На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия

— Беглецы! — грозно возгласила она. — Из-за вас у меня выдался чудовищно-непредсказуемый и страшно-забавный день.

Пирог извинительно завилял хвостом, выбивая коврик, на котором лежал. А Кекс приоткрыл глаз и зевал чуть дольше, чем полагается неверным псам. Юлиана опустила ему на голову остриё меча.

— Засим, — сказала она, — нарекаю тебя моим оруженосцем. А ты… — Меч переместился на мохнатую макушку Пирога. — Ты понесешь шлем.

И не успел пёс сообразить, о каких таких шлемах толкуют, как его — под хихиканье «девы-воительницы» — накрыло куполом с решетчатым забралом.

Киприан высушил свою мантию способом, доступным лишь избранным клёнам-оборотням. На секунду превратив ее в лиственный покров, он удало исполнил в воздухе двойной тулуп, разгладил полы вновь черного одеяния и потащил Юлиану на свежий воздух — танцевать.

У Теоры закружилась голова и чуть было не отнялся дар речи, когда Незримый нежданно-негаданно материализовался из тени. Одно дело — в тишине, под защитой стен, и другое — у всех на виду. Что подумают люди? Не ополчатся ли на нее? Не сделают ли изгоем?

— Перестань дрожать, как лист мереники, — с укором обратился к ней Незримый. — Погляди вокруг. Они нам не враги.

Теора послушно оглянулась. Какая-то маска с пучком розовых перьев приветливо помахала ей рукой и послала воздушный поцелуй, который, по всей видимости, предназначался Незримому. Проходя мимо за новой порцией выпивки, «доктор чумы» довольно крякнул.

— Экий у вас костюм, сударь! Диковина! Передайте своему портному, что он умелец, каких поискать.

Восставший из плоскости чужеземец учтиво поклонился, подметая землю длинными рукавами. Сейчас он выглядел точно одушевленная скульптура из чаро-камня шингиита, который по черноте мог бы поспорить с самой глухой, самой беспросветной ночью. Отбросив с лица смоляные пряди, Незримый закружил Теору под музыку среди прочих танцующих. А потом вместе с нею присоединился к весёлому хороводу вокруг «морской владычицы». И Теора поняла: больше она не сможет быть отверженной. Даже если очень постарается.

32. Безрассудство

Ненастье брело по Вааратону и спотыкалось о верхушки массивных елей. Громко всхлипывая, обрушивало на города и сёла реки слёз. А вздумало наступить на поляну с цветными фонариками — напоролось на невидимый шип и запорошило манной крупой.

— Первый снег? — не поверил профессор погоды, подставляя ладонь в перчатке.

— Сне-е-ег. Вот досада! — Поёжилась Юлиана.

— Снежок! — обрадовалась Рина и сплясала танец собственного сочинения перед восхищенным Пересветом.

Гости перестали водить хоровод, молча подняли головы. Снег валил всё гуще, обещая выбелить к утру поля, лесные просеки, скверы и мостовые. Завтра солнце встанет в торжественном безмолвии — бледное, остывшее. Лужи скуёт льдом, а под ногами захрустит свежее серебро зимы. Морозы пришли раньше, чем ожидалось. Одних это радовало, других — огорчало. И лишь неисправимые мечтатели, живущие в собственных уютных мирах, принимали неизбежность с равнодушием.

— Счастливого Безлистья, что ли? — в полной тишине сказала Пелагея. На граммофоне закончилась и вхолостую крутилась блюзовая пластинка. Никто даже не подумал ее заменить.

— Счастливого! — бодро отозвался профессор погоды.

— С праздником, с праздником! — зашевелились остальные.

Юлиана прошла по первому снегу в сапогах со звякающими застёжками и всем назло вынула из кипы пластинок «Летний вальс». Она не собиралась безропотно покоряться судьбе.

Теора тронула Незримого за локоть.

— Ты малость просвечиваешь. Давай уйдем подальше от огней.

Ее желание сбылось чересчур уж быстро. С размаху ударил в грудь студеный ветер и, сгоняя улыбки с лиц, разом погрузил поляну в кромешный мрак. Цветные фонарики погасли одновременно, словно кто-то их нарочно задул. Вместе с ними ослеп дом, и Юлиану это насторожило.

— Вот так невезение! — воскликнула Пелагея. — Погодите, без паники! У меня где-то завалялись свечи.

Но не сделала она и шага по направлению к двери, как тьму пронзили два лиловых луча.

— Прячься, кто может! — ополоумев, завопил профессор погоды. Он сдернул с себя маску чумного лекаря и бросился к калитке. Нет чтобы, как человек разумный, бежать в противоположную сторону! Прямиком к Мерде припустил.

Пелагея оттянула его за край плаща, когда он был уже на краю погибели. Оттолкнула назад и преградила Мерде дорогу.

— Нечего тебе здесь делать!

— Правильно! — поддержала Юлиана. — Проваливай!

Жуткие глазищи полыхнули зарницами, вперились в Пелагею с ярой злобой. Ярой и столь осязаемой, что ею можно было бы ранить не хуже отравленного клинка. И тут люди впервые услышали голос Мерды.

— Отдайте! Отдайте мне его!

Она гудела хором голосов — низких и высоких. Верещала, выла, скрежетала, точно кресало при ударе о кремень. Водила ногтями по каменной крошке, тянула жилы. И всё это без единого движения.

По спине у Юлианы пробежал холодок, гадко засосало под ложечкой. Еще минуту назад она была полна отваги, а теперь кости сделались совсем как вареные макароны. Хоть бери да на вилку накручивай.

Теора со стоном запустила пальцы в волосы. Спазм сжал ей горло. А мысли — обыкновенно четкие и неторопливые — потонули в первобытном хаосе. Теневой корут Незримого сейчас же покинул ножны, но кое-кто оказался предусмотрительней. Переместившись на центр поляны, Киприан завернулся в мантию и с ног до головы мгновенно озарился аквамариновым сиянием, которое начало расходиться к изгороди концентрическими кругами. Присыпанная снегом земля затряслась, дала глубокие трещины. Гости похватались друг за друга, стараясь удержать равновесие. А Юлиана (что на нее только нашло?!) рванула к человеку-клёну со всех ног. Вцепилась крепко — не отдерёшь.

— Батюшки! Что деется! — воскликнул Пересвет, балансируя на краю расщелины. Рина схватила его за кушак на вышитом кафтане, потянула на себя и в ужасе уставилась туда, где только что стоял Киприан. Впившись корнями в затверделую почву, на его месте рос и ширился Вековечный Клён. Превращение было не остановить. Испещренный бороздами ствол вращался в сияющем коконе, врезаясь в небо гигантским спиральным винтом. Разворачивал над лесом крону, сотканную из тысячи солнц. Люди под ним кричали от страха и восторга, самые впечатлительные теряли сознание. Мало кого волновало, что внутри дерева заточена Юлиана.

Снег сыпал по-прежнему. Мороз усиливался, сгущалась внешняя тьма. Но под солнечным шатром кроны царило непобедимое лето. Мерду вынесло за пределы «шатра», и теперь она катила валы своей ярости из нагого безмолвия ночи. Рядом с нею щерилась кривая росомаха. А напротив, раскинув руки в стороны, на рубеже тьмы и света стояла Пелагея.

— Оставь их в покое! — сказала она. — Перестань преследовать! Тебе всё равно не пройти.

Точно в подтверждение ее слов, древесный ствол блеснул долгой ослепительной вспышкой. Мерда замычала и попятилась, прикрываясь костлявой пятернёй. Свет дня причинял ей адские муки, загонял в полуразваленную хижину и держал взаперти до самого заката. Она не была готова к тому, что ее, словно огнём, опалит среди ночи. Обернулась седым вихрем, взвыла пробирающим до дрожи многоголосьем и унеслась в чащу, чтобы схорониться где-нибудь за корявым выворотнем.

Клён вымахал вдвое выше, чем на площади. Изрядно переполошил участников маскарада и привлёк внимание городского патруля. Завтра о странном лесном явлении наверняка напишут в газетах. А пока что… Под Клёном, поверив в лето, начала проклёвываться молодая зелёная травка. Повылазили кустики земляники. Гости поснимали обувь, тёплые плащи и ходили вокруг дерева словно зачарованные. Профессор погоды впечатлился до икоты и никак не мог смириться с тем, что слухи подтвердились.

— Подумать только! Ик! Чтобы в нашем современном мире вот так запросто разгуливали по улицам — ик! — оборотни! А как же техника? Как же прогресс?