Чёрный алтарь (СИ) - Риз Лаванда

Орланд появился через пять минут в сопровождении Нила, а Ваас всё стоял на том же месте как оглушенный. Он всё так же, не говоря ни слова, протянул послание Орланду. Седьмой лорд, чувствуя неладное, выхватил из его рук письмо и прочёл. Он замер, застыл как каменное изваяние. Затем его руки медленно опустились и выронили письмо, как будто груз этого послания был невыносимо тяжелым даже физически. Орланд прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Ваас и Нил никогда не видели его таким, они ошеломлённо смотрели на него и не находили слов, наблюдая как терзается и болит его душа. Когда Орланд открыл глаза, у него был вид живого мертвеца. Он отрицательно покачал головой на их попытку что-то сказать и, спотыкаясь, вышел на улицу.

— Вот что делает любовь! Такой человек как Орланд оказался совершенно разбитым! — проговорил, наконец, Ваас.

— Я даже не представлял себе, что он так любил её и до сих пор любит! Мариэль всё разрушила! Я не могу поверить, что она способна на такое! — закончил мысли брата вслух Нил.

Середина весны выдалась на редкость теплой. Мариэль каждый день по долгу гуляла с сыном на свежем воздухе. Всё больше и больше Теодор становился похожим на Орланда, внешне он был просто его копией, а также черты характера, жесты, мимика её малыша всё напоминала ей о муже. Даже то, как её сын смотрел на неё любящими глазами, и в этом она чувствовала взгляд Орланда. Тео обожал свою мать. Когда ему надоедало играть или он только что просыпался, малыш тянул к ней свои ручки, очаровательно улыбался и повторял один и тот же слог пока она не возьмет его на руки — «ма-ма-ма-ма-ма». Мариэль сдавалась и Тео хохоча, обнимал её за шею с видом победителя. А она больше не представляла себе жизни без него, без своего сына, этого удивительного создания в котором соединилась её частичка и частичка Орланда. Правда, иногда ей становилось так жаль седьмого лорда, что он не может испытывать той радости, которую испытывала она, глядя на сына — «Он сам так решил! Сам не захотел узнать о нём. Сам вычеркнул меня из своей жизни, значит, сам себя и наказал», — успокаивала она себя — «Уже год я не видела его, а брата полтора. И даже не представляю, увижу ли я их снова. Скоро мой день рождения, неужели Джон снова так и не появится? Ведь хаты обещали мне, что поищут его! Хаты … Я совершенно их не слышу, я совсем не ощущаю свою силу, не слышу голоса трав. Неужели я потеряла свой дар?»

Мариэль бродила в тени деревьев. Тео играл сидя в траве вместе с Сивиллом. Вот уже третий день ей на глаза попадался один азаронец, мужчина, стоя в стороне, подавал ей странные знаки руками, но подходить боялся. В конце концов, она не выдержала и всё-таки подошла к нему сама, только заговорив с ним, Мариэль поняла, что азаронец немой. Она старалась понять его жесты, но единственное что можно было понять это то, что он боится кого-то ужасного. Внезапно немой насторожился, развернулся и бросился бежать, оставляя Мариэль только разводить руками. Она вздохнула и вернулась к детям, Сивилл с любопытством взглянул на неё и спросил:

— Вы познакомились с Рамсом?

— Познакомилась, если это можно это так назвать. Что это за человек, Сивилл?

— Я всегда помнил его немым, но мой брат как-то сказал мне, что ему вырвал язык сам наместник, а за что не знаю. Вообще-то он всегда был спокойным, трудолюбивым. Он стал плотником во время нашего скитания, а теперь на него что-то нашло, Рамс стал похож на безумца. Вы хоть что-то поняли из того, что он мычал?

— Не знаю, дорогой, не знаю, — ответила она задумчиво.

Её продолжали мучить эти странные терзания, которые не имели названий и объяснений, ещё тоска по близким и переживание за судьбы азаронцев. Они все очень тяжело пережили зиму, катастрофически не хватало продуктов и вещей. Приходилось, есть в основном одно мясо, добываемое охотой, людям хотелось молока и хлеба. Итан не давал никаких определённых ответов, казалось, он сам чего-то ждал от неё. Вот и теперь он показался на горизонте, ступая уверенно и неторопливо. Всё в его виде говорило «контроль, постоянный контроль над всем».

— Итан! Я рада, что вы не прислали охрану, а только лично явились всё проверить. Мы с детьми гуляем, наслаждаемся теплым солнцем, зеленой травой, первыми ягодами в лесу, запахами цветущих степей. Наши земли хорошо охраняются. Что здесь может со мной произойти? Занимайтесь лучше другими делами! — нетерпеливо проговорила Мариэль.

Он не говоря ни слова, оглядел всё вокруг, развернулся и отправился обратно, оставляя за собой помятый след на траве. Мариэль проводила его глазами, пока он не скрылся за крепостной стеной, а потом посмотрела на смятый под его ногами ковыль. Движимая необъяснимым порывом, она склонилась над травой, сосредоточилась, сливаясь с энергией растения, прошептала:

«Волнует ветер степной ковыль,

Шепчут травы земную быль.

Дайте мне ответ о том, кто оставил на вас след!»

Она закрыла глаза, прислушалась и услышала совсем легкий шепот, но вполне ясный ответ:

«Лжец, лжец, опасный жестокий человек. Берегись! Жди беды! Спасайся!»

Мариэль содрогнулась, она не могла ошибиться, она услышала то, что услышала. Опустившись на траву, она задумалась и еле слышно прошептала слова, которые снились ей каждую ночь: «Уэстано, амора, заграти, туче дема, туче морок». У неё закружилась голова, и пелена стала спадать с её окутанного туманом разума, какое-то смутное осознание ситуации стало проступать наружу. Получалось, что сила не оставила её и она по-прежнему могла слышать растения, её дар снова проснулся. Теодор заплакал и Сивилл принес его к матери. Мариэль взяла сына на руки. Сивилл уселся рядом с ней, и она крепко обняла их обоих.

— Сивилл, ты единственный их всех азаронцев, с кем я могу откровенно поговорить. Пусть ты ещё мал, но у тебя отличная память и острый ум. Вспомни, может, ты слышал, что-то необычное или может, быть видел что-то? Когда вы плавали по океану или высаживались на остров Драконов, как Итан относился к Пилатиону?

Мальчик задумался, а потом внимательно посмотрел на Мариэль и тихо произнес:

— Я помню, что люди всегда боялись ван Мида, особенно взрослые. Мне страшно смотреть ему в глаза, поэтому я избегаю его. Однажды, это было на острове, я спрятался в пещере за большие камни и слышал, как ван Мид очень зло разговаривал с Пилатионом, он кричал на него и приказывал, не помню уже что. А потом я слегка высунулся и увидел, как Пилатион стоит перед Итаном на коленях, с таким несчастным видом, лицо у ван Мида было такое страшное, что я с перепугу снова прижался к камням и сидел там, пока они не ушли. Тогда я не стал никому об этот рассказывать. А ещё я помню такое, что всегда хотел забыть и никогда об этом не вспоминать! — Сивилл задрожал и ещё сильнее прижался к Мариэль. — Как-то ночью, я проснулся от сильной жажды, тогда мы плыли на кораблях, воду выдавали каплями. Я захотел пробраться к бочке и тайком напиться. В то время у нас от болезней умерло много людей, особенно маленьких детей. Их трупы сложили на верхней палубе, мы думали их похоронят в океане. Очень тихо я подползал к бочкам с водой, как вдруг на палубу поднялось несколько воинов вместе с Пилатионом, он сказал, что наместник приказывает скормить трупы драконам. Тогда на каждом корабле находилось по одному дракону, их держали на носу судна. Драконы хорошо видят и днём и ночью, у них отличный слух. Пилатион свистнул очень громко и в ночной тишине послышался шум драконьих крыльев. Воины бросали им с палубы трупы несчастных азаронцев, и драконы хватали их на лету, заглатывая целиком! — закончил свой рассказ Сивилл, побелев от волнения.

— Успокойся, родной, ты пережил такие кошмары, но они скоро закончатся. Я тебе это обещаю! — Мариэль и сама не могла успокоиться от жутких подозрений. — Скажи, Пилатион так и сказал, «наместник приказал»? Ты точно помнишь?

— Да, точно! Я ещё подумал, что он говорит о себе так, будто его там нет, и он это не он. А совсем недавно я видел, как ван Мид заносил в свои комнаты черный мешок и в нём, что-то светилось. Мы играли с другими ребятами в прятки, и я как раз спрятался неподалёку от входа в его комнату в большой корзине. В щёлку я наблюдал за Итаном, он постоянно озирался по сторонам, а потом сказал стражнику: «Если заметите ещё одно, вы знаете что надо делать. Никто ничего не должен видеть!».