Сердце волка (СИ) - Хант Диана

— Зато мне понятно, — еле слышно пролепетала я.

— Что? — не понял Грэст, и уставился на меня, прервавшую его мысли вслух. Такое впечатление, что построение логических цепочек потребовало значительных умственных затрат, и ему пришлось упустить меня из внимания.

— Я виновата, — сообщила я Грэсту убитым голосом. — это я… заистерила, — это слово далось мне с трудом, но оно и частично не отражает моей глупости. — Да что там, — воскликнула я и махнула рукой, снова покрывая Грэста темными масляными брызгами, — здесь только моя вина. Нервы, видите ли, у меня не выдержали! Надо было наподдать мне, и силой увести, а сопли размазывать попросить потом, как Вилла это умеет делать.

Грэст, уставившись на меня во все глаза, моргнул.

— Просить насчет размазывания соплей, я имею ввиду, — пояснила я, и Грэст как будто выдохнул. — Приказывать даже.

Грэст задумчиво потер лоб.

— Но почему Вилла не сделала это? — горестно воскликнула я. — Ведь она знала, вот, как и ты, что за нами… за мной придут?

Грэст снова потер лоб, затем его могучая ручища переползла на макушку, которую он поскреб.

— У нас принято уважать членов стаи, — наконец, спокойно сказал он. — Видимо, Вилла решила, что ты имеешь право на те эмоции, что испытывала, а может, что имеешь право отдохнуть. Думаю, она решила дать тебе эту возможность, а сама просто готовилась принять бой.

Я вспомнила непроницаемые лица Виллы и Фоссы, сочувствие, сочащееся сквозь такую же маску на лице Лил, и почувствовала, как от стыда мои щеки вспыхнули ярче углей.

— Но кто это был? — через какое-то время спросила я. — Я видела самых разных, — на миг я запнулась, но быстро продолжила: — свободных.

Грэст кивнул.

— Среди нарушивших закон, помимо наших, тилатинов и лирых еще, но там буквально пара отчаянных, были полярные, элсмирцы, красные. Красные, ты наверно, поняла, с рыжими, красными волосами и белой кожей. Элсмирцы и полярные блондины. Только у элсмирцев длинные косы и желтые глаза, а у полярных глаза горят красным, и от волос они избавляются. На голове, — зачем-то добавил он, словно это имело для опознавательности какое-то значение, отчего я часто заморгала.

Поняв по моим с новой силой вспыхнувшим щекам и хлопающим, как крылья напуганного мотылька, ресницам, что сказал что-то не то, Грэст запнулся, соображал несколько секунд, а потом облегченно выдохнул:

— Мне же лучше. Самые сильные самцы не будут допущены к боям на священных землях. Они опозорили себя и свои стаи, напав на самок.

— Но ведь они не были вооружены? — робко возразила я, вспомнив что говорили по этому поводу женщины.

Могучие плечи Грэста поднялись и опустились

— Свободные законы — жесткие законы, — отрезал он.

Подумал еще немного, и довольно добавил:

— Но ведь и боев не будет, как я уже тебе сказал, Эя, — его глаза снова сверкнули адским пламенем, а голос прозвучал так тревожно-хрипло, что я, никогда не бывшая религиозной, сотворила в воздухе знамение, причем трижды, по всем правилам, снова обдав Грэста каскадом масляных струй.

К моему сожалению, ни знамение, ни целебные торфяные грязи его не смутили.

— Верно, — пискнула я. — Ты что-то такое говорил…

Грэст довольно кивнул.

— За самку, которая уже принадлежит, не будут биться.

Я присела под его пристальным взглядом, окуная в теплую булькающую жижу верхушки плеч.

— Ты о чем? — пискнула я.

— Я доказал, что я сильнейший, Эя, — хрипло проговорил Грэст.

— Ничего и не доказал, — снова пискнула я. — И вообще, так нечестно!

— … и спас не только тебя, но и всех, кто остался на берегу озера, — продолжил Грэст, не обращая на мой писк особого внимания. — Уцелевших, — добавил он хрипло.

— Но нечестно! — снова попыталась возразить я.

— Честно, — рыкнул Грэст, с видимым удовольствием вглядываясь в мое лицо.

— Ты что задумал? — пролепетала я, пытаясь отодвинуться в этой, оказавшейся на диво скользкой масляной купальне, качнулась, чуть не погрузившись с головой, видя, как мощная загорелая грудь Рива подалась вперед. — Не смей, слышишь?

Масляное что-то подо мной хлюпнуло и булькнуло, а вот Рив склонился так низко, что его лицо оказалось у моего и прошептал, глядя прямо в глаза:

— Не сметь чего, Эя?

— Даже не думай! Не думай меня касаться, ни в коем разе! Ты ведь не собираешься консумировать наш брак раньше, чем он будет заключен, правда? — залепетала я, лихорадочно соображая, чем бы его отвлечь. — Так неправильно… так нельзя! К тому же я не соглашалась выйти за тебя замуж, и никогда не соглашусь. Мама! — последнее слово я пискнула, крепко зажмурившись, вжавшись в жижу по уши, забулькав носом.

Молнией мелькнула мысль, что если и топиться, дабы избежав позора, то пожалуй не в зловонном торфяном чем-то, а в следующую секунду широкие горячие ладони обхватили меня за талию и выдернули из этой купальни-болотца.

Грэст приподнял меня, с интересом разглядывая тело, по которому масляными потоками стекала пахнущая дегтем, жижа, даже покрутил немного туда-сюда, и, Богиня, за что же мне все это, за спину заглянул!

— Любое нет от самки, Эя, — прорычал он. — Вызов волку!

— Я больше не буду! — пропищала я, лихорадочно стараясь прикрыться, но не так это просто, когда мест для прикрывания на абсолютно голом теле уйма, а рук у меня всего лишь две.

Вот бы мне такие лопаты, как у Грэста, — подумалось мне, и я решила, что такие идиотские мысли лезут в голову от ужаса и абсурда происходящего.

— Пусти! — взмолилась я.

Грэст, держа меня навесу над торфяной лужей, так, что мои ноги до колена по-прежнему скрывались в грязи, удовлетворенно наблюдал, как масляное покрывало дюйм за дюймом покидает мое тело. Затем он легко, продолжая держать меня на вытянутых руках, встал, даже вскочил на ноги, и мои ступни со всплеском покинули коричневую жижу.

Грэст легонько встряхнул меня и последние масляные струйки с бульканьем обрушились вниз, а затем приподнял, так, что на уровне его лица оказался мой живот, самый его низ… В мокрую, еще влажную кожу на животе впился его твердый нос и Грэст шумно втянул ноздрями воздух. Этот хищный, дикий жест поверг меня в оцепенение, подумалось, что я сплю, что такое не может происходить наяву.

Грэст же прорычал что-то о том, что мне уже явно намного, намного лучше, покрутил еще пару секунд мое тело, превратившееся в безвольную куклу, обшаривая взглядом каждый кусочек кожи, а потом, подбросив в воздух и перехватив за плечи и под коленями, развернувшись, понес куда-то.

На этот раз я перемещалась не на его плече, а прижатая к твердой, гладкой груди, сопровождаемая пристальным внимательным взглядом и хищным подергиванием носом.

Он прижимал меня бережно, как мать держит дитя, но я бы предпочла и дальше путешествовать безвольно болтающейся на его плече тряпкой.

На этот раз шел он недолго. Выйдя на залитую солнцем поляну, Грэст, нагнувшись, уложил меня на теплую сухую траву.

Я вдруг поняла, что нет, мне не все равно, что со мной будет, что за свою честь я буду биться до последнего, и я лучше умру… пусть ему достанется мое бездыханное тело, но не я сама!

Стоило Грэсту отвернуться и склониться к земле, как я, подскочив на месте, оказалась на ногах, но, прежде чем я сделала первый шаг на пути к призрачному спасению, мощная рука, обхватив меня за талию, дернула назад, разворачивая.

Стоя я оказалась прижатой к его сильному обнаженному телу, и прежде даже, чем я сумела это осознать, Грэст зарычал, и, схватив меня за плечи, крутанул и опрокинул на спину, сам же навис надо мной так тесно, что я ощутила, какая горячая у него кожа.

— Грэст, — вырвался из моей груди стон, — я прошу тебя, пожалуйста, не надо.

Горячая ладонь, по-хозяйски гуляющая по моей ноге, бедру, талии, груди, замерла, и с рыком Грэст отпрянул.

— Не делай этого, — прошептала я, чувствуя, что по щекам бегут слезы.

— Глупая самка, — прорычал Грэст. — не разворачивайся ко мне спиной, если не хочешь, чтобы все случилось быстро.