К нам осень не придёт (СИ) - Шелкова Ксения

— О, не отказывайтесь, прошу вас, Анна Алексеевна! По счастью, у торговца, где я заказал это украшение, имеется ещё много антиквитетов по этому подобию. Идёмте, выберем другую ферроньерку для Элен.

В ювелирной лавке им подобрали чудесный сапфир в платиновой оправе. Анна хотела было вернуть безделушку с рубином Владимиру, но Елена умолила её этого не делать.

— Ну, считай, что это от меня, Анет, милая! Эта вещичка изумительно смотрится на твоей смуглой коже! И потом, — шёпотом прибавила она, — разве тебе не по душе нынешний мир у нас в семье? Вы с Владимиром только что перестали беспрестанно злиться и ненавидеть друг друга! Он говорил мне не раз: случившегося уже не воротить, а он готов на всё, лишь бы больше не браниться и никого не обижать! Помоги же ему!

— Хорошо, но только ради тебя! — через силу улыбнулась Анна.

Елена в ответ расцеловала её, помогла надеть ферроньерку и приколоть к волосам. Левашёв передал многочисленные покупки Денису, велел отнести всё в карету и доставить домой, пока они прогуляются по Невскому и выпьют кофею в кондитерской.

* * *

Дома Анна ещё раз поглядела на себя в зеркало. Действительно, старинная рубиновая ферроньерка в потемневшей золотой оправе оказалась ей удивительно к лицу! Анна так давно не получала настоящих, сделанных от души подарков, что сейчас даже не стала снимать эту вещь. Она суеверно подумала, что если она отложит ферроньерку, то хрупкое равновесие в их семье и только что установившийся мир с треском рухнут.

Она видела в окно, как Владимир отбыл обратно на службу, затем Катерина Фёдоровна с Элен сели в экипаж… Ах да, сестра ведь говорила, что после обеда они с маменькой собирались к знакомой портнихе — подновить наконец гардероб к празднику. Ну что же, слава Богу Елена сегодня резва и весела как ласточка и не отказывается побаловать себя как следует.

Анне стало немного душно — но не так, как бывает от печного угару, а когда оказываешься в оранжерее среди множества цветущих растений, и их тяжёлый аромат кружит голову и туманит разум. Это было приятно; она вдруг представила себя розой в летнем саду, раскрывшей лепестки навстречу солнцу. Она запрокинула лицо, чувствуя, как вокруг лба разливается нежное тепло, и прикрыла веки. Как же хорошо…

— …Или почивать изволите? Барышня, князь сказал, мол, ему срочно надо вас видеть!

Голос Любы прозвучал будто издалека — как с другого берега реки. Ох, как не хотелось сейчас каких-то глупых разговоров, даже с князем Полоцким! Ей так спокойно и приятно в этом саду… Или может всё-таки принять его, а то невежливо будет?

— Барышня, а барышня? Что же князю-то сказать?

— После пусть зайдёт… — сделав над собой усилие, пробормотала Анна. — Я не хочу…

Она не договорила: голова и веки стали тяжёлыми, словно весили по сотне пудов; Анна вздохнула и отвернулась от Любы.

— Барышня, да что же это? Дурно вам? Воды принести?

«Мне хорошо», — хотела было произнести Анна, но у неё хватило сил лишь сонно улыбнуться. Горничная испуганно вгляделась в неё и выскочила из комнаты. Некоторое время ничего не было слышно, затем послышались шаги, снова приглушённо зазвучал её тревожный голос: «Никак, дурно ей, захворала барышня моя! Говорить не может! Князь, извольте глянуть, надо бы хоть виски ей смочить?.. За доктором послать?»

Прохладная рука коснулась запястья Анны, щупая пульс, затем кто-то провёл влажной тканью по её лбу и вискам. «Бегите, Люба, скорее за доктором!» — приказал мужской голос спокойно и властно. Князь Полоцкий. И чего он опять лезет не в своё дело?

— Оставьте меня… — заплетающимся языком проговорила Анна. — Всё хорошо… Князь… Спасибо, что навестили…

Полоцкий снова взял её за руку; его пальцы оказались ледяными и какими-то неприятно-жёсткими; Анна попыталась высвободиться, но ничего не получилось.

— Анна Алексеевна принимала какие-то снадобья?

— Нет, ваше сиятельство, они с Еленой Алексеевной сегодня изволили по магазинам ходить, потом в кондитерской кофей пили. Барышня довольная вернулась, обнова вот у неё…

— Люба, скорее, надо позвать доктора! — перебил Полоцкий. — Боюсь, Анна Алексеевна в плохом состоянии!

Горничная не возразила ни словом — лишь на лестнице зазвучала дробь быстрых шагов. Ну, когда же они оставят её в покое?

— Анна Алексеевна! Анна Алексеевна, вы меня слышите?!

* * *

Всеслав мог поклясться, что состояние Анны напоминало сильное опьянение или же маковый дурман. Но как графиня Левашёва могла подвергнуться воздействию подобного вещества, если целое утро ходила с сестрицей по магазинам?

Анна бессмысленно улыбалась, взор её блуждал по комнате, ни на чём надолго не останавливаясь. Всеслав ещё раз смочил её виски; похоже, лихорадки не было, графиня не задыхалась, не дрожала в ознобе.

— Анна Алексеевна, вы не могли бы встать?

Тщетно; Анна попыталась было пошевелиться, но сразу прекратила свои попытки.

— Ос… Оставьте же меня, князь… С-спасибо вам за всё. Мне так хорошо… Тепло. Я будто цветок… Я — роза…

Всеслав содрогнулся. Дьявол, а вот если бы он не завернул к Левашёвым сегодня? С того случая на охоте они с Анной не виделись, зато ему пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы не выпускать её из виду. Несколько дней он подъезжал к дому графа Левашёва в экипаже и выжидал, пока домочадцы Анны разъедутся. Он очень не хотел, чтобы при их разговоре с графиней присутствовали её мачеха или сестра — тогда всё окажется бесполезно.

И вот сегодня ему, кажется, повезло оказаться здесь вовремя: состояние Анны выглядит совершенно не натурально — значит, кто-то опять покушался на неё!

Всеслав снова ощупал её лоб. Под руку ему попался шнурок с какой-то подвеской; Полоцкий с досадой попытался сдёрнуть его. Не тут-то было: украшение оказалось намертво закреплённым вокруг головы Анны. Опасаясь сделать графине больно, Всеслав попытался аккуратно разорвать кажущееся таким непрочным плетение шерстяных нитей — и не смог.

Тогда он пошарил глазами вокруг себя: рядом на столике лежало вышивание, нитки, пяльцы. Нашлись там и маленькие серебряные ножницы; но и с их помощью Всеслав не смог справиться с проклятым шнуром.

Он выругался вполголоса и достал небольшой кинжал, спрятанный под сюртуком — князь Полоцкий не привык выходить безоружным. Однако, как и следовало ожидать, лезвие кинжала оказалось бессильно.

Всеслав уже не сомневался, что дело именно в этой красивой, изящной безделушке. Что там Люба говорила, обнову барышня приобрела? Или ей подарили? Кто же именно? Эти важные вопросы он обязательно задаст после, сейчас же главное — помочь Анне. Оставалось только одно…

Если бы кто-нибудь заглянул в этот миг в комнату, наверняка подумали бы, что князь Полоцкий сошёл с ума. Он опустился на колени рядом с её креслом и вцепился ставшими вдруг длинными и острыми, будто стальное лезвие клыками в узкий шерстяной шнурок, охватывающий лоб графини Левашёвой.

Всеславу казалось, что его голову пронзил раскалённый прут, что вошёл в самый мозг. Он зарычал, замотал головой, пытаясь разорвать проклятые нити — от них исходил жар, во рту точно вспыхнул огонь. Всеслав сомкнул челюсти, потянул за проклятый шнурок, тот вроде бы подавался, но разорвать его было невозможно. Полоцкий вновь вцепился в шнурок ногтями — бесполезно! Пришлось действовать клыками: снова и снова он пытался порвать, перетереть нити — голова едва не взрывалась от боли. Заколдованные нити сопротивлялись, будто живые; хорошо ещё, что Анна была без сознания и не знала, что происходит.

Он дрожал от напряжения, ощущая, что тело, привычное к опасности, начинало меняться: ногти удлинились, шерсть всё больше покрывала руки и шею… Он не хотел бы делать это здесь, но всё его существо в такие минуты собиралось с силами и обращалось в наиболее совершенную форму. Мало-помалу крупный волк с густой тёмно-серой шерстью таки смог перегрызть проклятые нити — но когда шнурок соскользнул с головы Анны, то, будто живой, сомкнулся на шее волка. Он глухо зарычал, шерсть на его загривке вздыбилась; мгновенно он бросился на спину и сильным движение когтей окончательно разорвал колдовской шнур… Не дожидаясь, пока обрывки нитей снова начнут смыкаться, точно заново отрастающие головы чудовища, волк искромсал их на мелкие кусочки.