Дети драконов (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde"

– Детей мне рожать рано... А я тебя спросила, когда не рано?! Небось, в прошлый-то раз едва дождался первой крови... Тогда ты совсем иначе думал, соплячкой меня не считал. Умник... Там, в степи, ты был свободный. Украл меня, ни о чем не спросил, да настрогал детей одного за другим. И каждого сам принимал на руки... И хоронил каждого сам... А теперь малявкой зовешь. Да ты на себя посмотри! Даже борода как у мужика не растет. Бриться, небось, начал только в прошлом году... – Она убрала за ухо надоедливую прядь и нова посмотрела на висящую рядом руку, коснулась длинной узкой ладони, изрезанной сетью шрамов. – У тебя и руки-то вовсе не мужицкие еще, у брата моего такие почти... Зато тогда, помнишь, подковы по пьяни разгибал... Кто ж их теперь так изуродовал тебе, а?

Она медленно провела пальцем вдоль самого большого шрама, что стягивал кожу от запястья до костяшек. Вздохнула. И прижалась щекой к мягкой теплой ладони, взяв ее в свои руки. Зажмурилась, привычно загоняя боль в глубину.

Ожидание казалось пыткой, мучительной, как никогда.

Золотые звездочки цветов мерцали в полумраке. Каменное древо видело свои бесконечные сны, а вместе с ним видел их и Лиан. Ива же смотрела только на каменные стены, поросшие густой сетью корней и стеблей. Она отдала бы все на свете, чтобы оказаться в этот миг рядом с ним, разделить его видения, его путь, его жизнь.

Да только он ее не звал.

Когда я очнулся, солнце все еще стояло высоко, но после видений мрачного темного подземелья его свет уже не казался таким беспощадным и утомительным. Я тряхнул головой, отгоняя обрывки сумрака и потянулся к фляге с вином. Несколько глотков – и сознание вернулось ко мне почти целиком, лишь малая его часть осталась где-то там... в Эймурдине.

Конь мой успел объесть всю траву, до какой дотянулся, а взамен насыпал щедрую кучу ароматных кругляшей, на которые уже слетелись мухи.

Воздух был полон зноя и стрекота цикад.

Я быстро забрался в седло и, приударив жеребца в бока, пустил его галопом в сторону старой крепости.

Мой брат задумал что-то опасное. Что-то, во что я никогда не позволил бы влезть ему одному, будь мы по-прежнему вместе. Мне следовало остановить его, покуда не поздно. Я должен был найти вход в Эймурдин. Такой вход, который по силам открыть мне самому.

Я знал, конечно, что отец и дядя Пат уже пытались сделать это прежде – пытались проникнуть в колдовской замок, желая найти там знания о наших врагах и нашем прошлом. Только ничего-то у них не вышло. Довольно самонадеянно было думать, будто у меня это получится. Но иногда делать даже что-то на первый взгляд бессмысленное лучше, чем не делать ничего и сидеть, дожидаясь милостей от неба. Я не имел представления, когда Ива попытается покинуть Эймурдин в поисках еды или питья, а посему решил действовать пока своими силами.

Добравшись до места, я расседлал и стреножил коня, позволил ему напиться, едва только он остыл, и сам от души утолил жажду из знакомого уже источника. Было странно вновь найти себя на том же месте, откуда ушел накануне, гонимый страхом и горечью. Но, хвала богам, отец научил меня принимать свои ошибки, коль уж они случились и ничего исправить нельзя. Да, брат ушел навстречу своему странному непредсказуемому, наверняка очень опасному пути, но ничто не помешает мне пойди за ним следом.

Ничто.

Я вновь наполнил свою трубку драгоценным зернами с Белых Островов и раскурил ее. Я вновь позволил сознанию пронизать саму суть бытия, рассыпаться звонкими костяными бусинами по камням, закатиться туда, куда нет хода ни человеку, ни зверю, ни птице, ни гаду. Я искал и вглядывался до тошноты, до кровавых пятен перед глазами.

Ну же.

Еще немного!..

Я смогу. Я должен.

Должен...

Меня вырвало прямо на камни у ручья, и только после этого я признал свое бессилие: с хрипом выдохнул самое грязное из всех ругательств, что помнил. Будь рядом Айна – не поверила бы, что умею так.

Умывшись и запив вкус поражения, я растянулся у ручья, свесив обе руки в воду. Звонкий свежий поток смыл остатки мути и самую сильную злость. Осталась только тупая ноющая боль в голове.

Ладно. Значит, дядя Пат был прав – Эймурдин надежно закрыл все свои двери. И, скорее всего, люди здесь были ни при чем... Такова была воля древней обители, которая почему-то позволила маленькой озлобленной девочке проникнуть в ее нутро и затащить туда моего брата.

Зачем?

– Зачем он тебе?.. – спросил я камни под своей щекой. – Что он может такого, чего не могу я?

Камни молчали. Молчали низкие узловатые деревья, покрывающие склон ущелья. Только ручей продолжал негромко петь свою нехитрую звонкую мелодию.

– Эли... Проклятье... Что же ты задумал?..

Отчаяние снова накатило на меня оглушительной волной, и мне потребовались все душевные силы, чтобы не поддаться ему.

Чтобы признать – оно не мое.

Эймурдин защищался от меня всеми силами. В том числе и таким бесчестным образом.

Он пугал меня.

5

Когда враг узнан – он почти побежден. Теперь я понимал природу своего страха, и был тому рад. Теперь я мог держать его под контролем и не впускать в сердце.

Дядя Пат верно сказал – Лиан не ребенок и не слабоумный. Это человек, который любит жизнь не меньше меня и не хуже моего знает, что нужен здесь, в обычном земном мире.

По крайней мере, я очень хотел в это верить.

Но, покуда у меня не было шанса последовать за братом в своем живом теле, я подумал, что не такой уж грех оставаться рядом с ним хоть в незримом. Откуда бы ни происходила эта загадочная новая связь, я был благодарен ей за такую возможность. Может, оно и не очень красиво, но как мне иначе узнать, когда и где именно Ива надумает выйти из своей норы?

Приняв такое решение и смирившись с необходимостью какое-то время жить чужой жизнью, я выдохнул с облегчением и задумался об ужине. Необъяснимым образом я чувствовал, что Лиан все еще не вернулся из того мира, который назвал Запредельем. И знал, что у меня есть время спокойно поужинать, устроиться на ночлег, а потом снова позволить сознанию проскользнуть сквозь эту щель в непреступной обороне Эймурдина.

– Эли... Эли! Очнись! – Ива почти плакала от отчаяния, но не сдавалась. – Ну, пожалуйста! Клятый же ты обманщик! Обещал, что сам вернешься... а теперь совсем никак не хочешь! Возвращайся, слышишь!

Он не слышал.

Ива утерла мокрые глаза и огляделась. Она уже пыталась снова просить Древо отпустить его, да только на сей раз с каменных ветвей не упало ни одного цветка, и Лиан все еще оставался во власти своего Пути. Не помогло и то, что он больше не сидел на троне, а лежал у его подножия на своем нелепом плаще их старого знамени.

– Что же мне делать?.. – Ива тихо всхлипнула. Рядом с ней не было никого – плачь сколько хочешь, но она все равно не позволила себе такой роскоши. Вместо этого положила ладонь на прохладный бедный лоб и запела.

Плывет-плывет лодочка, да по тихой воде

Завтра ты, лодочка, будешь нигде.

Будешь в краю, где ни ночи, ни дня,

Там, где мой милый не вспомнит меня...

Тонкий и нежный, голос ее уносился высоко, туда же, куда устремлялись ветви каменного дерева.

И на сей раз оно отозвалось.

Золотые лепестки один за другим осыпались вниз – крошечные, сияющие, похожие на диковинный снег из того мира, где, если верить легендам, жил невидимый народ. Когда они коснулись лица Лиана, его ресницы дрогнули, а губы беззвучно сложились в какое-то слово, которое Ива не успела понять. Утерев мокрые глаза, она склонилась над ним, замерла в ожидании, надеясь услышать еще хоть что-нибудь. Но Лиан глубоко вдохнул и с тихим стоном открыл глаза. Какое-то время он смотрел в пустоту, как слепой, потом заморгал и увидел Иву. Облизал пересохшие губы и попытался улыбнуться.

– Ты чего зареванная?

– Ничего! – она быстро встала и провела рукавом по лицу. – Тебе показалось. Вставай да пойдем отсюда. Жрать хочется.