Забытая реликвия (ЛП) - Пекхам Кэролайн

— Так ты даже никогда не хотел ее? — Эрик нахмурился. — Тебя заставили быть с ней?

— Нет. Меня не заставляли быть с ней. Я был вынужден выполнить свое обещание. Итак, наша помолвка осталась в силе, но назначить дату нашей свадьбы должен был ярл. Мой отец знал, как сильно я был возмущен тем, что меня принуждали к браку с ней, и поэтому он отложил нашу свадьбу. После его смерти я стал Ярлом, и это взвалилось на мои плечи. И я тоже не стал назначать дату. Я никогда не хотел ее. И, несмотря на все ее попытки соблазнить меня, я даже ни разу не переспал с ней. — Я снова начал смеяться, когда лицо Эрика вытянулось.

— Это не то, что она мне сказала, — прорычал он.

— Без сомнения, она заставила тебя думать, что я ее очень люблю. Я уверен, ты был очень доволен собой за то, что украл ее у меня.

— Она сказала мне, что ты был жесток с ней, что ты бил ее…

— Я бы никогда так не поступил, — прорычал я. — Кроме того, я не заботился о ней настолько, чтобы тратить время на оскорбления. Я проводил большую часть своего времени, избегая ее.

— Так ты никогда не поднимал на нее руку? — требовательно спросил он, и я мог сказать, что он действительно верил в это.

— Я даже никогда не спарринговал с ней, — ответил я. — Она отказывалась сражаться, используя только стихии, а я не видел смысла тратить время на то, чтобы научиться сражаться с ветром. К тому же это означало бы проводить время в ее обществе, чего я всеми силами старался никогда не делать.

— Значит, она солгала мне? — Эрик нахмурился, и я мог сказать, что осознание этого обеспокоило его. — Она заставила меня поверить, что ты хуже, чем жестокий. Хладнокровный истребитель, не считающийся с жизнями других.

— Я являюсь всем этим, — мрачно ответил я. — Но никогда для себе подобных. Только для вас.

Тишина снова затянулась, пока Эрик боролся с искушением огрызнуться на меня за это замечание.

— Итак, ты решил присвоить себе мою невесту, полагаю, это заставило тебя почувствовать, что ты одержал надо мной какую-то победу? — Спросил я, возвращая тему к нашему общему врагу.

— Сначала — да. Но потом она сказала, что любит меня, и мне было трудно поверить, что кто-то твоей крови мог испытывать такие чувства к одному из нас. Похоть я еще мог понять: то, как мы выглядим, всегда привлекало к нам смертных…

— Ни один настоящий истребитель не позарился бы на твою неестественную красоту, — прорычал я. — Мы находим ее отталкивающей, а не привлекательной.

— Ты хочешь сказать, что я вызываю у тебя отвращение? — он усмехнулся, как будто не мог представить, чтобы кому-то не нравились его статные черты.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — спокойно ответил я.

Мне было все равно, поверит он мне или нет. Ничто в том, как они выглядели, никогда не привлекало меня. Это был просто камуфляж: красивая ложь, скрывающая уродство прогнивших душ, которые приютили их тела.

Челюсть Эрика дернулась, и у меня возникло ощущение, что ему не понравилось, когда его признавали отвратительным. Мысль о том, что он тщеславен, позабавила меня, и я был почти уверен, что он пожалеет, что позволил мне осознать это.

— Значит, ты начал задаваться вопросом о намерениях Валентины? — Спросил я, невольно заинтересовавшись остальной частью его истории.

Я все еще не понимал, как мы с братом смогли проспать намного дольше, чем намеревались, и любая информация о том, что произошло примерно в то время, могла бы помочь мне заполнить пробелы.

— Я подозревал какую-то ловушку. Я подумал, что, возможно, ты послал ее ко мне, надеясь завоевать мое доверие, чтобы она могла убить меня или что-то в этом роде. Поэтому я попросил ее проявить себя передо мной. И ты знаешь, что она предложила сделать? — спросил он.

Я пожал плечами, ничто в ней не удивило бы меня.

— Она предложила убить тебя и твоего брата.

Я нахмурился. Валентина никогда не была настолько глупа, чтобы покушаться на мою жизнь, даже пока я спал. Когда моя мать погрузила меня в вечный сон, который привел к моему пробуждению в настоящем, я оставил Валентину в нашем лагере, даже не попрощавшись с ней. Я ожидал проснуться сто лет спустя, зная, что она мертва, и имея свободу найти свою любовь.

— Ну, очевидно, что она этого не сделала, — пробормотал я, не уверенный, что еще я мог сказать.

— Нет. Но я поверил, что это так. Вот почему я наградил ее бессмертием. Она пришла ко мне, покрытая кровью истребителей, и я узнал ее запах. Могу поклясться, что она принадлежала тебе и твоему брату. Я знал твою кровь по тем временам, когда мы сталкивались, и даже если бы я сомневался в этом, после того дня тебя больше не видели.

— Потому что мы спали, а не умерли. Мы должны были проснуться сто лет спустя, готовые возглавить армию, чтобы уничтожить вас. Пророк предвидел это. Но вместо этого я проснулся сейчас… — Мои брови нахмурились в замешательстве, когда что-то кольнуло на краю моих мыслей. Как будто здесь был ответ, которого я просто не видел.

— Валентина рассказала нам о пророке, который предвидел воссоединение моей семьи. Мы были готовы к приходу вашей армии, — мрачно ответил Эрик.

— И мой род был стерт с лица Земли, потому что меня не было рядом, чтобы вести их, — пробормотал я, отворачиваясь от него.

Тишина снова повисла, и я скрестил руки на груди, глядя на красный потолок над нами. Здесь что-то было. Что-то важное, чего я просто не мог разглядеть. И все сводилось к Валентине.

— Это была война, — пробормотал Эрик, и я был почти уверен, что уловил нотку сожаления в его тоне.

Не было смысла обсуждать уничтожение моего вида. Теперь это была древняя история, даже если она все еще казалась мне свежей. На мой взгляд, прошло всего несколько месяцев с тех пор, как я был среди своего народа. Совсем недавно я смеялся у костра со своими воинами. Моя палатка, как обычно, была разбита рядом с палаткой Элфрика и Элиссы, и я слышал, как ночью плакал их последний младенец. Балтиан по-прежнему был самым грозным боевым конем, когда-либо существовавшим. И я только недавно держал свою мать в объятиях, прощаясь в последний раз.

Я знал, что никогда больше не увижу никого из них, когда сон поглотил меня. Я отказался от всего этого ради своего дела. Но я ожидал, что встану на ноги сто лет спустя, в окружении правнуков моих друзей. Старшие поколения, возможно, помнили бы некоторых из людей, которых я когда-то любил. Жизнь не была бы такой уж сильно другой.

Но вместо этого я был пойман в ловушку этого сна так долго, что мир менялся и преображался так много раз, что я не мог его узнать.

Если бы не Келли, я не был уверен, где бы я был сейчас. Я был так потерян, прежде чем нашел ее. Я был так сбит с толку всем, с чем сталкивался. И, должно быть, была причина, по которой дар моей матери так неудачно сработал. Она никогда не совершала подобной ошибки. Идун обещала помочь нам, чтобы мы не состарились и не умерли с голоду, но, конечно, она бы заметила, что шкала времени сбилась. Так что же я упускаю?

— Валентина когда-нибудь говорила тебе, что мы должны воскреснуть? Она предупреждала тебя о нашем сне? — Медленно спросил я.

— Нет. Как я уже сказал, я верил, что она убила тебя, — сказал Эрик. — Я… ну, наверное, я был дураком. Казалось, она дала мне все, чего я когда-либо хотел. Ты был мертв. Твой народ сгинул, и никогда больше не преследовал нас. Она даже сохранила свои силы после того, как я обратил ее, чтобы она могла помогать нам скрывать солнце…

— И ты трахал ее, просто в довершение ко всему, — ответил я. — Ты, должно быть, думал, что она была даром самих богов.

— Да, — признал он. — По крайней мере, на какое-то время. Я верил, что ее приход к нам был знаком того, что Андвари решил ослабить наше проклятие. Чтобы позволить нам жить мирно. Вечно. И что, возможно, со временем мы сможем разгадать пророчество и тоже умереть смертной смертью.

— И сколько времени потребовалось, чтобы блеск с нее сошел? — Спросил я.

— Это не так. Не совсем. Просто… она хотела, чтобы я любил ее. Но я не думал, что способен любить, находясь в этой форме. Поэтому я держал ее на расстоянии, не желая видеть слишком сильную боль в ее глазах, когда она пыталась заставить меня влюбиться в нее. Но я и избавиться от нее не мог, нам нужна была ее помощь с погодой, поэтому я сказал ей, что постараюсь полюбить ее. И, возможно, однажды это произойдет. Казалось, ее это устраивало, по крайней мере, до недавнего времени.