Графиня берет выходной (СИ) - Павлова Екатерина

— Впрочем, это не доказано, твой братец не дурак действовать открыто, — задумчиво пожимаю плечами, — О его причастности говорят лишь косвенные улики. Например, сегодня утром он вручил мне букет моих любимых цветов и говорил чересчур почтенно. Ну в его обычном стиле, ты поняла меня.

Элджи едва заметно кивает, понимая меня с полуслова, а Уиллер громко фыркает.

— О, Боже! Хендрикс! — не выдерживает он, закатывает глаза и еще крепче обнимает Элджи, — Я в восторге от твоей железобетонной логики!

— Я… Да, я… Да, нормальная у меня логика! — пыхчу, недовольная его заявлением в мой адрес, много этот осел понимает в женской логике! — Да, я твою тачку в хлам разбила!

— Совсем чокнутая? — возмущается он, готовый наброситься на меня, если не с кулаками, то с воспитательными шлепками чуть ниже спины точно, — Да я тебя порву…

— Том, — с укором шепчет рыженькая, и Уиллер тут же смиренно добавляет:

— Порву завтра на треке! — выставляет в мой адрес указательный палец.

— Ты и так меня порвешь, придурок, — слабо огрызаюсь я, и обращаюсь исключительно к подруге, стараясь не заострять больше внимание на Уиллере, — Я сейчас перебираюсь в отель к Генриху, и завтра сразу же после гонок мы возвращаемся домой. Ты с нами?

— Я… я не знаю, — смотрит она на Уиллера, — Мы подумаем, и я сообщу тебе чуть позже.

Фраза «мы подумает» шокирует меня ни на шутку, но я и глазом не веду. Обхватываю Элджи двумя руками, отрывая ее от Уиллера, и шепчу в самое ухо:

— Люблю тебя, и очень за тебя волнуюсь.

— Все будет хорошо, — тихо заверяет она, правда, не понятно кого именно: меня или себя.

Целую рыженькую в щеку и возвращаюсь к супругу, он ждет меня в холле у лифтов, после чего садимся в подготовленный заранее автомобиль с водителем и со всем комфортом и удобствами добираемся до отеля.

Глава 9. Последний рубеж

Утром мы просыпаемся заранее, даже остается немного времени, чтобы поваляться в кровати. Без лишней спешки собираемся, чтобы приехать на автодром за несколько часов до заезда.

— Есть какие-то новости? — спрашиваю Генриха, проверяющего сообщения и утреннюю почту.

— Да, пока ты была в душе созванивался с твоим отцом, он получил нашу посылку, — улыбается одними уголками губ, а я с облегчением выдыхаю:

— Даже не верится, что все позади! Точно?

— Точнее и быть не может, любимая, — хохочет Генрих, расслабленно подбрасывает телефон на ладони и подходит ко мне, прижимаясь щекой к виску, — Хочешь сама отцу позвони, то-то он удивится.

— Вы с Николасом ему ничего не рассказали? — уточняю, зажмурив один глаз точно нашкодивший котенок.

— А нужно? — усмехается муж.

— Нет, не нужно! — по-детски показываю ему язык и возвращаюсь к волнующему меня вопросу: — И как все прошло?

Генрих морщится и отходит назад, вновь опускаясь в кресло:

— Не так гладко, как хотелось бы. Хотя все было весьма ожидаемо. Курьеру, не в обиду назовем так достопочтенного лорда Лукаса, учинили в аэропорту страшный обыск. Чуть ли не до трусов раздели старика, — сардоническая улыбка искажает лицо мужа, и он насмешливо качает головой, — Но все хорошо, что хорошо кончается. Не волнуйся, Ди.

Если Генрих говорит, что можно не волноваться, значит, действительно повода для волнения не существует, и я излишне паникую просто перед заездом.

— Это хорошо, — улыбаюсь и одновременно с этим вздрагиваю, когда раздается стук в дверь. Резко оборачиваюсь лицом к мужу, одно неловкое движение руки, и ваза, подаренная эмиром, летит на мягкий ковер — Слава Богу! Не разбилась! — выдыхаю я, присаживаясь на колени, — Нервы ни к черту! Кого там еще принесло? Обслуживание номеров? Почему так рано?

Я нервничаю, причем очень сильно, и сдерживать свои порывы так хорошо, как прежде, не получается. Возможно, я перестала закрываться перед мужем, а возможно, переживаю из-за своего прощального заезда.

— Это Ханниган, — одними губами сообщает Генрих, я вздыхаю с протяжным воем и, пользуясь тем, что все еще стою на коленях с вазой в руках, закатываюсь вместе с ней под кровать.

— Выпроводи его поскорее! — недовольно фыркаю я, — А то привычка прятаться под кроватью, словно мы парочка незадачливых любовников, настойчиво входит в нашу семейную традицию.

И тем не менее, прятаться приходится. Нет желания объяснять Александру, что я делаю в номере у нашего спонсора с утра пораньше, когда, по идее, должна находиться в совершенно другой гостинице. С другой стороны, Ханниган далеко не дурак, возможно, он о чем-то и догадывается, но предоставлять ему голые факты, все же, не хочется.

— Лорд Ханниган! — демонстративно изумляется Генрих, отворяя дверь, — Проходите, чем обязан?

— Доброе утро, Лорд Истербрук. Я вам не помешал? — топчется на пороге, не решаясь заходить в номер.

— Что вы, давно уже встал, собирался ехать на автодром, — Генрих учтиво отходит в сторону, настойчиво предлагая гостю пройти внутрь. Ханниган медлит, но в итоге пользуется приглашением, и дверь за его спиной закрывается с глухим щелчком, — Что привело вас ко мне с утра пораньше?

— Я хотел отчитаться лично, что камни, которые вы предоставили еще в пятницу, успешно установлены в машины Хендрикс и Браун, — строгим тоном докладывает Александр.

— Протестировать успели? — с деланной важностью осведомляется Генрих, хотя я различаю нотки волнения в его голосе. Хочется по-детски закатить глаза, что, собственно, я и делаю, пока меня никто не видит. Но, если посмотреть на этот вопрос под другим углом, то излишняя забота супруга все же кажется мне приятной.

— Само собой разумеется, граф, — отвечает Ханниган, — Я так понял, что эти камни из вашей семейной коллекции, когда вы их собираетесь забрать? Сегодня сразу же после гонок или по приезду в Королевство?

— К сожалению, сразу же после заезда я вынужден отправиться в аэропорт, чтобы не опоздать на рейс. Думаю, что вопрос с камнями может повременить до завтра. Ни я, ни моя супруга ничего против короткой заминки с их возвращением не имеем.

Вновь закатываю глаза: ну, конечно же, я не буду против! Особенно учитывая тот факт, что я на этих самых камнях собираюсь сегодня установить свой очередной личный рекорд. Наверное, Генрих слышит или, вероятнее всего, догадывается о моих мыслях, поэтому задает Александру еще пару тройку важных вопросов:

— Вы уверены, что машина Донны Хендрикс полностью в исправном состоянии?

— Абсолютно, Генрих.

И, конечно же, мой излишне предусмотрительный, любящий все контролировать супруг не может не спросить:

— Нельзя ли сделать так, чтобы аварийная кнопка, в случае аварии включалась откуда-нибудь извне? — будто невзначай спрашивает он, а мне хочется рычать от бессилия, но я пытаюсь успокоиться и сконцентрировать свое внимание на вазочке, которая все еще находится со мной под кроватью. Это нормально, что мой муж беспокоится за меня. Переживает, значит, любит.

— К сожалению, нет. При аварии машина сама активирует защитный режим, но красная кнопка включается исключительно по усмотрению пилота.

— Жаль-жаль…

Генрих задает еще какие-то уточняющие вопросы, но я их уже не слышу. В полутьме мне мерещится, что вазочка не так проста… точнее не так пуста, как кажется на первый взгляд.

Мои пальцы тянутся к ее горлышку, касаются мягкой шелковой ткани, хранящейся в ней, зажимают ее и плавно начинаю вытягивать ее из вазы. Она с легкостью поддается, скользит по гладким стенкам сосуда, вылетает слово лента фокусника из его волшебной шляпы, и что-то тяжелое, спрятанное в нескольких слоях ткани, выпадает мне на грудь. Что-то довольно крупное, размером с яйцо.

Я догадываюсь о содержимом платка, но до конца все еще не верю, хотя кровь гулко стучит в висках, и сердце сбивается со своего ритма как вчера в кабинете у эмира. Медленно раскрываю концы платка, точно достаю младенца из пеленок, и перед моим взором оказывается Сияние Сахари.

Провожу по нему указательным пальцем. Это точно Сияние Сахари, я знаю. Мои пальцы не обманывают меня, они запомнили еще вчера все неповторимые сколы и острые углы этого бесценного сокровища. Осторожно беру камень двумя пальцами и подношу к краю кровати, подставляя его под лучи света. Вижу, как переливается, мерцает загадочная вселенная, сокрытая в сердце алмаза. Это ни с чем не спутать, увидев и почувствовав однажды, точно не подделка, настоящее сияние бескрайней пустыни.