Когда завтра настанет вновь (СИ) - Сафонова Евгения

— Думаешь, я не пробовал? Очутиться в твоём тринадцатилетии у меня вышло всего раз. В дальнейшем безвременье выпускало меня лишь накануне твоей гибели. Видимо, потому что тогда уже почти невозможно было что-либо изменить.

— То есть… мама в любом случае обречена?

— Боюсь, что так.

Мои пальцы, лежащие на коленях, почти непроизвольно вонзили ногти в джинсы.

— Тогда просто не спасай меня. Дай попасть под мобиль. Хотя бы невинные не пострадают. Гвен, и стражники, и мастер… и Эш теперь не возненавидит фейри. Этот расклад всё равно лучше изначального.

— Я клялся искупить свою вину, но не перед твоим братом, а перед тобой. И я не допущу твоей гибели. Если ты поговоришь с Эшем, прежде чем уйти на Эмайн…

— Из-за меня погибла Гвен, и мастер, и ещё куча людей, которые должны были жить! Ты считаешь, это равносильный обмен — моя жизнь в обмен на все эти жизни?!

— Мне нет дела до всех остальных. Я клялся спасти тебя, и я это сделаю.

— Трус.

Он не вздрогнул от моей пощёчины, — но теперь я заметила, как дёрнулись его плечи.

— Значит, я трус?

Он уточнил это так же равнодушно, как говорил всё до этого. Лишь уголок губ дёрнулся в намёке на усмешку.

— Всё это — твоя вина. Я умерла из-за тебя, когда могла бы спокойно жить дальше. Если бы в прошлый раз ты посчитался с моими желаниями и просто ушёл на Эмайн — один. Оставил бы меня в Харлере, а не утащил за собой. Я жила бы долго и счастливо, и Эш бы вырос с семьёй, и мама увидела внуков… а теперь она умерла, и спокойной жизни ни мне, ни брату не видать, потому что на меня охотится эта тварь, и всё это — из-за тебя. А ты теперь хочешь успокоить свою совесть, и неважно, какой ценой, — мой шёпот сорвался в хрип. — Если мне всё равно суждено расстаться со всеми, кого я люблю, какой мне смысл жить? Жить, вспоминая всех, кто умер за меня? Не за вершительницу судеб, не за будущую королеву — за обычную девчонку, всё достижение которой в том, что её полюбила эгоистичная сволочь с Эмайна?

Его лицо было абсолютно непроницаемым.

Отличное свойство для игры в покер, ничего не скажешь.

— Ты делаешь это не ради меня. Ты делаешь это ради себя. Так же, как потащил меня в прореху, хотя я не хотела уходить. И тебе плевать на то, как я буду жить: главное, чтобы просто жила. Для галочки. Чтоб твоя драгоценная совесть перед концом оказалась чиста. Ты не о моём счастье печёшься, а о своём покое. И не понимаешь, что сама жизнь ничего не стоит, если из неё исчезает всё, ради чего стоит жить. — Злость и ярость запоздало поднимались откуда-то из живота — жаркой удушливой волной. — Мне не нужна такая жизнь, какую предлагаешь ты. Прояви наконец настоящую смелость и признай, что не сможешь выполнить свою клятву. Дай мне умереть, чтобы мои близкие могли спокойно жить.

— Нет. Я не для того зашёл так далеко, чтобы отступить сейчас.

Его ответ был незамедлительным и непреклонным — и заставил меня вскочить.

— Верни. Всё. Как. Было. — Я почти задыхалась, настолько хотелось кричать. — Иначе я… я…

— Что? Сдашься твари? Наложишь на себя руки? Когда твоя мать и твой учитель умерли, чтобы ты жила — возьмёшь и перечеркнёшь их великую жертву? — фейри насмешливо склонил голову. — Я не сделаю того, о чём ты просишь. Можешь злиться на меня, можешь меня ненавидеть: я буду этому рад. Ибо больше всего я боялся, что ты снова меня полюбишь. Причина, по которой я держался с тобой так холодно всё это время… Твоё равнодушие ко мне, не то, через что мне пришлось пройти — это моё наказание. Наказание, которого я заслужил. — Он вновь отвернулся к окну. — Тебе хватит денег, чтобы купить лодку. Если погода будет безветренной, достаточно надувной: плыть недалеко, и всего один раз. Я приду, если тебе будет грозит опасность, и приду, когда ты окажешься в порту. Я помогу тебе добраться до Эмайна. Объясню, как найти моих родных. И это будет последний раз, когда ты меня увидишь.

— Ты…

Но он уже исчез. Растворился в воздухе, как всегда. Либо перешёл в призрачную форму, либо вовсе ушёл в безвременье, которому он принадлежал.

— Ты! Вернись! — я таки сорвалась на крик. — Я не хочу, я не…

Потом, всё же задохнувшись, яростно пнула стул, опрокинув его на пол, перевернула журнальный столик, забарабанила кулаками по мягкой спинке дивана, прямо над Питером, беспокойно заворочавшимся во сне: лишь бы унять невыносимую, душащую злобу, плавившую сердце огнём отчаянного бессилия, замещавшую все мысли одним-единственным «ненавижу его, ненавижу, ненавижу»… и очнулась, лишь когда поняла, что мизинцы обжигает боль.

Я уставилась на свои покрасневшие отбитые пальцы, на свои обессилевшие дрожащие руки. Ярость отступила, как схлынувшая волна.

Нет, если я убью себя, он обязан будет вернуться. Раз уж он так заинтересован в том, чтобы я жила. Но… я ведь тогда всё равно умру? А если фейри нет дела до моих желаний, станет ли он тратить последние силы на то, чтобы спасти десяток презренных людишек, когда для меня исход будет один?..

…«твоя мать и твой учитель умерли, чтобы ты жила»…

Я снова зажмурилась.

А ведь мама знала. Знала про то, что это за чёрная тварь. Знала про то, каким будет конец нашего путешествия. И знала, что умрёт. Из-за меня.

И перед смертью взяла с меня обещание, что я поеду в Фарге.

— Лайза?..

Я открыла глаза, которые жгло огнём — без слёз. Взглянула на Эша и Роксэйн, обеспокоенно застывших у порога, прибежавших на крик.

— Что здесь произошло? — поинтересовалась баньши, разглядывая перевёрнутую мной мебель.

Я молча поставила на место стул и столик. Опустилась на краешек дивана, рядом с Питером, так и не проснувшимся.

— На кого ты кричала? — резко спросил Эш.

— Фейри приходил. Сказал мне кое-что. Я… завтра расскажу, ладно? Мне надо это… обдумать.

— Что обдумать?

— Одну важную вещь. Прости, не могу сказать. Не сейчас. — На меня накатила такая усталость, словно я только что пробежала марафон. — Утром. До утра я всё… решу.

— Но…

Баньши мягко положила ладонь брату на плечо, заставив его осечься; видимо, Рок моё лицо сказало больше любых слов.

— Эш, пойдём. Завтра так завтра.

Брат снова посмотрел на меня — и, видимо, наконец разглядел то, что баньши увидела сразу.

— Хорошо, — голос его смягчился. — Пойдёшь в свою комнату?

— Нет. Мне надо быть с Питером.

Неодобрительно качнув головой, Эш развернулся на пятках и удалился. Рок последовала за ним, словно незримо подталкивая в спину, отрезая возможность вернуться. Я проводила их взглядом — и, бесцеремонно подвинув Питера, растянулась рядом с ним. Боком, на самом краю дивана, обвив руками его шею, чтобы не упасть.

Уткнулась в его плечо, вдыхая знакомый запах можжевельника и ореха.

Может, это всё-таки ещё одно видение Повелителя Кошмаров? Всё это? Или, может, я так не просыпалась с того момента, когда мне приснился сон про висельницу, или ещё раньше, — и в какой-то момент открою глаза и окажусь в собственной постели, и услышу, как мама на кухне поёт и жарит тосты на завтрак? И пусть даже окажется, что Питер мне только приснился, в этом кошмаре нам всё равно не быть вместе.

Как было бы славно, если бы это был только кошмар. Только страшный безумный сон, только…

Я даже не заметила, как уснула.

***

Спала я, слава богам, без сновидений. И очень крепко. Мне почудилось, что я только закрыла глаза, а потом сразу же открыла, и сквозь шторы гостиной уже пробивался яркий солнечный свет.

Я всё так же лежала на краю дивана. Только не лицом к Питеру, а спиной к нему, и теперь уже не мои руки обнимали его, а его — меня. Когда я повернула голову, то увидел, что он наконец-то не спит: просто тихо смотрит на меня, и мятный взгляд светится едва заметной улыбкой.

— Да, — сказал Питер, — никудышный из меня вышел рыцарь.

— Самый лучший. Считай, что заслонил меня грудью. Очень по-рыцарски. — Повернувшись, я чмокнула его в нос. — Как себя чувствуешь?

— Лучше всех. — Он убрал с моего лица спутанные волосы, ласково заправив их за уши. — Что вчера произошло? Когда меня вырубили?