки. — Да и не получится… Я никогда не слыхал, чтоб ребенок одаренный от дара своего отказаться или отрешиться мог. А коли учится надобно то, что ж теперь всю деревню слезами горькими затопить? — спросил батька, поднимая мое лицо за подбородок и убрав ладошки, которыми я не переставая утирала льющиеся слезы, заглянул мне в глаза.

Некрасиво шмыгнув носом, я отрицательно покачала головой в ответ на батюшкин вопрос.

— Вот то-то же и не че на пустом месте беду разыскивать… — усмехнувшись, весело проговорил отец. — Вот, вечно вы бабы в слезы пускаетесь, нет чтобы сесть да обдумать все хорошенько… Так мы в начале корыто слез прольем, а потом думу думать станем. Ты вся в мать… — ворчал батюшка, отпуская успокоившуюся меня с колен и поднимаясь. — Ладно доча, некогда мне лясы точить, пора в поле оболтусов наших собирать. — произнес отец, отряхивая штанины. — Сегодня не на цельный день поедем, так поглядим что да как, и к обеду, ну или чуть позже, вернемси… — делая несколько неуверенных шагов в сторону дома, бубнил батька. — Нужно же еще помочь матери тебя снарядить… Все, утирай слезы и беги в хату, сестрице чем-нибудь подсоби… — предложил с заботливой улыбкой на лице батька, возвращаясь ближе и трепля мои волосы. — И чтоб не смела мне реветь! Ясно? — грозно, но с улыбкой пригрозил мне указательным пальцем мужчина.

Я достаточно успокоившись, улыбнулась в ответ и решительно кивнула.

— И правда, что это я раскисла? Не ребенок ведь, это уж точно… Слишком быстро привыкла к такой неподдельной заботе и участию. А сейчас самое время вспомнить, что я Надежда Валентиновна Бастрыкина — взрослая тетка, даже уже бабка, врач, мать, вырастившая двух детей и дождавшаяся внуков.

Просто это оказывается так легко, спихнуть проблемы и каждодневные заботы на кого-то другого. Я буквально вернулась в детство. Но так нельзя, ведь я — это я и завтра сумею сама себе доказать, что смогу справится и со злобной знахаркой… Чего бы мне это не стоило…

Проводив отца взглядом в сторону колодца, у которого Бивой набирал воду, я решив последовать его совету, отправилась в избу.

Войдя в горницу, увидела матушку и Боянку готовящих завтрак.

Матушка была ужасно расстроенной, на лбу ярко выразились морщины у сведенных в линию бровей, уголки губ были опущены, а сами губы крепко поджаты. Она занималась обычными делами, настолько погруженная в себя, что не заметила, как поставила котелок с водой в печь, даже не всыпав в него крупу.

— Мам, а ты крупу не насыпала в котелок… — сказала Боянка, вытягивая котелок из печи и заглядывая в него, потом обернувшись и проследив за материными бесцельными перемещениями по комнате, уточнила. — Ма, все хорошо? — протянула сестрица обеспокоенно.

Матушка на это раздраженно скомкала полотенце, которое держала в руках, швырнула его на лавку и резко развернувшись, ушла на свою кровать за печь. Боянка поглядев на ее эмоциональный взрыв, вопросительно перевела взгляд на меня.

— Чего такое? — шепотом спросила девочка, кивая в сторону сбежавшей матушки.

— Переживает, что я завтра уеду… — прошептала я в ответ, забираясь на лавку.

— А-а-а, ну тогда только переждать нужно. Оклемается… — сказала сестрица и сама принялась доваривать кашу.

Я тоже активно взялась за готовку. Провозившись некоторое время и накрыв на стол, мы позвали матушку и мужчин. Рассевшись позавтракали, и батька с братьями быстро заложив Кучура в телегу уехали на поле, вместе с Зелеславом.

— Скотину-то сегодня будет кому в обед накормить, сами же вернуться обещали… — думала я, помогая Боянке закрыть ворота за отъехавшей телегой.

Вернувшись в дом и перемыв всю посуду, мы пошли к Цветанке, матушка опять ушла за печь не проронив и слова. А мы, не желая ее беспокоить решили прогуляться, чтоб лишний раз не мозолить глаза.