Дракон с отрезанными крыльями (СИ) - Эн Вера

— С тех самых, когда у родителей есть тайна, которую они хотят скрыть, — елейным голосом сообщил он и в упор посмотрел на Эйнарда. — Ведь правда же крошка Айлин не знает, что ты ей не родной отец? И, думаю, мое молчание будет соразмерной платой за согласие на наш брак.

Сердце Эйнарда словно сжало ледяной рукой, а в груди поселилось неуправляемое желание вцепиться сидящей напротив мрази в горло, нащупать сонную артерию и навсегда избавить мир от этого подобия человека. И он в красках представил себе эту картину, сопровождающуюся хрипом агонизирующего Кёна и хрустом ломающихся хрящей его кадыка. Однако эмоциональный, насквозь пропитанный отвращением ответ Беанны на подобную низость привел Эйнарда в себя. К чему руки марать? Он же доктор. Он знает способы позаковырестей.

— Душа моя, — он развернул Беанну к себе и заглянул ей в глаза. — Пожалуйста, накрой на стол и принеси наш особый компот. Нам с Кёном предстоит многое обсудить.

Беанна дернулась, одарив его таким взглядом, словно увидела второго Кёна. Потом прищурилась, выдернула руки из его рук и молча удалилась из гостиной. И Эйнард очень надеялся, что она рано или поздно его поймет. Потому что он свое решение уже принял.

Глава двадцать восьмая: Неродная дочь

— Скажи, что это неправда…

Эйнард вздохнул. Как бы он хотел выполнить просьбу дочери, не покривив при этом душой. Но из двух зол он выбрал меньшее, решившись открыть Айлин тайну ее рождения, пока это не сделал кто-нибудь другой. О том, чтобы отдать дочь Кёну, не было и речи.

— Для меня неправда, — негромко проговорил Эйнард, сжав ее тонкие пальчики. Самым ранним утром, едва забрезжил рассвет, он забрал Айлин из дома и увел далеко за городские стены, будто опасаясь, что у тех есть уши. Но кто-то же выдал Кёну столько лет хранимый секрет, а значит, минуло время небрежности.

Айлин шла за ним, удивленная и притихшая, будто чувствовала, сколь тяжелый разговор им предстоит. Эйнард старался как-то скрасить дорогу, вспоминая забавные случаи из своей практики и задавая не слишком вызывающие вопросы об отношениях дочери с Дарре, однако на душе у него было тоскливо и муторно, и, чем дольше они шли, тем все тяжелее было сохранять спокойствие, зная, что рано или поздно все равно придется раскрыть Айлин правду и разрушить ее привычный мир. Она, конечно, уже достаточно взрослая, чтобы все понять и не делать глупостей из-за подобной ерунды…

Вот только она же дочь Беанны. А та в минуты отчаяния способна сотворить непоправимое. И Айлин не так давно доказала, что и ей эта особенность не чужда.

Айлин посмотрела на отца исподлобья. Они сидели на берегу моря, и он монотонно бросал камешки в воду. На лице у него было написано тщательно скрываемое отчаяние.

— Я всегда считал тебя родной дочерью — своим первенцем, — глухо проговорил Эйнард, и Айлин с трудом удержала слезы от забившейся под сердцем боли. Отец был самым близким для нее человеком — куда ближе матери, — и Айлин обожала его и гордилась тем, что она его дочь. А теперь все оказалось ложью. Словно… что? Солнце померкло? Земля покачнулась? Просто родные люди, как выяснилось, всю жизнь ее обманывали. А сейчас зачем-то решили раскрыть глаза. Уж не из-за того ли, что она дракона в суженые выбрала? И что теперь? Следом мать отречется? С нее станется. А ведь еще вчера… — В твоем свидетельстве о рождении вписано мое имя, потому что самым большим моим желанием всегда было считаться твоим родным отцом. И ты бы никогда не узнала всей этой истории, если бы Кён не потребовал за свое молчание твоей руки.

— Кён?! — Айлин слушала отца в какой-то апатии, понимая, что он говорит то, что она хочет услышать, а вовсе не то, что чувствует на самом деле. Он всегда о ней заботился и оберегал, хотя, как оказалось, вовсе не был обязан, и сейчас по старой привычке пытался скрасить неприятные новости. Айлин послушно кивала в ответ, а сама только и перебирала варианты ответов на вопрос «почему». Почему именно сейчас отец решил от нее отказаться? Что она сделала не так? И как теперь жить со всем этим?

Однако имя Кёна привело в себя, выдернув из затягивающего самокопания и неожиданно вернув надежду.

— А он-то откуда об этом узнал?!

Отец пожал плечами и так горько вздохнул, что Айлин наконец обратила на него внимание. Ойра милосердная, да он же постарел лет на десять за время их разговора! Лицо серое совсем, морщины на лбу, руки, кидающие камни, чуть дрожат: то ли от напряжения, то ли от ощущаемого отчаяния. Что он ей только что сказал? Что считает ее родной дочерью, несмотря на то, как решили боги. И какое тогда Айлин имела право сомневаться в его словах? И изводить его собственными предрассудками?

— Я бы дорого дал, чтобы начистить физиономию тому, от кого он получил такие сведения, — проговорил наконец отец и сжал кулаки. Потом решительно посмотрел на Айлин. — Солнышко, пожалуйста, не расстраивайся и не принимай все это близко к сердцу. Я всю ночь думал, есть ли какая-то возможность оградить тебя от такой правды, но потом решил, что лучше тебе ее знать, чтобы не попасть в очередную ловушку.

— Ловушку? — недоуменно переспросила Айлин и только тут вспомнила, по какой причине отец упомянул Кёна. Так тот что же, всерьез тогда про замужество говорил? И к родителям ее свататься пришел? И… и… Что они ему ответили?.. — Н-надеюсь, вы отказали этому уроду? — запнувшись от ужаса, спросила она. В голове в секунду нарисовалась кошмарная картина свадьбы по сговору: самодовольный и гордый, будто индюк, жених; заплаканная, беспомощная, словно птичка в клетке, невеста, и…

Совершенно убитый Дарре, поломанный болью в спине и возненавидевший Айлин пуще своих мучителей.

А потом…

— Он же Эдрика!.. Хлыстом!.. И Хедина!.. До этого еще!.. И старушку!.. Он вообще никого!.. Он же!..

Глаза в секунду застлали слезы — крупные, горькие, обжигающие, — и Айлин не заметила, как отец поднялся на ноги и шагнул к ней, и только почувствовала, что погрузилась в его крепкие объятия — отводящие все беды и защищающие от всех гаденышей.

— Мы напоили его компотом со слабительным, — быстро пробормотал отец ей в волосы, чтобы ни одной лишней секунды его Айлин не пришлось мучиться. — А потом очень медленно составляли список условий, на которых он готов взять тебя в жены. Записывали, уточняли, обговаривали. Дали ему перечитать и начали оформлять второй экземпляр. Вот тут-то он и не выдержал. Видела бы ты его лицо — это ж картину маслом писать. Сама выразительность. Маялся, корчился: как это он перед нами, челядью, свою слабость покажет? Так про уборную и не спросил. Боюсь только, не добежал он до цели: уж больно градоначальничье жилье от нашего далече. Разве что добрые люди гостеприимно двери перед ним распахнули. Я, правда, таких не знаю. А ты?

Айлин, не удержавшись, рассмеялась. Руки отца надежно обнимали ее за плечи, согревая привычным теплом, и отличие текущей в его жилах крови от ее перестало иметь значение.

— Надеюсь, ты использовал то самое слабительное, что давал мне в Окинос? — уточнила она. — Которое потом еще неделю дает эффект в самое неподходящее время?

— Вне всякого сомнения, — отозвался отец. — А список условий можешь потом дома почитать. Мне особенно понравились пункты про запрет на поедание тобой сырого лука после захода солнца и наличие в твоем кошеле суммы, превышающей семь рольдингов. Я долго торговался, Айлин, выбивая по шнокелю и уверяя, что тебе просто жизненно необходимы эти монеты, а он кривился в муках, и не знаю, что в тот момент страдало больше: его кишечник или его самолюбие.

Обязательно потом в госпитале список повешу: пусть пациенты забавляются — так и вылечатся быстрее.

Айлин снова хихикнула, однако тут же в испуге вцепилась отцу в руку.

— Только Дарре не говори! — предупредила она. Эйнард посмотрел на нее с настороженностью.

— То есть твой жених не в курсе интереса Кёна? — уточнил он. Айлин замотала головой.

— Конечно, нет! Если узнает… Он же не ты, он не станет ждать, пока слабительное подействует. Приложит хорошенько… А что дальше, ты и сам понимаешь.