Случайные люди (СИ) - Кузнецова (Маркова) Агния Александровна

Меня тут же отбили от остальных, как гепард отбивает газель от стада, и какие-то молчаливые девушки, похожие повадкой на Поллу, мыли меня, отобрали платье, вступили в битву за ботинки, а потом наряжали. Не говорили, пока я не позволяла, а я не хотела сейчас бесед. Когда они выходили, наконец, и я оставалась в покоях одна (покои-то средневековые, поменьше современной двушки, но обставлено хорошо, как Мастер умел, финтифлюшки везде), и сдирала с себя парчу, валилась на кровать или садилась на ковер, и ждала, пока станет легче дышать. Становилось, когда кончались слезы, и тогда я забиралась под покрывало и закрывала усталые глаза. Засыпала, а наутро девушки мазали мне веки чем-то, краснота проходила, и я становилась похожа на человека.

Чего-то уже не будет. Я даже не знала толком — чего, но внутри было пусто, словно у меня что-то отняли. Что-то хорошее, что могло быть потом, когда все это уляжется. Что, например? Я терла лицо, глубоко дышала, чтобы успокоиться. Я что, уже успела что-то напланировать, а сама не поняла? Зачем? Глупая голова и глупое сердце. Я не собираюсь тут оставаться, все эти люди — случайно и ненадолго. Я всегда это знала. Ну так что ж теперь так муторно…

Я твердила про себя: "не останусь, ненадолго, временно" и держала светское лицо. Выследила, где комнаты сэра Эвина, и каждый вечер топала через двор в другое крыло, ждала на лавочке в коридоре, чтобы посидеть рядом с кем-то знакомым. Рыцарь садился рядом, приобнимал меня и целовал, пока никого не было. Я позволяла. Он был живой и я его знала. Попросилась бы к нему в кровать и спать в обнимку, но я отлично знаю, как мужчины это воспринимают… тоже неплохо, но чуть попозже, когда ночами на глаза перестанут наворачиваться жгучие слезы.

Завтрак мне приносили в комнату, обеда тут не водилось, а на ужин — или это и был поздний обед — собирались все вместе, и тогда я видела королеву на другом конце стола. У нее обозначились складки у губ и под глазами, она сидела прямая, как шпага, и руки ее двигались над блюдами медленно, подносили к губам кубок, словно он был тяжелее булыжника. Я в один из вечеров поймала ее на выходе из залы, спросила, что же будет дальше. Дальше, сказала королева Рихенза, мой дорогой дядюшка соберется с мужеством и ударит неприятеля в самое сердце, и освободит Викерран. Сказала она это так, что я поняла: на дядюшку надежды нет, а армии поведет она сама. Ну да мне не было до этого особого дела, и королева, наверное, это поняла, потому что сказала: скоро вас представят придворному магу, моя дорогая, и все с вами решится. Это ваша награда за неоднократное храброе поведение и помощь. На гостеприимство в тех местах, где моя власть что-то значит, вы можете рассчитывать. Я благодарила ее, и долго раздумывала, стоит ли портить ее расположение такими разговорами, но в конце концов спросила: а Мастер? Ну, отслужить службу или как тут это делается, или хотя бы упомянуть его где-то… у него были родные? Я вам не дозволяю, сказала королева, посуровев лицом. Не дозволяю думать об этом. Изменник получил то, что заслужил, и имя его будет предано забвению, чтобы не подавать дурного примера. И вам не следовало бы размышлять о нем, моя дорогая. Не вредите своему благочестию.

Мое благочестие уже ничто не спасет, подумала я, следуя за нею на приличном расстоянии: я так и не разобралась, какой тут коридор куда ведет, все они были темные и одинаковые, и предпочитала следовать за кем-нибудь, пока не выберусь к знакомым местам. Мое благочестие лежит где-то там, под рухнувшей крышей. Это я решила, что не отдам Поллу на заклание — а предателем окрестили другого, и имя его сотрут отовсюду, а вряд ли у него было многое, кроме имени. Я так и не узнала его, настоящее…

Я усвоила, что, если от комнат королевы идти направо, а потом свернуть и идти до конца, то выберусь во двор, а там я примерно представляла. На меня глазели, когда я, подбирая тяжкие юбки, топала по лужам и соломе. Вокруг была туча всякого люда: слуги, конюхи, еще какой-то народ с непонятными мне функциями. Я уже отвыкла от народа. Мне казалось, что во всем мире есть только мы: королева и ее камеристка, рыцарь и маг, и я, приблудная — и враги. И Лес вокруг. Теперь оказывается, что мир этот большой, но тесный, дядюшке королевы дела особенного до ее горестей, кажется, нет, и пахнет тут конским навозом, сыростью и горячим жиром с кухни.

Народу было много, а я была совсем одна. Я сидела в жестком кресле, скособочившись, потому что из корсета что-то торчало и впивалось в бок, и перебирала то, что у меня осталось от этого похода. Ботинки, туфли, которые я с достойным лучшего применения упорством протащила с собою через все невзгоды, кинжал, какое-то тряпье, из которого Мастер делал батистовые платочки… эх, Мастер… Я вздохнула, в бок впилось еще больнее, но я не двигалась, гладила обрывок тряпицы и вспоминала. Эх, Мастер… что же я наделала… Я продолжила катать в ладонях мои пожитки, чтобы отвлечься. Колбы, которые он мне завещал таскать, что в половине, я даже не знала. Вот это заживляющее, кажется… я наклонилась, отставила ее на полу в сторону. Это… это то, что я прикарманила и не заметила. Зеленые тени за зеленым стеклом, духи городка, губернатор, его дочери и люди его земли. Все были слишком заняты удивлением, что мы все еще живы, а я была слишком занята тем, дышит ли Мастер, и никто не заметил, как сосуд спрятался в мой мешок, в том числе и я сама. И на что он мне? Несчастные души, которым нет покоя.

Эх, Мастер… тоже не сильно-то счастливая душа. А как у вас там с покоем? Правда, что нет боли, а есть только покой?..

Я завертелась, шурша юбками, извернулась, дернула застежку. Она не поддалась, я дернула сильнее, выругалась, подцепила ногтями и терзала, скребя по ковру каблуками, а потом напряглась, как следует, и со злыми слезами рванула.

Наутро молчаливые девушки только охнули и унесли платье с выдранной с мясом застежкой.

Подали умыться, осторожными пальцами намазали вокруг глаз волшебным составом. Принесли новое платье, оно показалось мне еще тяжелее. А завтрака, как я ожидала, не подали, а сразу попросили следовать за ними. Точнее, я шла впереди, как тут и полагалось, а они, как птенцы, следовали за мною, чирикали изредка, куда сворачивать. Встречные почтительно раскланивались и убирались с дороги. Глазели на меня, когда я пыталась изобразить местную вежливость. Всегда потешно, как иностранец берется за чужой для себя этикет.

Королева уже ждала нас у дверей во двор, и теперь мы шли совсем длинной колонной: она, Полла и еще одна камеристка, потом я и следом — мои девицы. Мужчинам легче, за ними таскается лишь по одному мальчонке, наверное, оруженосцы. Я бы не отказалась от оруженосца, носил бы за мною кинжал, а то он болтается на поясе, и я все жду, когда он проткнет дорогущую ткань. Дамы тут носят свои ножики с гораздо большей грацией. Я наблюдала, как королева придерживает меч — она никуда не являлась эти дни без меча, словно это все, что осталось от ее власти — и ведет нас через двор к башне, а перед нею расступаются и кланяются, она же ни на кого не глядит.

Я сразу догадалась, кто обитает в башне: внутри все было устроено так же, как в доме чародея, откуда мы с Мастером стащили книги и бутылки. Сопровождающих оставили на улице, а королева прошла вперед между пюпитров и густо уставленных склянками столов, как мотороллер сквозь пробку, изящно, я же задевала мебель юбкой и молилась ничего не кокнуть. В отличие, правда, от места нашего последнего мародерства, нашелся и хозяин, лысеющий некрасивый дядька с тяжелым подбородком и ростом в полторы меня. В черном с серебром камзоле, как и Мастер был… я вздохнула украдкой. Эх, Мастер… Интересно, мода это или цеховая одежда? Как у нас "белые воротнички", "синие", так у них, может — "черные камзолы". Я бы спросила, но Мастера рядом нет, а никого другого спрашивать неохота.

В глазах стало горячо, я с силой сморгнула и, наконец-то, обратила внимание на то, что говорил хозяин помещения.