Между двух миров. Школа выживания (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

- Потому что ты совершенно не вписываешься в ту жизнь, которую наследник правящего клана в Абрисе ведет здесь и сейчас! – отрезал отец, а потому добавил чуть мягче: – Я не могу тебе помешать встречаться с тем человеком, но хорошенько запомни мои слова. Я потерял твою мать, Валерия, и не желаю потерять свою замечательную дочь из-за этого… из-за какого-то абрисца, кем бы он там, у себя, не являлся!

После он собрался уйти к себе в спальню, но, обнаружив зияющий пустотой дверной проем вместо двери, замер на полпути. До меня донесся обреченный вздох. Стараясь подлизаться, я приготовила завтрак, накрыла на стол и, прежде чем сбежать из дома, позвала:

- Поешь, а то остынет.

Папа ничего не ответил, заставляя меня чувствовать себя еще паршивее.

Как водится, у человека в дурном настроении абсолютно все валится из рук, словно невидимые грозовые тучи, сгустившиеся над головой, сыплют мелкими неприятностями, как дождем. Опоздав на омнибус, я не попала на первую лекцию, лаборатория оказалась переполнена, а привычное место снова занял выскочка из Королевской Академии, кому, видимо, хотелось отыграться за прошлый раз. Когда я остановилась в дверях, то он нахальном подмигнул мне и развел руками, мол, кто первый встал, того и домашние туфли. Плюнув, я сбежала в университетскую едальню.

Сегодня заканчивался срок домашнего ареста Крис. Заходя в привычно пахнущий капустной похлебкой (как будто ничего другого там не готовили) обеденный зал, я поискала подругу взглядом. Однако среди скользящих, как всегда сидевших в самом центре, у всех на виду, ее не оказалось. Недолго думая, я подошла к шумной компании.

- А где Крис? – прозвучало не очень-то любезно, без приветствий, но настроение у меня было не самое вежливое. – Ее не отпустили в университет?

Никто не повернул ко мне головы и не прервал разговора. Стало ясно, что ответа мне не добиться. Складывалось ощущение, что я пыталась докричаться до ребят через прозрачную стену. Стоять перед ними было и глупо, и унизительно, но от нарочитого игнорирования в душе шевельнулось нехорошее предчувствие.

- Придурки, - прошипела со злостью и твердыми шагами направилась вон из едальни, но едва выбралась в коридор, как меня нагнал и схватил за локоть сокурсник, несмотря на наказание так и не бросивший опасного увлечения.

- Подожди, Лерой! – произнес он. Одного взгляда в отчего-то виноватое лицо хватило, чтобы понять, что случилась большая беда.

- Она застряла там? – только и смогла выдохнуть я с замирающим сердцем.

- Тиши ты! – пробормотал парень, увлекая меня к стене, а когда убедился, что до нас никому нет ровным счетом никакого дела, забормотал: - Меня не было на игре, но люди говорят, что ее схватили. Никто не понимает, как Святоша вернулась. Она в Тевете, дома. Все очень скверно… Ей нанесли руну…

Кажется, последние слова он произнес уже мне в спину, потому что я на всех парусах неслась по коридору к лестнице, ведущей в гардеробную. Забрала пальто, намотала шарф и, плохо соображая, бросилась к лучшей подруге, снова попавшей в паршивую историю.

Семья молельщика Сереброва жила в тихом семейном квартале за городскими воротами, и мне пришлось добираться до их дома почти час. Жилище было большое и неуклюжее, разраставшееся разновеликими пристройками с каждым прибавлением в семействе. На стене светился знак святого знамения, означавший, что дом принадлежит молельщику. Вокруг никакого забора, у служителей Светлых духов было принято оставаться открытыми для страждущих. Дверь мне отворила госпожа Сереброва, среднего роста рыжеволосая женщина, ожидавшая еще одного наследника.

Валерия? – уточнила матушка Крис, как будто меня не узнавая.

- Здравствуйте, - промямлила. – Я проведать Кристину. Слышала…

- Да-да… - Она рассеянно потеснилась в дверях, позволяя мне войти. В обычно шумном живом доме стояла неприятная тишина, царил идеальный порядок, и резко пахло курительными сандаловыми палочками. Как по покойнику.

- Она заперлась у себя в комнате, ни с кем не разговаривает. Лежит. Может, у тебя получится уговорить ее что-нибудь съесть?

Глаза хозяйки дома наполнились слезами, и я вдруг почувствовала себя ужасно виноватой, как будто собственными рученьками толкала подругу в ворота в Абрис.

- Ладно.

- Отец за нее молится… - пробормотала она, пока я разувалась. – Мы все за нее молимся.

Во мне укрепилась уверенность, что теперь-то родители точно наплюют на желание иметь в семье дипломированную модистку и запрут Крис в монастыре. Возможно, она даже не будет против.

Комната подруги находилась на чердаке, и к ней вела крутая лестница. Под ногами неприятно скрипели половицы, надрывно и обижено, точно плакали. Даже не постучавшись, а осторожно поскребшись, я толкнула дверь и тихонечко вошла. Внутри стоял тяжелый запах влажного холода, единственное окошко было зашторено. Кристина, завернутая с головой в одеяло, лежала на кровати, отвернувшись к стене, и даже не пошевелилась.

- Крис… - Я присела на краешек перины и осторожно погладила подругу по плечу.

- Как ты справилась с тем, что твой дар осквернили? - ее голос прозвучал глухо.

- Я старалась не думать о том, что произошло.

Не говорить же лучшей подруге, что трагедию с изгаженным даром начисто перекрыл шок от того, как сильно я, влюбленная дурочка, обманывалась насчет темного паладина, косвенно виноватого в появлении руны.

- Когда они меня схватили, то я уже понимала, что меня пометят. Как животное… - вымолвила Крис. – Они не видят в нас людей.

Вдруг она резко вывернулась и крепко обняла меня, уткнувшись лбом в плечо. Пока Крис рыдала, сотрясаясь всем худеньким телом, я растерянно гладила ее по спине с проступающими даже через кофту лопатками, по спутанным, похожим на воронье гнездо волосам и не представляла, какие слова утешения подруга хотела бы услышать.

Люди по-разному переживают личные трагедии. Мне не требовалось чужое присутствие, я не могла говорить о своем горе вслух, только переживать молча, глубоко внутри. Постороннее участие, заставляло облекать боль в ограниченные слова, вынуждало держать себя в руках, чтобы эти самые слова найти. И она, боль, оставалась внутри, таилась, не уходила. Лишь в одиночестве, выплакавшись, переварив горе и жалость к себе, я начинала трезво мыслить и строить планы. Ведь планы, пусть самые идиотские, доказывают, что жизнь продолжается и даже самая страшная беда тоже пройдет.

- Крис, - наконец, прошептала я, говорить в голос казалось неуместным, - так будет не всегда.

- Но не для меня! – прорыдала она.

Отстранившись, подруга рванула ворот кофты, открывая место чуть пониже ключиц, где посреди грудной клетки краснели красные обожженные линии незнакомой руны. У меня на затылке зашевелились волосы.

Знак поблескивал.

Мы все за нее молимся…

- Крис, почему она теплится? - вмиг осевшим голосом вымолвила я.

Идиотский вопрос. Когда темный паладин Йен нанес мне символ «знание», то темную магию из крови выжег Истинный свет, вернее, как выяснилось позже, не выжег, а просто смешался с ней, превратив мой дар в непонятный чудовищный коктейль неясного цвета, но дар неофита был просто неспособен справиться с руной. Чужая магия отравляла Крис. По коже уже разбегалась тонкая красная сеточка воспаленных сосудов.

Громко всхлипнув, подруга приложила к зареванным глазам ладонь, для чего-то стараясь скрыть слезы, и покачала головой.

- Потушить не получилось, - просипела она. - Не вышло даже выжечь, и магию она тоже не дает перекрыть. Папа позвал целителя. Ты же знаешь, как он относится к ним, считает шарлатанами, а он посмотрел и сказал, что справиться должен мой собственный дар. Только он не справляется, а выгорает.

Сколько ей останется, если руна не заснет? Сутки, двое?

Поэтому Крис отпустили в Тевет, понимали, то знак не сумеет уничтожить даже целитель, знающий, как выжечь темную руну с тела светлого мага. Руну способен потушить только темный маг. Где такого найти в мире светлых рун и дурочек, гоняющих в Абрис ради мутного развлечения? Вызвать Кайдена? Согласится ли он помочь?