Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Но студенты… — Я осеклась, сообразив, что обращение к магии, за которую казнят, не особо разбираясь, вряд ли можно назвать «не особо тяжким» преступлением, а потому и защищать студента никто не будет. Отдадут страже, а там попадется чересчур ретивый дознаватель — и признаешься даже в том, о чем и не мыслил.

— Вижу, привыкаешь думать, — ухмыльнулся мне Алек. — Засиделись мы. Никто прогуляться не хочет? Последние деньки стоят, того и гляди занепогодится.

— Мы не против. — Зен перевел взгляд на меня. — Нори?

— Хотелось бы, но мне надо в главный корпус.

— Мы проводим, — быстро сказал он. — Зря ты Рода отпустила. С ним бы надежнее было. Алек, извини, не судьба.

— Он мне не нянька, а я ему не госпожа, — пожала плечами я, тоже поднимаясь из-за стола.

— Могу я нянькой побыть, — ухмыльнулся Алек. — Накормить, выгулять, спать… гхм. Извини, увлекся.

— Спасибо, как-нибудь сама справлюсь, — улыбнулась я. Сердиться на него не получалось совершенно. — И провожать меня не надо, пожалуй. Мне к портнихе, вам ждать придется.

— Надо, — не сдавался Зак. — Мало тебе сегодня было?

— Чего я еще не знаю? — нахмурился Алек.

— Нори, можно?

Я неохотно кивнула. Вроде ни в чем не виновата, а почему-то стыдно. Как будто эти грязные предложения в самом деле запятнали меня.

— Понял… — медленно произнес Алек. — Придется с Родом поговорить, пусть своим настучит по шапке.

— Нет! — воскликнула я.

Да я от стыда умру!

— Да. Дисциплина среди студентов — тоже забота старосты факультета. Международники вон Бенедикту быстро объяснили, что к чему, затих.

— Насколько мне известно, ты тоже ему кое-что объяснил. Спасибо.

А еще ему кое-что объяснил Родерик, и поэтому мне не хочется снова просить у него помощи. И так должна по уши.

— Объяснил, — не стал отпираться Алек. — Но я ему не указ, в отличие от его старосты. Придется и Роду своим растолковать, что будет, если они поссорятся с боевиками. — Он вздохнул. — Накрылась прогулка.

— Извини, я…

— Ты-то тут при чем, если некоторые парни думают не той головой, что на плечах, а той, что ниже пояса? — пожал плечами он. — У некоторых вот от ветра… — Он осекся, я зарделась, — Так разве ветер в том виноват? — закончил он под смех близнецов.

— Я провожу, — вмешалась Дейзи, которая до сих пор молча шла рядом. — В самом деле, нечего вам под дверью портнихи торчать.

Она взяла меня под локоть.

— Платье к посвящению затеяла? Не мое дело, конечно, но, если хочешь сэкономить, подожди пару дней. Второкурсницы как раз на продажу выставят то, что в прошлом году пошили. Бытовички еще и сами под тебя подгонят за ту же цену.

— Какое там платье, — вздохнула я. — Тут бы с голым задом не остаться.

— Вот заср… гаденыш! — воскликнула Дейзи, выслушав про испорченное белье.

— Гаденыш? — переспросила я.

— Бенедикт. Не затих, значит, а затаился, чтобы исподтишка гадить.

Я похолодела. Неужели я зря устроила скандал Корделии? Выставила себя дурой, еще и дала ей повод для пакостей? Декан уже один раз ткнул меня носом в подобную ошибку — с Феликсом. Сколько раз мне еще нужно сплясать на этих граблях, чтобы наконец усвоить урок?

— Но в общежитие парням нельзя.

Дейзи рассмеялась.

— Много чего нельзя, но можно, если очень хочется. Например, нельзя ночевать вне общежития, но кого и когда это останавливало?

Я покраснела.

— Я не собираюсь…

— Ну и зря, — фыркнула она. — Будешь слишком правильной — останешься без заработка.

Прежде чем я успела возмутиться, Дейзи добавила:

— Наши часто нанимаются к купцам охранять по ночам лавки. Никто не будет платить охраннику, который просто повесит сигналки и отправится спать на другой конец города.

— И как?.. — поинтересовалась я.

— Да просто. На человека нельзя повесить сигналку, только на предмет. Поэтому заклинание на входе фиксирует ключ от комнаты, а не студента. Отдаешь ключ соседке или подруге, и все дела.

— А утром…

— Кидаешь в окно камешек, и тебе магией спускают ключ через окно прямо в руки.

— И что, никто не интересуется, почему человек, зашедший вечером, снова заходит с улицы утром? — полюбопытствовала я, до конца не веря, что все настолько просто.

— Да кому это надо? — хмыкнула Дейзи. — К тому же, может, ты разминки ради в окно с утра выскочила, чтобы потом взбежать по лестнице?

Я хихикнула.

— Появилась у нас тут как-то на вахте одна, которая решила, что она тут царь и бог и ее дело — за всем следить, — продолжала она. — Долго не продержалась.

— Что вы с ней сделали?

— Да ничего особенного. Представь, проходит мимо тебя студентка, поднимается наверх, а через пять минут снова входит с улицы и поднимается наверх. И так десять раз подряд. И не развеивается, как любая порядочная иллюзия. И вообще, возмутительно телесна и громко возмущается, когда ее пытаются развеять.

— И она не догадалась, что можно сигануть в окно?

— Догадалась. Только после этого мы стали выходить из общежития по десять раз подряд. Она каждый раз бегала проверять окна на первом, а потом и втором этажах. Все были заперты, но барышни, которым не понравилось, что к ним в комнаты ломятся с утра, когда каждая минута на счету, возмутились и написали жалобы.

— Дерево? — хихикнула я.

— Дерево, — подтвердила Дейзи. — Но до него она не додумалась. Может, потому что самая нижняя ветка там на высоте в полтора роста.

Я неопределенно хмыкнула, пытаясь представить, можно ли одолеть такое. Не с моим ростом, наверное.

Видимо, мои мысли отразились на лице, потому Дейзи сказала:

— Раз пять полосу препятствий пройдешь — и не на такое вскарабкаешься. Удобное дерево. — Она подмигнула мне. — Парни порой пользуются.

41

Я покраснела.

— Так получается, Бенедикт и сам мог пробраться в общежитие?

— Этот? Вряд ли, кишка тонка. — Она покачала головой. — К тому же с дерева проще всего перебраться на крышу, а там нужно, чтобы кто-то открыл тебе замок чердака. Конечно, все знают, как расковырять его шпилькой…

Пожалуй, стоит освоить эту науку. Как-то прошла она мимо меня, вдруг пригодится. И неважно, что я не собираюсь водить парней к себе в комнату. При этой мысли я снова залилась краской. И даже одного парня не собираюсь.

— Но замок-то висит со стороны коридора, — продолжала Дейзи. — Да и зачем самому трудиться? Думаешь, так сложно заплатить кому-то из первокурсниц? С бытового, где учатся такие, как мы с тобой? Или даже барышне, все состояние которой — дворянский гонор?

Я снова мысленно поежилась от мысли, что возможно, зря обидела Корделию. Но, с другой стороны, если бы сплетни обо мне тоже распространял Бенедикт, цеплялись бы парни с международного. Вряд ли за два дня он успел обзавестись множеством знакомых на целительском. А если бы он просто распускал сплетни по всем приятелям — среди знати, как говорят, все знают всех, — то ко мне приставали бы не только около корпуса целителей, а везде. Ну, разве что кроме боевиков.

Но сейчас, пока мы с Дейзи неторопливо шагали по аллеям, никто нас не трогал. Возможно, конечно, что одна старшекурсница с боевого выглядела убедительней толпы первокурсников, тем более когда у нее на лице написано, что драки она не чурается. Однако проверить это было невозможно, и я заставила себя перестать гадать, кто на самом деле пытался испортить мне жизнь. И без того забот хватает.

В главном корпусе, как и пару дней назад, кипела жизнь. Так же толпились перед расписанием студенты, не столько изучая его, сколько общаясь. А еще в коридорах вдоль стен выстроились прилавки со всякой всячиной, и я не удержалась, прошлась от одного к другому, глазея.

Чего тут только не было! Конечно, бумага. Обычная, на разрозненных листах, которой пользовалась я, и с листами, сложенными вдвое и прошитыми по центру. Наверное, так удобнее — не рассыпается. Надо будет попробовать… Бумага серая и рыхлая, зато дешевая — правда, экономия, на мой взгляд, выходила сомнительная, такую будет рвать перо, и чернила она поглощает в немеряных количествах, так что буквы расплываются. Бумага дорогая: плотная и блестящая, которую так и хотелось погладить, но на стопке лежала грозная надпись «руками не трогать!». Я проглотила вертевшийся на языке вопрос: можно ли потрогать ногами или, скажем, носом, и прикупила кипу листов таких же, как у меня сейчас. От моих запасов после ночного бдения над докладом, будь он трижды неладен, почти ничего не осталось.