Горничная особых кровей (СИ) - Грин Агата

— Сейчас - точно не считаю, — задумчиво произнесла я. — А в детстве я была доброй и безмозглой.

— Безмозглой?

— Ага. Я вечно таскалась за соседскими мальчиками, навязывалась им в компанию. К месту и не к месту вставляла свое

мнение, любила побеситься, охотно встревала в их драки. Мама в ужас приходила, когда меня в очередной раз приводили с

ободранным локтем или синяком. Чем взрослее я становилась, тем опаснее были мои выходки: я ходила на охоту с парнями,

гоняла на карах по пустырям без всяких разрешений.

— Разве так просто управлять каром без разрешения?

— Да, если есть чип управления.

— А я был послушным и ответственным. Никогда не приносил проблем.

— Охотно верю! Меня же воспитатели терпеть не могли. Я любила посреди урока или медитации сказать что-то такое, что у

всех сразу проходил учебный запал, спорила со всеми. Хотя училась я не так уж плохо… Просто учила только то, что считала

для себя полезным.

— Маленькая бунтовщица…

— А ты был маленьким тихоней?

— Да. Но это не так уж плохо. Тихонь никто не замечает, зато они замечают все.

— Если бы я выросла хотя бы наполовину такой же внимательной, как ты в детстве… На том приеме было столько знаков

«стоп», а я все проморгала.

— Что случилось с твоей женской энергией? Ведь не изнасилование нарушило потоки твоей жизненной энергии.

— После судов и разбирательств мы какое-то время скрывались в глуши у друзей отца. Мне исполнилось семнадцать. Мама

завела разговор о том, что все будет обязательно хорошо и что мне не стоит сторониться людей. Я с ней согласилась. Мы

переехали туда, где больше народу. Вот тогда-то и выяснилось, что у меня остались проблемы … Мне казалось, что каждый,

кто на меня смотрит, знает, что со мной произошло, словно на мне какая-то метка, которая всем заметна. А я очень, очень

хотела избавиться от этих мыслей. Специально выходила в места, где собирается много парней, завязывала с ними

разговоры. Давила в себе и эо, и лишние мысли… Я сама себя довела до полу-сумасшествия. Мне нужно было перетерпеть

тот период, выплакаться, а я себе не давала слабины, чтобы родителей не расстраивать. Я показывала «Смотрите, я та

самая, но мне ничуть не стыдно, и я здорова! Я здорова, слышите? Мне плевать на вас и ваше мнение!»

Я замолкла, осознав, что слишком громко и эмоционально начала говорить.

— Тебе не за что себя корить, Регина, — мягко сказал Гоин. — Юность - время, когда набиваются шишки и даются первые

уроки. К тому же, ты вернула себе и титул, и здоровье.

— Нет, не я. Ты вернул, — я посмотрела в глаза Гоина, не совсем веря в происходящее. Если бы кто-то мне тогда, в лесу,

после крушения рассказал, что я буду сидеть голой в ванне и разговаривать с Малейвом по душам, я бы покрутила пальцем у

виска. — Каждый второй у нас - психокинетик с проблемами. А ты зацепился именно за меня. Может, признаешься?

— В чем?

— В том, что ты не такая задница, которой прикидываешься, и что тебе нравится делать что-то хорошее. Гоин, мальчики,

которые в детстве выхаживают раненых животных, не вырастают хладнокровными мерзавцами.

Он (неслыханное дело, сенсация!) признал шутливо:

— Да, я такой, добряк и душка.

— Я знаю. Подай мне губку…

Губки лежали на одной из полок за шкафчиком.

Малейв поднялся, отошел, начал перебирать губки.

Я усилием воли отвела от него взгляд… Смотришь, смотришь, а насмотреться не можешь. Хотя итак его лицо с резкими

чертами точно высечено в моей памяти. Как же глубоко я увязла в нем… теперь понимаю, почему испокон веков люди

столько значения придавали любви. Как она нагрянет, так меняет все.

За последние полчаса мы с альбиносом успели поругаться, поцеловаться, снова поругаться, помириться и поговорить по

душам. Неспроста нас так штормит. Не будь мы такими разными, наверняка, гораздо легче бы приняли то, что с нами

творится…

Разные… Но почему же мне кажется, что этот мужчина - мой? Откуда эта уверенность, что я смогла бы стать ему

подходящей партнершей? А что чувствует он? Только мужчина повернулся ко мне лицом, как я посмотрела в его глаза в

поисках ответа.

— Гоин, — удивленно протянула я. — У тебя глаза как будто темнее стали.

— Знаю, — кивнул он, не спеша вынимать руку из воды. — Скоро я перестану быть альбиносом. Эо-ши исправил кое-какие

ошибки…

— Как жаль, — расстроилась я. — Тебе так идет быть обесцвеченным.

— Нахалка, — шепнул он и протянул мне руку. — Поменяемся ролями? Теперь я буду тебя мыть.

Меня объял жар от предвкушения, от осознания: все, кончилась разговорчики. И слава Звездам, мы итак заболтались… Я

приняла его руку: он мягко потянул меня вверх. С громко бьющимся сердцем и жидким пламенем в венах я встала в полный

рост и развернула плечи.

Центаврианин приблизился, коснулся моих волос. После косы, да при такой влажности они стали еще пышнее, начали

собираться в крутые завитки. По моему телу побежали мурашки, когда мужчина стал собирать мои волосы кверху, чтобы не

мешались.

— Тебе чуть-чуть цвета до рыжей не хватило, — хрипло произнес Гоин.

Немного повозившись, он таки-сумел их уложить в узел. Полюбовавшись на результат своих усилий, мужчина достал губку из

шкафчика, мыло ручной работы и, не отводя от меня глаз, начал намыливать губку.

Еще до того, как он меня коснулся губкой, я уже ощутила покалывания, как от мыльной пены - от его взгляда с откровенным

желанием. От первого касания мне стало щекотно. Малейв начал мыть меня так, чтобы не упустить ни одного участка. Я

протягивала ему то одну руку, то другую, подставляла спину, задерживала дыхание, когда он проводил мягчайшей губкой по

холмикам моей груди, и по животу, и ниже…

Его пальцы то и дело задевали мою кожу, и в местах соприкосновения она враз становилась во много раз чувствительней.

Наши энергии каким-то образом сливались, и это не только удовольствие доставляло, но еще какое-то чувство, которое я не

могу объяснить.

Пена, руки Гоина, ароматы эфирных масел расслабили и разнежили меня настолько, что, когда мужчина дотянулся до

насадки для душа и начал смывать с пеня благоухающую пену, я была готова протестовать.

Вымыв меня, Гоин отошел. Но ощущение, что меня покинули, быстро пропало, потому что центаврианин накинул на меня

пушистое длинное полотенце, и начал вытирать, и снова - ласкающими, нежными, с-ума-сводящими движениями… А я как

его мыла, будучи горничной? Торопливо, суетливо… Вспомнить смешно.

Гоин коснулся меня между ног, тронул самую чувствительную точку. В момент, когда мои ноги были готовы подкоситься, он

подхватил на руки и вынес в гостиную.

Моя кожа покрылась мурашками от перемены тепла на прохладу, от этого обострились ощущения. Гоин прошел к спальне,

открыл дверь плечом. Мелок, сидящий на постели, замер и выпучил глаза, и только поняв, что он здесь все-таки лишний,

смылся.

Мы вернулись к изучению друг друга. Гоин скинул халат, и я увидела его тело, уже не поражающее белизной. А ведь и

правда - уже не альбинос, просто светловолосый мужчина.

…Я проводила пальцами по его плечам, по шее, по груди, выделяя, вычерчивая обозначившиеся линии, пробовала на вкус

его губы, перебирала волосы - моя очередь ласкать. Мы не торопились и все делали так, словно в запасе у нас было не

несколько часов, а бесконечность. Мы упивались друг другом и нежностью, а над нами и в нас искрила, играла энергия двоих

сильных психокинетиков, слившаяся в одно целое.

Глава 20

Я проснулась, когда Гоин встал с постели и начал одеваться. Но не дала знать ему об этом. Потому что…да банально, не

знаю, о чем говорить. Да и зачем слова, если и так все ясно? Ночь была волшебная, но второй такой уже не будет.