Он почти вытолкал меня из комнаты и, под любопытными взглядами студентов, высыпавших в коридор, повел прочь. Трофим пристроился за нами, но ректор только взглянул на него – и телохранитель сразу замедлил шаг и отстал.
Я шла и страдала. Опять ты устроила, Василиса. Ещё раз доказала, что связываться с тобой взрослому мужчине – себе дороже. Кому нужна в подруги взбалмошная особь, которая ведет себя, как дурная малолетка?
– А вы ничего не забыли, Краснова? – спросил Кош Невмертич, когда мы поднимались по лестнице.
Я уже знала, куда она ведет – на этаж, где располагался ректорский кабинет. Сейчас опять заставит чистить яйца. Ради душевного спокойствия.
– Например? – угрюмо поинтересовалась и тут же остановилась, как вкопанная. Балда я! Жарптицевая балда!
– Вот именно, – сказал ректор насмешливо. Потом достал из внутреннего кармана пиджака мою фотографию и показал мне. – Но не бойтесь, это настоящий я. А вы очень рассеянны. Первое, что вы должны были сделать, убедиться, что я – тот самый, за кого себя выдаю. Вы это упустили. Надеюсь, впредь будете внимательнее.
– Между прочим, я вас сразу узнала, – соврала я. – Не вы один так можете.
– Мне-то хоть не сочиняй, Краснова, – он стал подниматься дальше, и я покорно поплелась за ним.
Вот. Сглупила второй раз. Это надо ещё расстараться, но у меня само собой получается. Суперталант, да и только.
– Никак не успокоишься? – спросил Кош Невмертич.
– Это не зохак, – упрямо ответила я.
– Почему уверена?
– Уверена – и всё. Прямых доказательств у меня, конечно, нет. Но это точно не он. Он не стал бы рыться в моих вещах тайком. Он бы… не стал. Он не такой, вобщем.
– Успела так хорошо его узнать? – усмехнулся Кош Невмертич.
– Фотку украла Вольпина, – упрямо повторила я. – И остальные фотографии она, наверняка, собирала специально. Не для газеты.
– Мы это проверим. Кража фотографий – не преступление, но когда это делает особь с волшебными силами, лучше перестраховаться. Но навредить тебе через фотографию Вольпина вряд ли сможет.
– Не думаю, что вы успели так хорошо её узнать, – не удержалась я от колкости.
– Смею надеяться, в этом опыта у меня побольше, – заметил он.
«Ничего они не найдут», – тоскливо подумала я.
Вольпина снова покажется жертвой, а я – завистливой королевой из сказки, которая хочет отравить бедную Белоснежку.
Мы поднялись на нужный этаж, вот уже блеснули шляпки серебряных гвоздей на двери кабинета, но Кош Невмертич не торопился входить и даже придержал меня за плечо.
– Тихо, – велел он и приоткрыл дверь, осторожно потянув кольцо в зубах черепа с рубиновыми глазами.
Что там? Кто-то залез в кабинет тайком?.. Зохак?..
Но послышался знакомый голос, и я выдохнула – Борька. А он-то что там делает? Наказали за что-то? Зачем тогда мы тут прячемся? Э-э… подглядываем, что ли?
Сколько раз я подслушивала и подглядывала под этой дверью, а теперь пришлось это делать в компании ректора.
На диване у стены сидел живой скелет. Он бессильно уронил руки на колени и только веки без ресниц медленно поднимались и опускались, на мгновение скрывая блеск глаз. А рядом сидел Борька. Он закрыл лицо ладонями и… плакал. Всхлипывал, захлебываясь рыданьями и даже подвывал, как маленький.
– Ну всё, не реви, – проскрипел скелет, с трудом поднял костлявую руку и хотел коснуться Борькиного плеча, но передумал и снова положил руку на колено.
Борька отнял ладони от лица – физиономия была опухшей, зареванной, и проскулил:
– Пап… Прости меня?..
Костлявая рука опять поднялась и коснулась Борькиной макушки.
– Это ты меня прости… – скрипучий голос прозвучал сдавленно, будто его обладателю было трудно дышать.
Ректор закрыл дверь, и мы на цыпочках отошли в конец коридора. Там мы остановились и долго молчали. Кош Невмертич смотрел на меня, а я смотрела в пол. Мне было и совестно, и радостно, и тяжело, и легко на душе одновременно.
– Спасибо, – сказала я, наконец.
– Теперь жар-птица спокойна? – спросил ректор. – Я заслужил поцелуй?
– Что? – я изумленно вскинула голову, и к моим губам прижались мужские губы – горячие, твердые, жадные.
Я закрыла глаза, полностью растворившись в этом поцелуе. Мелькнула досадливая мысль: опять Вольпина со своими чарами… Но в следующую секунду я забыла думать об этой недоделанной пери. Потому что то, что сейчас происходило – это было по-настоящему волшебно. Совсем не так, как когда мы расколотили все яйца. Тогда была крышесносная страсть, а теперь… что-то нежнее, что-то мягче, но в то же время – сильнее.
Приподнявшись на цыпочки, я обхватила ректора за шею, боясь, что волшебство закончится. Но он сам обнял меня за талию одной рукой, а другую положил мне на затылок, перебирая волосы, пропуская пряди между пальцами.
– Терпение, – шепнул ректор, когда мы оторвались друг от друга, но не разомкнули объятий. – Наберись терпения до конца года.
– Яснее – никак? – спросила я, блаженно уткнувшись ему в грудь. – Всё так хорошо, как раз время покончить со всеми партизанскими войнами.
– В конце года я уйду с поста ректора «Ивы», – сказал он, поглаживая меня по голове.
– Что?! – я отпрянула от него, и всю романтику как рукой сняло. – Вы свихнулись?
Кош Невмертич прислонился к стене, скрестил на груди руки и усмехнулся.
– Да нет, ещё в уме, – сказал он. – Всё уже решено. Попечительский совет принял мою отставку и поддержал кандидатуру барбары Збыславовны на должность ректора.
– Точно – свихнулись… – я смотрела на него почти с ужасом.
– Почему же? Всё очень удачно складывается. Теперь я смогу сосредоточиться на своих обязанностях по охране Особой тюрьмы, а Барбаре Збыславовне не помешает карьерный рост.
– Мне казалось, институт много значит для вас.
Он опустил ресницы, улыбаясь уголками губ. Опять далекий, опять холодный, опять непроницаемый. Как бы мне хотелось понять, что творилось в его душе? Что он чувствует, когда говорит, что оставит «Иву»? Так ли всё удачно сложилось?
– Ты много для меня значишь, – сказал он отрывисто.
Теперь уже я закрыла лицо ладонями, как Анчуткин, и застонала.
– Если это из-за меня… – начала я горячо.
– Это мое решение, – не дал он мне договорить. – Приказ уже подписан. Я сложу обязанности ректора в конце учебного года, тридцать первого мая. Надо подождать совсем немного.
Подождать. Немного. А потом? Потом не будет ректора и студентки. Потом будут просто Кош и Василиса. Мне стало жарко, и я потянула ворот кофты, чтобы вздохнуть. Ректор наблюдал за мной, а я никак не могла решить – хорошая это новость или плохая.
– Когда это вы успели все провернуть? – спросила я.
– Во время новогоднего бала в «Приме». Я, Морелли, Царёв-старший и председатель Верховного Совета.
– В ресторане? – слабым голосом произнесла я.
– В «Седьмых небесах», – подтвердил он.
– Обманула… опять обманула… – сказала я, в сердцах пристукнув кулаком по ладони.
– Кто обманул?
– Морелли, – пояснила я с нервным смешком. – Баюнов показал мне вас в ресторане и сказал, что вы там с Мариной на романтическом ужине.
– И ты поверила? – он спросил это как-то слишком холодно, слишком отстраненно. А ведь только что улыбался и так жарко меня целовал.
– Нет, не поверила. Но, может, вам не надо уходить…
– Кош! – из ректорского кабинета раздался скрипучий голос – он резанул по ушам даже через закрытую дверь.
– Иди к себе, – сказал Кош Невмертич и быстро поцеловал меня в губы. Потом не удержался – и поцеловал ещё раз, уже дольше, настойчивее. Оторвался нехотя, прочертил указательным пальцем по моим губам, щеке, коснулся волос. – Всё будет хорошо.
Он зашел в кабинет, кивнув мне на прощание, а я пошла в общежитие. Вернее – поплелась, спускаясь со ступеньки на ступеньку медленно, останавливаясь на каждом лестничном пролете, чтобы подумать.
Всё будет хорошо.
Хорошо.
Будто бы.
