Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария

От боли в ухе у меня брызнули слезы, но я упрямо молчала, пританцовывая на месте. Глаас, поняв, что я так просто не сдамся, встряхнул меня, и еще грознее зарычал:

— На кой бес ты связалась с эдакой поганью, ну?! С ожившим покойником таскаться!.. Лучше уж с живым Ирну-северянином связаться, чем с одержимым…

— Ничего-то вы не поймете из моих объяснений, — дерзко ответила я, попискивая от боли, и чуть не прикусила язык, поняв, что говорю сейчас точь-в-точь как Хорвек. «Понабралась! — мрачно подумалось мне. — Скоро ни одного слова в простоте не скажу, как треклятый многоумный демон! Ох, не к добру это…». К счастью, Глаас, вместо того, чтобы надрать мне уши, как следует, отпустил меня, перед тем отобрав сверток с объедками, и хмуро пообещал:

— Увижу еще, что таскаешь еду для нечистого покойника — поколочу.

Я, засопев от бессильной обиды, одернула сбившуюся одежду, и для виду пошла слушать как Харль, уже позабывший ночную передрягу и освоившийся среди разбойничьей братии, увлеченно рассказывает очередную байку раненому Кирру и паре его приятелей.

— А скажи-ка, болтун, — кривоногий слушал мальчишку внимательно, но с заметной долей презрения, — отчего оборотни к нам привязались?

— Так ограбить хотели, — извернулся Харль. — У вас же полные повозки добра всякого!

— Разве оборотням нужно золото? — второй разбойник тоже доверчивостью не отличался. — Им кости человеческие подавай, а поживиться человечиной куда проще, если держаться при поселениях, где народ смирный, глупый, точно скот домашний. Те люди, что на пустоши живут — добыча опасная. Мы и сами немало душ сгубили!

— Это смотря какие оборотни, — пустился в объяснения Харль, по бегающим глазам которого я угадала, что он понимает всю опасность подобных разговоров. — Есть дикие, цены золоту не знающие, а есть такие, что богатство любят не меньше драконов! Вот только пользу из денег извлекать — никак не умеют, нелюди, что с них взять?.. Набьют себе полную нору монет, и спят на золотишке всю зиму с пустым брюхом. Слыхали про Галеаса Золотую Пасть?.. Нет? Так слушайте! Такой древний волкодлак был, что от старости все зубы растерял. С людьми жил в миру, разве что старуху какую съест, если та за ягодами далеко в болота забредет и кричать начнет. Вот пошел Галеас-оборотень к кузнецу, что жил в ближайшей деревне, принес с собой мешок золота, и говорит: сделай мне золотые зубы, а остаток забирай себе. Кузнец сначала от страха обомлел, увидав эдакого гостя, а затем, как мешок в руках взвесил — от счастья. Хоть и любил Галеас золото, но настоящую цену ему не знал, заплатил за работу в сто раз дороже, чем нужно — если не в тысячу. Поначалу кузнец честь по чести — выковал клыки золотые в палец длиной, отдал старому волкодлаку. А тот ему — мешок золота! Такого богатства отродясь в той деревне никто не видал, живи да радуйся. Но обуяла кузнеца жадность — все он вспоминал, сколько золота пошло на зубы для Галеаса-оборотня. Целая пасть! Тут как раз по деревне слух пошел, мол, помер на полнолуние старый волкодлак, три дня волки воют и луна всходит красная, как в кровь окунувшись. Кузнец не выдержал — побежал туда, где испокон веков было логово Галеаса, чтоб повыдергать золотые зубы у мертвого оборотня. Да только никто его с той поры больше живым не видел. Золото тоже пропало, видать, забрал волкодлак обратно свое богатство…

— Что за дурень! — сплюнул Кирру. — Прикончил бы оборотня, пока тот без зубов, да и забрал бы весь мешок! Правильно Зортан говорит — глупый народ, смирный. Раз в жизни боднуть кого решит — и тут же на мясо пойдет. Одно огорчение слушать такие истории! Расскажи лучше чего повеселее!..

Харль начал новую историю, верно поняв, что порадует кривоногого: в этой байке разбойники грабили самих всемилостивых богов, ловко избегая наказания — и лицо Кирру посветлело от мысли, что при должной смекалке облапошить можно не только королевских слуг, но и божественную силу. Я же, потихоньку осмотревшись, юркнула за колесо, рядом с которым, по своему обычаю, сидел на земле Хорвек, во время привалов гревшийся на солнце.

— Вот, держи! — я сунула ему обглоданную кость, которую не нашел при мне мастер Глаас. — Ух, старый мерзавец! Почти все отобрал! А ты сидел и смотрел, как он меня за уши таскает… Мог бы и зыркнуть на него тем самым взглядом — жалко что ли? Для тебя ведь стараюсь, хоть ты того не ценишь…

— Старый разбойник сказал все верно — тебе не нужно воровать для меня еду, — получила я привычный ответ.

— Уж я сама разберусь, что мне нужно, — огрызнулась я. — Все равно я буду тебе приносить еду, и даже если ты ее выбросишь — не перестану. Жаль только, если придется стерпеть взбучку безо всякой пользы… Так что ешь, иначе поколотят меня зазря.

Говоря это, я невольно почесала спину, занывшую от одной мысли о тяжелой руке Глааса. Сомневаться не приходилось — он свое обещание сдержит.

— Думаю, в ближайшее время мастеру Глаасу будет не до тебя, — сказал бывший демон, после некоторых раздумий принявший кость. — И это совсем не добрая весть, хотя от побоев радости тоже немного.

— Оборотни? — я спросила это, сглотнув комок, тут же застрявший в горле.

— Слишком легко они отступили сегодня ночью, — задумчиво ответил Хорвек.

Однако до самого вечера с нами в пути не случилось ничего такого, что подтвердило бы правдивость мрачных предсказаний демона. Мастер Глаас, очевидно испытывавший крайне противоречивые чувства в отношении своих пленников, усадил на своего коня еще и Харля, стершего ноги в кровь, а сам шел пешком, погрузившись в тяжкие раздумья. Мы с мальчишкой не слишком-то отличались друг от друга — простодушным натурам свойственно легко, по-детски переходить от отчаяния к радости. Позабыв обо всех своих бедах, мы неумело, но гордо восседали на вороном жеребце, украдкой понукая его пуститься вскачь по опасной узкой дороге. Это заставляло Глааса отвлечься от тягостных размышлений, и на наши головы сыпалось немало отборных проклятий.

— Чертовы неблагодарные детишки! — ворчал старый разбойник, но звучало это совсем не так, чтобы в искренность его гнева можно было поверить.

Усталость заставила нас сделать привал еще до того, как сумерки начали сгущаться, и главарь был этим раздосадован.

— Эдак мы до самой зимы тащиться будем! — сказал он, но остальные разбойники негромко, но решительно принялись ему возражать: мол, ночь накануне выдалась тяжкой, лошади устали, раненым тоже нужен отдых, а завтра, с новыми силами, дорога покажется легче. Мастер Глаас и сам знал об этом, но все равно кривился и недовольно бил себя по ноге плетью.

Ни ручья, ни колодца здесь не было и пришлось довольствоваться той водой, что была припасена с собой.

— Все потому, что мы шли слишком медленно, — услышала я вновь сердитый голос Глааса. — Чуть быстрее переставляли бы ноги — и заночевали бы около старого колодца, который у Сытого холма. Поите лошадей как следует, а сами затягивайте пояса — с собой у нас воды не так уж много.

— Зато есть целый бочонок вина! — весело отозвался кто-то.

— Стакан того вина — и тебя будет проще выбросить на корм нечисти, чем тащить с собой! — гаркнул Глаас. — Это салатанская треклятая брага, от которой и тролль ослепнет!

Эти слова вызвали дружный смех, и еще долго нам с Харлем пришлось выслушивать истории о кабацких приключениях — одна другой похабнее. Разбойники оживились, позабыв об усталости, и сам мастер Глаас, как мне показалось, поддавшись общему настроению, посветлел лицом. Но веселые разговоры оборвались так же резко, как и начались: Хорвек, который выбрался из повозки, получив на то разрешение от Глааса, вдруг упал, как подкошенный, и некоторое время бился, точно в припадке, звеня цепями и прорывая глубокие борозды в земле скрюченными пальцами. Звуков он никаких при этом не издавал и тем страшнее было смотреть на этот приступ. Я, поборов оторопь, бросилась к нему, но Глаас вцепился в мое плечо и прошипел:

— Я говорил тебе, чтобы ты не кормила покойника пищей живых людей! Ему конец!