Зеркальщик. Счастье из осколков (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна

- Да слышу я, слышу, - прозвучал из глубин зеркала сонный и недовольный голос доктора. – Чего у Вас стряслось, что Вы так шумите, помер что ли кто?

- У Всеволода жар, – выпалила Варенька, заламывая руки, - умоляю Вас, доктор, помогите! Пожалуйста…

- На пожалуйста завсегда пожалуйста, - прокряхтел Никита Васильевич, вылезая из зеркала, словно медведь из узкого лаза. – Только Вы, милая барышня, не плачьте. Поверьте, нужно нечто гораздо большее, нежели жар, чтобы спровадить нашего бравого Зеркальщика на встречу с праотцами.

Варвара Алексеевна хотела возразить, сказать, что она не плакала и даже не думала плакать, когда сорвавшаяся со щеки слезинка упала ей на руку. Девушка по-детски шмыгнула носом, стыдливо смахнула слёзы, стараясь придать себе облик взрослой, опытной помощницы дознавателя, а не насмерть перепуганной девчонки, и тут же детским дрожащим голоском пролепетала:

- Доктор, Сева будет жить? Вы же его спасёте?

Глаза Никиты Васильевича остро блеснули, голос прозвучал неожиданно строго, в нём не осталось и следа былой сонливости:

- А это, милая барышня, не от меня, точнее, не только от меня зависит. Зовите его, держите, не отпускайте, не позволяйте сделать последнего шага в тьму. Если Всеволод Алёнович и вернётся в мир живых, то только ради Вас.

Варенька восприняла слова доктора буквально, присела на кровать, ничуть не заботясь тем, что подобное поведение неприлично, взяла Всеволода за руку, с тихой тоской отметив, какой стала тонкой и горячей когда-то налитая жизнью и силой рука, и зашептала, зашелестела, сама толком не понимая, что именно. В шёпоте девушки смешалось всё: пылкие и неуклюжие признания в любви, воспоминания о детских шалостях, рассказ о том, как страшно было опозориться перед Львом Фёдоровичем во время первого допроса, отрывки из прочитанных книг и снова признания в любви и мольбы остаться.

- Не покидай меня, пожалуйста, - слёзы Вареньки текли по щекам, капали на прижатую к губам руку Всеволода, - останься, пожалуйста. Не уходи…

Доктор крякнул и отвернулся к окну, хоть в том и не было никакой надобности. Просто у привыкшего к смерти, да что там, порой и повелевающего смертью Некроманта защипало в глазах от столь безыскусной, идущей из самой глубины сердца, мольбы. Никита Васильевич отчётливо видел, как дрогнула и чуть побледнела склонившаяся над изголовьем Всеволода Алёновича чёрная, чернее самой тёмной безлунной ночи, тень.

«Уходи, - мысленно приказал Некромант этой тени, которую мог видеть лишь он один, - уходи, твоё время не пришло. Рано ещё ему к тебе, он здесь нужен».

Тень колыхнулась, заставив Вареньку испуганно вздрогнуть и крепче прижать к груди руку Всеволода, а потом растаяла, словно её никогда и не было. Никита Васильевич вытер лоб платком, с неудовольствием отметив, что рука его мелко подрагивает, и нарочито бодрым голосом воскликнул:

- Ну всё, милая барышня, небеса вняли Вашим пылким молитвам, угроза миновала. Можете спокойно отправляться домой, а я до утра тут останусь, подежурю у ложа больного, так сказать.

Доктор был уверен, что девушка с воодушевлением ухватится за его предложение. Всё-таки любовь любовью, судьба судьбой, а рисковать своей репутацией не каждая барышня отважится, ведь ежели кто прознает, что незамужняя девица провела ночь наедине с мужчиной, то это навсегда погубит не только её саму, но ещё и бросит тень на всё семейство. А у Варвары Алексеевны, помнится, ещё сестрицы есть.

Только вот ожидания Никиты Васильевича не оправдались, Варенька покачала головой и ясным, твёрдым голосом произнесла:

- Ежели Вы позволите, я бы предпочла остаться здесь.

Доктор выразительно изогнул бровь, мягко покачал головой, в голос вкрались кошачьи интонации, коими он всегда успокаивал излишне впечатлительных, находящихся на грани истерики барышень:

- Сударыня, поймите меня правильно, я нимало не сомневаюсь, что лучшей сиделки, чем Вы, для Всеволода Алёновича и желать нельзя, но…

- Никита Васильевич, если Вы печётесь о моей репутации, то смею Вас уверить: здесь я в такой же безопасности, как и под священной сенью монастыря, - возможно, чуть более резко и поспешно, чем следовало бы, возразила Варенька. – Уверена, Всеволод Алёнович не причинит мне никакого вреда. Или, может, Вы о его безопасности заботитесь? В таком случае я готова поклясться пред иконой, что ни словом, ни делом никогда и ни при каких обстоятельствах я не причиню вреда своему… - Варенька сбилась, закраснелась и тише добавила, - Всеволоду Алёновичу.

«Ай да ай, - восхитился Никита, стараясь, однако, сохранять благодушную приветливость, коия наиболее подобает доктору при исполнении им священного целительского долга, - а девица-то с карахтером! Выходит, не прогадал Всеволод с Отражением, выбрал самую наилучшую, что за ним следом и в огонь, и в воду, и к дракону в пасть последует! Пожалуй, при такой-то сиделке моё присутствие становится не только ненужным, но ещё и нежелательным. Пора откланиваться, меня моя Жизнь, чай, заждалась уже».

Доктор поднялся, не спеша собрал саквояж, бросил на Всеволода быстрый, внимательный взгляд, убедился, что пациент крепко спит, а не тихо-мирно покинул земную юдоль, направившись на встречу с Создателем, и церемонно поклонился Варваре Алексеевне, коия не сводила нежного, чуть встревоженного взгляда с безмятежного во сне лица Зеркальщика.

- Варвара Алексеевна, оставляю Всеволода Алёновича Вашим заботам. Ежели случится чего, сразу зовите меня, хотя лично я уверен, что опасность миновала, и теперь наш дорогой друг пойдёт на поправку… Ежели, конечно, не станет манкировать моим предписанием и будет принимать микстуру три раза в день в одно и то же время.

- Не волнуйтесь, Никита Васильевич, я за этим лично прослежу, - Варенька нашла в себе силы вежливо улыбнуться доктору и даже протянуть ему на прощание руку.

Доктор почтительно поцеловал прохладные пальчики и мягко заметил:

- Вам бы тоже не помешало отдохнуть, Варвара Алексеевна, у Вас очень утомлённый вид. Всеволод Алёнович с меня голову без всякой магии снимет, ежели с Вами что дурное приключится.

- Отчего же с Вас? Вашей вины никакой нет.

Никита Васильевич дёрнул уголком рта:

- А это Вы, дражайшая Варвара Алексеевна, Всеволоду Алёновичу сами доказывать будете. Мне, знаете, как-то не с руки с рассерженным Зеркальщиком спорить.

Варенька хихикнула, но её смешок тут же смазался зевком. Глаза барышни закрывались, под веки словно горсть песка сыпанули.

- Отдыхайте, - мягко повторил доктор, - можете считать это приказом. Провожать меня не надо, во владениях Всеволода Алёновича я пока, - мужчина особо выделил это слово, - лучше Вас ориентируюсь.

Девушка послушно кивала, уже даже толком не понимая, что доктор говорит. Мысли в голове путались, словно мухи в сладком варенье, в ушах гудело, а держать веки открытыми приходилось едва ли не пальчиками.

«Я только немного полежу, совсем чуть-чуть, а потом…» - додумать Варенька не успела, погрузившись в сон раньше, чем голова коснулась кровати.

Осколок двенадцатый. Ревизор

Всеволод Алёнович чувствовал себя утлым челном, коий после жуткой штормовой ночи, когда волны и ветер швыряли его из стороны в сторону, норовя погубить, оказался в тихой гавани, обласканный спасительным светом маяка. Тело было вялым и как будто чужим, но душу переполнял странный, совершенно не поддающийся разумному объяснению, восторг. Зеркальщик открыл глаза и бездумно уставился в потолок.

«Я дома. Не в кабинете».

Первый разумный вывод, точнее, сохранившаяся способность к разумным суждениям, добавила сил и помогла повернуть голову вправо, туда, где находилось средоточие тепла, отзывающегося непривычной щемящей нежностью. Под боком у Всеволода, доверчиво уткнувшись ему лицом в грудь, спала Варенька.

«Нет, наверное, я всё ещё сплю, - подумал Зеркальщик, с почти священным благоговением любуясь округлым белоснежным плечиком, доверчиво высунувшимся из-под широкого ворота измятой ночной рубашки. – И это самый дивный сон из всех, что мне доводилось видеть!»