Эпикриз с переводом (СИ) - Каретникова Ксения

— Что беспокоит?

— Давление, будь оно не ладным.

Конечно! Что же ещё? Наши к ней почти каждый день ездят, и каждый раз одна и та же причина. Давление.

Не раз предлагали бабушке лечь в стационар, даже доставить с комфортом, но она отказывается. Просто бабуле скучно. Живёт одна. Вот и названивает в "ноль-три", рассчитывая хоть с кем-то скрасить своё одиночество… А мне ее жалко. Да и другим тоже. Вот поэтому покорно и ездим, совершая один и тот же ритуал.

Меряю ей давление. Чуть повышено. Но в ее возрасте это допустимо. А бабуля, слыша цифры систолы и диастолы, хватается рукой за сердце и причитает:

— Ох ты, Господи… Что-то мне так плохенько…

Открываю ящик, достаю капотен и выделяю бабуле таблетку. Она сразу проглатывает белую таблеточку, запивая водой из небольшой бутылочки, всегда стоящей на ее тумбочке.

Благодарит. И тут же пытается меня разговорить. Начала с погоды. Сказала, как рада снегу. Перешла к политике. Сказала, как не рада. Я слушаю. Киваю. Иногда односложно отвечаю. Кошусь на смартфон в руке, наблюдая за циферблатом…. Все. Десять минут прошло. Поднимаюсь, говорю, что мне пора. Бабушка жалобно на меня смотрит. Очень жалобно. Пытаюсь убить в себе чувство жалости и иду к входной двери. У порога прощаюсь. Ухожу.

Спускаясь на лифте, отзваниваюсь на подстанцию по смартфону:

— Один-три свободна.

В ответ слышу Леночкин голос:

— Молодцы, домой.

Ага, значит, Иванцов уже прибыл. Наконец-то.

Выхожу из подъезда. Подхожу к машине, толчком открываю боковую дверь. Ставлю на пол ящик. Аккуратно хлопаю казенной дверцей, открываю переднюю. Сажусь в салон и говорю Грине:

— На подстанцию.

Едем. Отворачиваюсь к окну. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу. Оно потеет от моего горячего выдоха. Опять думаю о предстоящих новогодних праздниках: шампанское, оливье, мандарины, ёлка… Ёлка! Надо будет ёлку купить. Живую. Скоро базары откроют. Раскошелюсь в этом году. Давно в доме не пахло живой елкой… Надо ещё бумагу упаковочную купить, бенгальские огни, гирлянду новую… Да, вот завтра вернусь со смены, а послезавтра устрою предновогодний шоппинг.

Гриня, видя моё упадническое настроение, рассказывает анекдот. На праздничную тематику. Внимательно слушаю. Смеюсь в конце. Искренне.

Приезжаем. Гриня останавливается напротив входа. Высаживает меня и едет дальше, чтобы развернуться. Иду к зданию подстанции. Захожу. Направляюсь к диспетчерской. Вожу взглядом по помещению от окошка до аппарата кофе. Вот он. Иванцов. Сидит в кресле, сложа ногу на ногу, и пьёт кофе.

— Ну привет, — громко говорю я, уперев руку в бок.

— Привет, — улыбается мне Иванцов. — Ты сейчас так похожа на чайник! На злой кипящий чайник.

Молчу. Убираю руку. Упражняться с ним в остроумии нет желания.

— Аллусик, — называет он меня со своей самой омерзительной интонацией. — Ну не злись. И спасибо, что согласилась прикрыть… Башка так трещит, думал не доеду… Хочешь, в знак благодарности, в ресторан тебя свожу? — подмигивает.

— Обойдусь, — отвечаю зло. Иванцов хмыкает, делает глоток из стаканчика и, причмокнув, спрашивает:

— Может, хотя бы кофе?

Качаю головой.

— Ты что такая вредная? — с поддельным удивлением спрашивает он. Усмехаюсь, отвечаю:

— Я полезная.

В колонках селектора раздается Леночкин голос:

— Тринадцать. Один-три.

Делаю два шага к окошку.

— Что там? — спрашиваю.

— Алка! Твоя тема, — говорит мне Лена, протягивая бумажку. — Преждевременные роды, вторая беременность.

— А бригада "акушерка"? — заискивающе спрашиваю я.

— Так они на выезде. Причём на втором подряд, без возвращения на подстанцию, — отвечает Лена и, хихикнув, добавляет. — Вот как выпавший снег на всех беременных действует.

Хмурюсь в ответ и обреченно забираю выездной лист. Поворачиваюсь. Молча киваю смотрящему на меня Иванцову на дверь. Он нехотя встаёт с кресла и идёт за мной.

Наша машина стоит заведенная у входа. Залезаю в салон первой. Иванцов садится рядом, громко хлопая дверью. Гриня демонстративно фыркает — не любит, когда так делают.

Трогаемся. Выезжаем из ворот. По прилегающей улице едем медленно — впереди сонный собачник выгуливает питомца.

— Да бибикни ты ему, — не выдерживая, обращается Иванцов к Грине. Гриня бибикает. Собачник неторопливо оборачивается, отходит в сторону, пропуская нас.

Сворачивая, выезжаем на смежную улицу. Пересекаем пустой перекресток. Опять сворачиваем и… Встаем в пробку.

— Чёрт! — ругается Гриня. Мысленно с ним соглашаюсь.

Стоим долго, без движения.

Иванцов нервно отбивает пальцами дробь по панели, а в моем кармане противно пищит смартфон.

— Что у нас там, роды? — уточняет у меня Иванцов. Киваю. — Чую, не дождется. Родит без нас, — косится на Гриню и предлагает: — Включай мигалку.

Гриня послушно включает. Загорается мигающий свет и включается сирена. Но, в отличие от собачника, дорогу нам никто уступать не собирается.

Иванцов приглядывается к дороге и опять выдаёт предложение:

— Давай на встречку.

Гриня вопросительно смотрит на меня.

— Роды, — пожимаю я плечами. Гриня тоже внимательно смотрит на дорогу: вперёд и назад. Плавно перестраивается, нарушая правило двух сплошных. Едем по встречке.

— Да что ты плетешься? Дорога в ту сторону пустая, — возмущенно говорит Иванцов. Гриня прибавляет газу. Сильно. Я вжимаюсь в сиденье. Почему-то паникую. Хочу сказать, чтобы медленнее. Не успеваю…

Откуда не возьмись впереди возникает машина. "Газель". Гриня резко выворачивает руль. А я вдруг думаю: дорога скользкая… А вон ещё одна "Газель", откуда только взялись?

Нас заносит, лихо закручивает. Гриня пытается справиться с машиной, но… В нас что-то врезается, машину отбрасывает и переворачивает на бок, на сторону водителя… Иванцов матерится мне в ухо, пихается. А я от страха замираю и закрываю глаза.

Не могу пошевелиться.

Больно.

Страшно.

Гриня тоже не шевелится, не чувствую. Зато и слышу, и чувствую Иванцова.

Вдруг ещё один удар… И долгое ощущение падения… В мрак, в неизвестность…

Неожиданно, откуда-то издалека, сквозь рассеянное сознание, боль и резкий жар приходит мысль: ребенок родится уже без нас… Без нас…

Эпилог…

Белоснежные снежинки кружились в небе и невесомо ложились на темную копну волос.

— Красиво, — произнес Кишан, смахивая с головы снег и кутаясь в черную дублёнку.

Так непривычно видеть моего черныша в подобной одежде…

Да еще здесь, в моем мире.

В котором идёт некогда ненавистный мне снег…

А Кишану он нравился. Иномирный самец шел вдоль сугробов и с явным восхищением смотрел вдаль, где практически стиралась граница неба и земли — все становилось белым.

Странно, но именно снег больше всего впечатлил моего самца. Даже высотные дома, метро и другие средства передвижения по большому городу не произвели такого впечатления. Он сказал — это сделали люди. А замёрзшая вода с небес — это чудо природы.

— Надо в магазин зайти. Купить мандарины и шампанское, — напомнила я, указывая в нужную сторону, где за поворотом находился ближайший к моему дому магазин.

— Шампанское мне нравится. Пузырьки… — произнес Кишан с улыбкой. И произнес это Кишан на моем родном, русском языке. Экспресс курс изучения, не без помощи Аэлиты.

Да, мы только что от нее. Она переместила нас сюда, в свою квартиру. И вот уже больше часа мы добираемся из ее района города в мой.

Аэлита уже заметно округлилась. Точнее — ее животик. Такая трогательная и милая стала наша ведьма. Я тоже умилилась, увидев ее, но потом вспомнила, что ее ожидает через пару месяцев. Хотя, наверное, когда ты так долго ждёшь, несколько часов боли и мук уже ничто… Возможно, нужно самой через это пройти, чтобы потом понять — вот оно, чудо, явление на свет новой жизни, которую ты будешь ценить больше своей.