Мужчина не моей мечты (СИ) - Ардова Алиса

Когда совсем темнело, мы выбирали место и останавливались на ночлег. Магией герцог по-прежнему не мог пользоваться, разжечь костер ему тоже не позволяли. Стоило достать огненный артефакт, как земля под ногами тут же начинала содрогаться, покрывалась трещинами, а если мэссер делал вид, что не понимает намеков, — лопалась, обдавая его липкой зловонной грязью. Хорошо, что дни стояли по-летнему теплые, а в дополнительной еде благодаря запасам герцога мы не нуждались. Оставалось найти какой-нибудь ручей, запить чудодейственные лепешки, мысленно славя истинных за их изобретение, привести себя в относительный порядок и соорудить подходящее ложе. А потом заснуть.

Хотя нет, засыпали мы не сразу. Днем у нас не хватало ни времени, ни желания общаться. Мы шли, шли, шли… пока не заканчивались силы. Останавливались, отдыхали и опять пускались в путь, перебрасываясь на ходу короткими репликами. А вот вечерами наступала очередь бесед. Уставшие от дневных переходов и вынужденного молчания, мы разговаривали обо всем на свете, но чаще всего о Трэе.

Были ночи, когда я даже не видела лица герцога — вокруг царила кромешная тьма, и чернота эта казалась непроглядной. В такие минуты я просто сосредотачивалась на голосе. А иногда над нами раскрывался высокий звездный купол, сверкающий и безбрежный. Тогда я, затаив дыхание, вглядывалась в подсвеченный призрачным серебристым сиянием профиль собеседника. И слушала его рассказы.

О детстве кузена, о его проделках и шалостях, о том, как самому Рэму частенько приходилось защищать младшего, покрывая многочисленные проказы. Я совсем не знала его, этого мальчика, которому Саллер фактически заменил отца, особенно после смерти родного папаши, непутевого Ольеса-старшего. Но чем-то озорник Трэй — веселый, беззаботный, обаятельный — напоминал мне брата. Порой так сильно, что я с трудом сдерживалась, чтобы не выдать в ответ одну из своих историй о Петьке.

Во время этих поздних посиделок мы как-то совершенно незаметно и очень естественно перешли на «ты». Как будто воспоминания и общая утрата постепенно сблизили нас. И неважно, что в этот момент каждый думал о своем брате…

В один из дней рано утром нас выбросило в предгорья под серое пасмурное небо.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как неожиданно подул промозглый ветер, тучи над головами окончательно сомкнулись и рассыпались густым ледяным дождем. Платье мгновенно отсырело, прилипло к телу, с волос за шиворот стекала холодная вода. Пока искали хоть какое-то укрытие, успели полностью промокнуть и замерзнуть. Вернее, это я окоченела и тряслась так, что зуб на зуб не попадал, а полуголый Рэм, казалось, не испытывал почти никакого дискомфорта, беспокоясь только обо мне.

Наконец мы набрели на узкую горную расселину, нырнули туда и очутились в пещере, глубокой и круглой, как нора. Там, на удивление, было сухо и довольно тепло, у одной из стен обнаружили сено и внушительную охапку хвороста. Точно кто-то знал, что мы забредем сюда, и, все рассчитав, заранее подготовился.

Саллер, не колеблясь ни минуты, вынул огненный артефакт и разжег костер — на этот раз от Хауддана никаких возражений не последовало. Торопливо перебрал содержимое своей поясной сумки, отложил несколько флаконов, коробочек. Заставил меня что-то прожевать, напоил чем-то кислым, потом горьким и, отвернувшись, отрывисто бросил:

— Раздевайся.

Без возражений стянула с себя тяжелую мокрую одежду и юркнула в душистое сено, расстеленное недалеко от костра.

Рэм остался у выхода из пещеры. Стоял и молча вглядывался в туманную тускло-серую дымку, окутавшую всю землю там, за длинными косыми струями дождя. А я, не отрываясь, смотрела на его расправленные плечи, литые мышцы, перекатывающиеся под гладкой кожей, завитки мокрых волос, с которых до сих пор срывались крупные капли… Пока отяжелевшие веки не опустились, и я не заснула. Чтобы проснуться от давящей головной боли и сильного озноба.

Я умудрилась простудиться.

Пошевелилась, не сумев сдержать стона, и сидевший у костра спиной ко мне Саллер тут же обернулся. Он что, так и не ложился?

— Мири?

Прохладная рука опустилась на лоб, даря мгновенное облегчение.

— Ты вся горишь. Все-таки заболела.

— Извини…

Попыталась улыбнуться, но, видимо, вместо улыбки вышла жалкая гримаса, потому что герцог помрачнел и сквозь зубы процедил нечто невнятное, но очень похожее на ругательство.

— Извиняться должен я. Знал же, что этим может закончиться, но понадеялся на лучшее. Нужно было сразу дать тебе капли Витра.

— Чьи капли?

Вместо ответа Рэм быстро, практически на ощупь, достал из сумки темную бутылочку — крохотную, величиной не больше мизинца. А потом переместился ко мне, поддержал за плечи.

— Это и есть… м-м-м?..

Я не торопилась пить подозрительное снадобье, хотя мне недвусмысленно намекали. В чем подвох? Почему он раньше его не предлагал?

— Капли Витра… да… Мири, открывай рот.

И такая усталость прозвучала в последней фразе, что я невольно устыдилась. Меня лечат, а я еще и капризничать изволю.

— Одна, две, три… Все, довольно.

Густая терпкая жидкость растеклась по языку. Машинально сглотнула и на миг задохнулась. Казалось, я проглотила комок жидкого пламени. Он опалил рот, горло, пищевод и покатился вниз, буквально прожигая себе дорогу.

Глаза заслезились, я мучительно закашлялась, и меня тут же осторожно подхватили.

— Потерпи… Сейчас все пройдет.

— Ты поэтому не торопился давать мне эти капли? — просипела, едва продышавшись. — Невероятная гадость.

— Гадость, — краешком губ обозначив улыбку, подтвердил герцог, — но очень полезная. Помогает мгновенно и без всякого магического вмешательства. А давать не хотел, потому что у капель есть странный побочный эффект, непредсказуемый и всегда разный. Одни после приема спят несколько суток, другие впадают в состояние, подобное алкогольному опьянению. Кто-то грезит наяву. А кто-то просто расслабляется. Это продолжается день-два, не больше, потом человек встает бодрым и совершенно здоровым.

— А ты?

— На меня они оказывают минимальное влияние. Становится труднее контролировать себя. И все.

— Тогда… прими их тоже, пожалуйста.

— Но…

— Ты промок не меньше меня.

— У меня отличная регенерация, — попытался отбиться Саллер, но я продолжала настаивать.

— Ты наверняка еще не полностью восстановился. Давай не рисковать и не испытывать судьбу. Кому станет легче, если и ты заболеешь? Как я понимаю, завтра мы все равно никуда не пойдем… — Накрыла его руку ладонью, упрямо повторила: — Пожалуйста…

И он наконец согласился.

— Одну каплю.

Я удовлетворенно кивнула.

Пусть хотя бы одну, уверена, ему и этого хватит. А то видели мы таких выносливых и железных — в самый неподходящий момент ржаветь начинают. Ой, что-то меня не туда занесло. В общем, будем лечиться вместе.

Некоторое время мы молчали. Рэм так и остался рядом, задумчиво глядя на огонь. А я поглубже зарылась в сено, каждой клеточкой своего тела ощущая, как близко — непозволительно, восхитительно близко — он сидит.

Меня все еще немного знобило, но голова постепенно перестала болеть, зато начала слегка кружиться. Видимо, мозги тоже затуманились, иначе почему я вдруг отважилась спросить о том, что меня давно беспокоило? До сих пор я не решалась это сделать.

— Ты ведь не веришь, что Пе… Трэй жив? С самого начала не верил, просто не говорил, позволял мне надеяться… Так ведь? Только скажи сейчас правду… Очень прошу… правду!

Саллер не торопился возражать. И чем дольше тянулась пауза, тем отчаяннее сжималось у меня сердце. В самом этом молчании, неловком и тягостном, уже содержался ответ. Страшный. Искренний.

— У магов моей семьи есть одна очень полезная способность, — наконец тяжело проронил герцог. — Мы чувствуем своих родственников. Ближайших лучше, дальних хуже, но всегда и всех. Нет, мы не умеем определять, где они находятся, перенестись к ним, как-то повлиять, просто, как однажды выразился дед, умеем ловить удары сердец. Пока живы те, в чьей груди они бьются… — Голос Рэма дрогнул. — С тех пор как я очнулся здесь, в Хауддане, я больше не ощущаю Трэя. Там, где стучало его сердце, теперь пустота… Мертвая пустота.