Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина

— Это правда? — внимательно глядя мне в глаза, спросила она. — Правда — то, что ты сказала про магию жизни? Откуда она?

— Не знаю, — пожала плечами. — Как я уже говорила, мне не довелось познакомиться со своими родителями.

Пусть сейчас я отчасти кривила душой, говорить о леди Ребекке у меня не было сил. Да и не нужно это ее светлости.

В ту минуту, когда я об этом подумала, в холле появился Гилл.

— Подай мисс Руа накидку, — распорядилась герцогиня.

К счастью, она не стала уговаривать меня остаться: мы обе прекрасно понимали, что это невозможно.

Дворецкий ненадолго исчез, а потом вернулся с моей одеждой. На лице его при этом играла такая торжествующая улыбка, словно он знал обо всем, что произошло в столовой. Впрочем, эта улыбка тут же превратилась в кривенькую, стоило ему наткнуться на холодный взгляд Луизы, а после и вовсе погасла.

— Прошу, мисс Руа, — мрачно пробормотал он, помогая мне с пальто и накидкой.

А после очень резво открыл дверь.

— Чудесного дня, — мягко произнесла Луиза.

— Чудесного дня, ваша светлость, — прошептала я и поспешила покинуть дом.

На глаза навернулись слезы: не потому, что произошло в столовой в особняке де Мортенов, нет. Просто сегодня мне удалось прикоснуться к семье, о какой я всегда мечтала. На миг стать ее частью, чтобы потом опять выйти на улицу, в лютую, обманчиво-подсвеченную зимним солнцем стужу. Еще немного — и оно упадет за красивые крыши, стремительно стемнеет и станет еще холоднее.

Слезы все-таки брызнули из глаз и потекли по щекам.

— Слезокапница! — в сердцах обругала себя я. — Тряпка! Нюня! Сейчас ресницы слипнутся, так тебе и надо!

Как ни странно, ругательства возымели действо, и к дому Эрика я подходила уже, слабо шмыгая носом. Достала платок, вытерла подсыхающие (или подмерзающие) дорожки слез, только после этого поднялась по ступенькам и коснулась дверного молотка.

Встречал меня, предсказуемо, Тхай-Лао, который спросил, когда мне подать обед, и я ответила, что не голодна. Сейчас мне отчаянно хотелось подняться к себе и воплотить… точнее, приступить к воплощению сюжета, который я «увидела» в парке.

— Подскажи, где мой мольберт? — спросила я, когда иньфаец уже собирался оставить меня одну.

— Мы не стали его перевозить.

— Почему?

— Потому что Пауль сказал, что у вас будет новый.

Чудесно.

Ладно хоть альбом с карандашами оставили, и на том спасибо!

— Эр… Месье Орман сейчас у себя?

— Нет, он еще не вернулся.

С прогулки с Камиллой, вероятно.

Не проронив больше ни слова, направилась к лестнице. Искренне надеясь, что сегодня вечером Эрик мне скажет, что мой мольберт жив. Потому что если нет, если его постигла та же участь, что мои платья, я… я просто не представляю, что сделаю!

Схватилась за перила так яростно, что края впились в ладони.

В ту же минуту до меня донесся голос Камиллы:

— Шарлотта, мы можем поговорить?

Глава 5

— Что вам нужно?

Да, возможно это прозвучало грубо, но я устала быть воспитанной. Устала быть милой с людьми, которые врываются в мою жизнь, делают с ней все, что им заблагорассудится, а потом с улыбкой на губах спрашивают: «Мы можем поговорить»?

Нет, не можем.

Улыбка сбегает с ее губ, и вот это мне нравится гораздо больше.

По крайней мере, это уже честно, а не как минуту назад.

На ней снова другое платье (интересно, сколько их у нее?), сейчас Камилла стоит так близко, что холодный аромат ее духов вплетается в образ, навевая странную ассоциацию.

Ледяная роза.

Да, пожалуй, точнее и не скажешь.

Я представляю эту картину еще более отчетливо, чем увиденную в парке: женщину в серебристо-голубом платье, меняющем цвет ее глаз почти до неузнаваемости, оттеняющем теплый шелк волос невидимым инеем. Ледяная роза в ее руках плачет каплями, а сама она улыбается, лишь сильнее сжимая ладонь на вонзающихся в кожу обжигающе холодных наростах шипов. Меня ударяет этими чувствами, как несколькими минутами ранее несбывшейся мечтой о семье.

Только сейчас это чужие чувства.

Всевидящий!

Откуда это во мне?

Образ настолько яркий, что я пытаюсь вытряхнуть его из сознания, но ничего не получается. Это удерживает меня на месте, не позволяет развернуться спиной, и это же позволяет Камилле произнести:

— Я уже сказала, Шарлотта. Просто поговорить.

Просто поговорить?

— У меня есть десять минут, — зачем-то говорю я.

Сама не знаю, зачем.

— Потом я хочу подняться к себе и отдохнуть.

— Боюсь, десяти минут нам не хватит, — она пытается улыбнуться. Снова. Но, видимо, понимает, что это не самый лучший вариант вызвать меня на разговор, и перестает улыбаться. Теперь уже окончательно. Совсем. Сейчас в ее глазах нет ни капли тепла, только сосредоточенность. — Но я постараюсь. Как ты смотришь на то, чтобы пройти в гостиную?

— Я попрошу не обращаться ко мне столь фамильярно. Мы с вами не настолько близки, мадам де Кри…

— Жаме. Де Кри — фамилия моего мужа, а я не очень люблю о нем вспоминать.

Если Камилла могла сделать что-то более ошеломляющее, чем ее приезд сюда, она только что это сделала.

Камилла замужем?!

— Пойдем в гостиную, Шар… Пойдемте, мисс Руа, — поправляется она и кивает в сторону уходящего под лестницу коридора.

В гостиной Эрика в Дэрнсе мне бывать еще не доводилось, и в отличие от гостиной де Мортенов она гораздо более светлая. Что (лично для меня) удивительно, но я все равно рассматриваю ее с интересом. Светло-серое оживляется серебром и вставками орехового дерева на стенах, перетекающими в высоту под потолком. Им соответствует позолота рамы картины, на которой изображена бальная зала, и множество пар кружатся в танце. В остальном интерьер довольно прохладный: от обивки мебели до столика, где застыла полупрозрачная ваза. Ваза интересна тем, что в ней живые цветы.

Белые розы.

Судя по едва раскрывшимся бутонам, появились они здесь недавно, и мне очень интересно, как. Подарок Эрика Камилле?

Не хочу об этом думать.

И еще больше не хочу думать о том, что за странные отношения их связывают, если она замужем и не любит вспоминать о своем муже.

Камилла не садится, предлагая мне выбрать место, и я выбираю кресло.

Она опускается на диван, расправляет юбки и произносит:

— Жаме — моя девичья фамилия, мисс Руа. Меня выдали замуж в пятнадцать лет. За человека, достаточно обеспеченного и знатного для того, чтобы закрыть глаза на некоторые его недостатки.

— Вы всерьез считаете, что это мне интересно?

Если я сегодня перейду все допустимые границы грубости, я это переживу. Точно как-нибудь переживу, в отличие от желания Камиллы напроситься ко мне в подруги.

— Я считаю, что вам интересен Пауль. Или Эрик, как мы обе знаем, — произносит она. — Поэтому мы сейчас здесь. Поверьте, я не имею ни малейшего удовольствия от разговора с вами, точно так же, как и вы.

— Чудесно, — говорю я. — Но я решительно не понимаю, каким образом связаны Эрик и ваш муж.

— Мой муж — граф, к слову сказать, родство с которым стало для моей семьи пропуском ко двору, обладал множеством недостатков, которые принято мужчинам прощать. Одним из них являлась склонность к причинению боли.

Да, это многое объясняет.

— В свою первую брачную ночь я познакомилась не с супружескими объятиями, а с плетью и кандалами в подвале мужа. Ему нравились мои крики, но еще больше ему нравилось брать меня, когда я кричала от боли. Когда я отлежалась, сбежала и пришла с этим к родным, они сказали, что не станут вмешиваться в наши с ним отношения. Больше того, они сами отвезли меня к нему, и ты, я полагаю, можешь представить, что за этим последовало.

От таких откровений во мне кончились слова.

То есть умом я понимала, что мне нужно подняться, выйти из этой комнаты и плотно прикрыть за собой дверь, но сейчас почему-то продолжала сидеть, словно кресло оплело меня невидимыми корнями.