Дотронувшись до моих грудей, которые от его рук вдруг стали необычайно чувствительными, Кейн сделал несколько последних — наиболее глубоких рывка внутри моего тела… кажется, в этот момент я окончательно забыла обо всём на свете… и пришла в себя только от того, что внизу опять стало немного больно…
Внизу: снаружи — не внутри.
Скосив взгляд туда. я заметила и нашу соединённость телами, и тонкую кровавую линию на моём животе. Распоров себе руку, Кейн прислонил свою рану к моей.
— Сейчас всё пройдет, — пообещал мужчина, в этот же самый момент выплескивая внутрь меня своё семя: я чувствовала, как это происходит. — Пройдет, обещаю…
Светлые глаза, нависшие надо мной, говорили, что ничего необычного не произошло — что я могу и дальше отдаваться на милость наслаждению — я так и сделала, оставив произошедшее на завтра. Это ведь так просто: ненадолго забыться, отдавшись неге…
Я не знаю, сколько раз за ночь повторился наш «танец»… Спустя какое-то время я стала чувствовать себя пустой без Кейна внутри моего тела; покинутой без его поцелуев и прикосновений…
— Моя жена, — довольно произнёс Кейн, перекатываясь на спину на место рядом и увлекая меня на себя — так, что теперь это я лежала на нём, распластавшись на жестких мускулах словно на камнях. Правда, камни эти были горячими.
Я смотрела на его лицо, пытаясь запомнить каждую его черту, каждую мелочь, которая делала Кейна тем, кем он был…
— Не обольщайся, милая, — хмыкнул мужчина, мягко чмокнув меня в губы, — я один из самых страшных хищников империи. Я могу меньше чем за минуту убить около сотни своих самых лучших воинов, могу, поохотившись, например в Денвере, уничтожить его население буквально за пару дней — и я легко сделаю это, если это будет необходимо… Но я никогда не причиню тебе боли. Только по незнанию — вы, всё же, отличаетесь от нашей расы…
Он снова навис надо мной.
— Ты часть меня, дорогая. — Его рука полезла вниз, чтобы дотронуться до одного очень чувствительного местечка на моем теле. — Моя нужна, такая важная мне часть….
И вот я снова уже наполнена им… его светлые глаза, внимательно следящие за моей реакцией, ярко вспыхивают каждый раз, когда я не удерживаюсь от стона.
— Вот так моя милая, вот так моя хорошая…
Прошла целая вечность, а мы всё ещё не могли насытиться друг другом.
Время, казалось, остановилось когда-то давным-давно и исчезло — или мы исчезли из времени, наслаждаясь общей — одной на двоих — страстью.
И всё же действительность дала о себе знать: один из странных гаджетов Кейна ожил, доставив ему какие — то новости. К этому моменту наши ласки перестали быть яростными и жадными — усталые, мы уже неторопливо нежились в объятиях друг друга.
Кейн, хмыкнув что-то про себя, потянулся за устройством.
— Это отец, — поцеловав меня в макушку, зачем — то сообщил Кейн. Широко улыбнувшись, он добавил: — Почувствовал уже… хм… быстро… Им с матерью и то больше времени понадобилось.
Светлые глаза его зажглись каким — то особенным цветом. Проведя рукой по моему животу — там, где после его когтей осталась едва заметная, тонкая ниточка шрама, он довольно взглянул на меня.
— Моя молодая женушка…
Гаджет продолжал издавать звуки (звонить, видимо), напоминая нам, что время нашей ночи истекло. Улучив момент, когда Кейн потянулся за переговорным устройством ‚ я вскочила с кровати, и, обернувшись в простыню. отправилась в ванну.
Тратя последние силы на то, чтобы не обернуться… и не думать.
Кейн уже о чём-то — на своём языке — разговаривал с отцом: я надеялась, что это отвлечет захватчика и даст сделать мне то, что я должна была сделать. Только бы одежда — моя старая одежда, которую Кейн снял с меня в ванной, осталась на месте…
Мне повезло: видимо, никто из слуг не решился войти в апартаменты наследника {или пустить робота в эти самые апартаменты), а потому мои грязные замусоленные шмотки по — прежнему валялись на полу. напоминая о настоящей жизни. И том, что за любым удовольствием неизменно следует расплата.
Из шва одной из брючин я вытянула небольшой предмет — тонкое лезвие, заготовленное на самый крайний случай.
Что ж… вот он и наступил.
В зеркале отображалась странная девица: свежие синяки на теле (не синяки — засосы), торчащая грудь — как будто в комнатах было холодно, опухшие от поцелуев губы…
А во взгляде плескалась странная смесь счастья и отчаяния.
Подперев, на всякий случай, дверь какой-то бандурой, я включила воду и… улыбнулась своему бескровному отражению в зеркале.
Ну, что, Алёнка, теперь есть что вспомнить? Ты ведь была счастлива, правда? И любовь у тебя была, и страсть… Не пошлый секс — который можно было получить с кем угодно… да даже вон со Стивином — а настоящая ночь любви. Сколько людей погибло, так и испытав подобного наслаждения…
Я озорно подмигнула себе в зеркало.
Всё не так и плохо. Пусть у меня никогда не будет семьи; пусть ничего, о чём я мечтала, уже не сбудется, и тем не менее…
Оставшись в темноте вечности, я не буду вспоминать ужасы последних месяцев.
Изнасилованных женщин, искалеченных детей, убитых мужчин… Я не буду думать и о том, что своему избраннику нужна была не я — а лишь моё тело как сосуд, чтобы убить неродившегося ещё ребенка, пустив внутрь него свою личинку.
Я не буду ни думать, ни вспоминать ни о чем из этого — для вечности мне хватит воспоминаний о сегодняшней ночи и сказки, которую я сама себе выдумала.
О принце, полюбившем простую девчонку с чужой планеты.
Почему бы и нет.
Вертя в руках острое лезвие, я задрожала, боясь сделать последнее движение. То самое, которое я так долго оттачивала в пустых амбарах и покинутых домах по ночам — когда было слишком страшно засыпать в незнакомых местах.
В зеркале на меня глядела испуганная заплаканная девушка.
— Ты же всё понимаешь, — обратилась я к ней, как к своей подруге. — Выбора нет. Я смогу скрываться всю свою жизнь: не бандиты, так сопротивление; не сопротивление так чужие до меня всё — равно доберутся… Добрались уже.
Я провела рукой по уже почти исчезнувшему шраму.
— Это не самоубийство.
Девушка в зеркале строго смотрела на меня.
— Это уничтожение врага.
— Умираю, но не сдаюсь, — заплакала я и подняла руку с зажатым в нём лезвием, чтобы сделать последнее в своей жизни движение. — Убиваю не себя, а своего убийцу.
И в этот момент какая — то дикая сила, полностью снеся стену в ванной, выбила лезвие у меня из рук.
— Идиотка, — услышала я злой голос Кейна. Возвышающийся надо мной пришелец сейчас даже отдаленно не напоминал человека. Огромная рептилия с чертами Кейна с рыком двигалась в мою сторону.
Какая же ты, бл. дь. идиотка.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
