Надежда Тальконы (СИ) - Корешкова Евгения

Сканирование подтвердило опасения. Плод занял поперечное положение. Аллант стал тормошить Надежду, осторожно похлопывая по щеке.

— Надя, Надя! Ну, пожалуйста! Ты можешь сосредоточиться хотя бы на минуту? Мне нужно тебе кое-что объяснить. Ну, пожалуйста!

И, убедившись, что она наконец-таки осмысленно посмотрела на него, начал:

— Ты же разговаривала с ребенком. Попробуй еще раз, прямо сейчас. Нужно, чтоб он развернулся, иначе он не сможет родиться. Или сама разверни. Посмотри на монитор. Он должен быть головкой к выходу.

Праки Милреда плохо понимала, что же он такое говорит, списывая на сильный стресс, и уже подумывала, как именно заставить Алланта уйти. Но Надежда почему-то воспринимала весь этот бред всерьез. Она лишь пожаловалась:

— Я не смогу… Я устала.

— Чем скорее ты его развернешь, тем скорее родишь. Ты должна попытаться.

— Я не могу!

— Можешь! — Аллант уже кричал на нее, причем весьма грубо. — Я сейчас позову твоих телохранителей, и втроем вы сможете. Два инъектора со стимулятором в аптечке еще есть. Только учти. Работать сегодня будешь с точностью до наоборот. Сначала они. Вернее, только они. Ты сегодня только берешь, а не отдаешь. Тебе еще своя сила потребуется. Поняла? Ну? Поняла, что ли?

— Поняла.

Милреда удивленно наблюдала. Это было что-то новое в ведении патологических родов.

Аллант на руках перетащил Надежду в кресло и быстро вышел, чтобы через две минуты вернуться с двумя охранниками, которые всегда сопровождали Рэллу Тальконы.

Теоретически оба знали, что от них требуется, поэтому быстро опустились на колени по бокам от кресла. Каждый осторожно сжал рукой запястье своей Праки, и, оба, замыкая круг, соединили свободные руки.

С полминуты Надежда все так же сидела с закрытыми глазами, но затем, неловко улыбаясь, положила руки на живот ниже пупка и произнесла шепотом, но довольно четко и уверенно:

— Так. Идем обратным отсчетом от пяти. Приготовились? Пять. Четыре. Три. Два. Один.

И… ничего не произошло. По крайней мере для глаз Праки Милреды. Разве что Надежда, запрокидывая голову, со всхлипом втянула воздух и резким движением высвободила руки.

Отдышавшись, она вполне нормальным голосом скомандовала:

— Все. Спасибо. Отдыхайте.

Но зато молодые сильные парни поднимались с колен весьма неуверенно и покидали комнату, заметно пошатываясь.

Надежда нашла глазами Милреду.

— Проверяйте. Но если что не так, боюсь, второго раза не получится.

К изумлению Милреды и ее акушерок, плод, только что лежавший поперек, занял нормальную, головкой на выход, позицию.

Пока Милреда с изумлением смотрела на экран монитора, Надежда, старательно сдерживая стон, опять прикусила большой палец правой руки. Роды продолжались.

К рассвету она вновь дошла до полубессознательного состояния и кислородной маски, практически ничего не видя и не соображая.

Аллант, тоже третьи сутки на ногах и без сна, в полном отчаянии стоял у окна, прислоняясь лбом к стеклу. Он уже и молиться устал и теперь просто не знал, что ему делать и чем еще можно помочь и поэтому просто стоял и смотрел, как постепенно рассветает.

Голоса, позади в комнате, слились для него в один монотонный гул, сквозь который прорезался короткий, низкий по тону скрип. Через несколько секунд скрип повторился, более громкий и уверенный. И лишь с третьего раза, коротко и низко, теперь уже почти совсем по-человечески, вякнул ребенок.

Еще не совсем веря собственным ушам, Аллант метнулся посмотреть.

— Ужас! И вот Это — нечто красно-сиреневое, мокрое и скользкое, в крови и какой-то белесой смазке, некооординированно дергающее на белоснежной простынке сразу всеми четырьмя какими-то очень тоненькими конечностями — Это и есть его долгожданный сын?

Кажется, его дружно и весело поздравляли. Но у него было одно единственное желание: успеть как можно быстрее, и желательно без посторонней помощи, выбраться к себе в кабинет и сесть, а еще лучше лечь.

Ему потребовалось целых пятьдесят минут, прежде чем он осмелился вернуться, узнать как Надежда.

Она спала. Милреда заверила его, что все хорошо. И предложила еще раз посмотреть на ребенка.

Из белоснежного кружевного сверточка выглядывала красная сморщенная мордашка с опухшими щелочками вместо глаз. Ребенок уже не вопил.

— И вот этот уродец своим появлением на свет чуть не погубил Надежду?!

— Да Вы только посмотрите, Ваша Мудрость, какой красавчик! — умильно пела у него над ухом Милреда. — Вот мы какие хорошенькие! 2950!

— А, по-моему, он какой-то урод, — честно признался Аллант — красный и тощий.

— Да вы что! — Искренне возмутилась Милреда. — Очень красивый ребенок! Он просто немного поторопился и поэтому не успел нарастить подкожного жирку. Вот подождите совсем немного, и мы будем толстенькими и розовыми, со всеми положенными складочками и перетяжечками. — и тут же осведомилась, — не желаете подержать?

— Ну, уж нет! — испуганно отшатнулся Аллант и еще раз спросил: Вы уверены, что с Надеждой все в порядке?

— Конечно. Все страшное позади. Защитница не допустила.

— Тогда мне пора лететь. Я и так уже опоздал. Придется гнать на предельной скорости. — И уже в дверях обернулся — спасибо Вам, Праки Милреда. И за жену и за сына. — И улыбнулся. — Он хоть и страшненький, но все равно мой сын и наследник престола Тальконы.

Мелита с раннего детства привыкла проспаться рано, поэтому ни замужество, ни роковая потеря не смогли отучить ее от этой привычки.

Начиналось одиннадцатое утро обещанного месяца покровительства. Еще двадцать обеспеченных суток и все… на улицу.

Праки Милреда не показывалась уже три дня.

Мелита горько вздохнула и неторопливо поднялась с узкой кровати. Груди ломило, и рубашка по пояс была мокрая от молока. Того самого молока, которого так и не попробовал ее сын. Она тщательно умылась, переодела чистую, пахнущую грозовым холодком дезинфекции рубашку, привела себя в порядок и начала, уже привычно, сцеживать молоко в стерильный флакон.

Чьему-то ребенку было нужно свежее грудное молоко, и это было единственной платой за уход и проживание, которую она могла предоставить.

Мелита успела опорожнить только одну грудь, когда к ней быстро вошла одна из сотрудниц клиники.

— Собирайся. Праки Милреда прислала за тобой.

И больше ни слова.

Собираться было недолго. Все имущество убралось в один пакет.

— Вот и все надежды на месяц благополучия!

Вплотную к крыльцу — приземистый белый фургончик с раскрытой задней дверцей. Водитель даже из кабины не вышел. Внутри шесть уютных кресел по бокам, полированный столик-тумбочка, красная ковровая дорожка на полу и сильно тонированные стекла. Хлопнула дверца, и фургончик резво взял с места. И не поймешь, куда везут.

Выгружали так же — задней дверцей к распахнутым красивым резным дверям. Машину ждал молодой, приятной внешности, мужчина в форме, он коротко скомандовал Мелите:

— Выходи! Следуй за мной!

И стремительным бесшумным шагом вверх по лестнице с деревянными перилами, резными и золотистыми, а после вправо по роскошному коридору. Мелита едва поспевала за сопровождающим, который не удосужился даже оглянуться, убеждаясь, успевает она за ним или нет. Мужчина открыл одну из дверей и остался в коридоре, пропуская Мелиту вперед.

— Располагайся. Жить будешь здесь. — И ушел.

Растерянная Мелита осталась стоять на пороге небольшой, очень уютной прихожей. Она успела понять одно: что, судя по лестнице, коридору и этой необыкновенно уютной по ее меркам комнате, ее привезли в очень богатый дом.

— Хоть бы кто чего объяснил! — с тоской думала она, не выпуская из рук пакета и с любопытством оглядываясь по сторонам.

За спиной раздался знакомый голос:

— Ну, наконец-то!

— Праки Милреда! — Обрадовалась Мелита.