Проклятье Ифленской звезды (СИ) - Караванова Наталья Михайловна

Гун-хе тоже ушёл: он торопился отыскать чеора та Манга, чтобы проверить рассказ девушки.

Голова раскалывалась. Мысли не желали выстраиваться в понятную картину.

Можно было отправиться в город, к Нейтри. Но для этого нужно встать, переодеться. Умыться. Придумать какой-нибудь подарок… не заявляться же к ней без предупреждения, среди ночи и с пустыми руками?..

Кинрик упал в кресло, освобождённое Вельвой, и тут же увидел на крошечном столике рядом почти полный бокал. Успокоительные капли? Что же, как раз то, что нужно.

Вода едва заметно пахла травами. Кинрик выпил её залпом.

И почти сразу заснул.

Гун-хе

Ночь для начала весны была довольно тёплой, но южанин всё равно кутался в меховой плащ. Не так давно он и вовсе готов был покинуть негостеприимный Танеррет и вернуться на родину. Примирило его с мальканской зимой только знакомство с зимой ифленской, промозглой, ветреной, полутёмной, да ещё и длящейся чуть не полгода.

После всего одной зимовки в городке Рутвере Гун-хе резко передумал и счёл Тоненг местом, где можно жить.

Чеор та Манг полностью подтвердил слова компаньонки, но при этом всё равно осталось странное неприятное чувство, что он что-то скрывает. Впрочем, прижать его не удалось: когда Вельва его звала на помощь, рядом присутствовало ещё несколько дам, и все радостно подтвердили, что он рассказал всё, как было. Хорошо хоть, компаньонка рэты догадалась не болтать всем подряд, какая именно помощь им понадобилась.

Гун-хе решил запомнить этого сиана и понаблюдать за ним при случае, а пока — он торопился в город. Известный ювелир жил в старой, каменной части Тоненга, неподалёку от цитадели, и что важно — в одном доме с собственной лавкой.

Свет в доме не горел — хотя час ещё нельзя было назвать поздним. У входа тускло помаргивал фонарь. Дорогое удовольствие для Тоненга — масляный фонарь у входа, который горит всю ночь. Обычно его гасят, как только хозяин запирает двери. Мало кто здесь может себе такое позволить. Вот на островах — там да. Там ночами светятся даже витрины. И «световые вешки» там вдоль улиц не редкость, ведь хозяевам есть чем заплатить сианам за это удобство…

Гун-хе помедлил, понимая, что так и так придётся будить слуг, а потом и самого хозяина, но всё же для начала просто подошёл к крыльцу лавочки. Посмотреть.

Вообще, ювелиры — народ осторожный. На входе могут быть ловушки сианов. А внутри — ещё и живая, и очень злая собака. На родине Гун-хе там так же на ночь могли быть выпущены ядовитые пауки, а могли быть расставлены и звериные капканы. Но с другой стороны — если гость не будет бить окон и пытаться проникнуть внутрь, просто легонько постучит…

Вряд ли ловушки сработают.

А если сработают, будет повод вызвать на допрос ставившего их сиана. Потому что так можно и случайному прохожему навредить.

В общем, подошёл Гун-хе к двери лавки со всей возможной осторожностью. Внимательно осмотрел крыльцо, дверную ручку, шнурок колокольчика. Крыльцо покрывала лёгкая наледь, и понять по ней, когда тут стоял последний посетитель, было совершенно невозможно.

Гун-хе всё-таки постучал в дверь, а потом легонько потянул к себе. Просто чтобы убедиться, что внутри никого нет, и придётся будить хозяев.

Дверь со скрипом подалась вперед, внутри что-то громко упало, зацокало, и через миг помощника главы тайной управы оглушил тоскливый, всепроникающий собачий вой.

На голом рефлексе Гун-хе отскочил назад, одновременно выхватывая нож, но собака не пожелала покидать помещения. В свете фонаря лишь сверкнули подозрительно красные глаза. И снова разнеслась над улицей собачья тоска.

Пёс-сторож!

На его вой мигом должен примчаться и сам ювелир, и все его родственники и соседи. Кто-то — чтобы защитить своё имущество, а кто-то — чтобы утихомирить нарушителей ночного спокойствия.

Но никто не появлялся. Очень, очень долго.

Лишь через четверть часа прихромала завернутая в мужской плащ старуха.

Зло посмотрела на Гун-хе, обругала хозяина, что дверь не запер. Потом лихо свистнула, и пёс тут же заткнулся.

Гун-хе хотел было окликнуть её и расспросить, но женщина уже сняла с петли фонарь, распахнула дверь и, придерживая пса за ошейник, вошла внутрь. С лязганьем что-то откатилось с её пути. Послышался тихий скулёж. Загорелись свечи… а потом вдруг раздался глухой вскрик, и женщина вместе с псом выскочила на улицу. Разглядеть её лицо Гун-хе не успел, но и так догадался, что в лавке случилось что-то очень печальное и необратимое. И скорей всего, поговорить с её хозяином не получится…

Ювелир действительно обнаружился внутри. Он расслабленно сидел в высоком кресле за прилавком, и казалось — спал. Но он не спал. Гун-хе осторожно подошёл ближе и обнаружил вероятную причину смерти. Рядом на полу растеклась густая тёмная лужа. Жидкость стекала с трупа, но кровью не была. Ювелир, очевидно, пил крепкое и дорогое коанерское вино, когда почувствовал недомогание. Опустевший глубокий бронзовый кубок лежал на коленях.

Видимо, яд был медленный. Хозяин успел проводить гостя или гостей, распечатать презент, выпустить собаку… а вот двери закрыть или не успел, или час был ещё ранний, и закрываться он не собирался.

Об этом мог говорить и непогашенный фонарь у входа. Это не из-за расточительства он горел — просто погасить было некому.

Гун-хе подумал, что, кажется, ночь будет долгой: в смерти ювелира предстояло разбираться подробно и серьёзно.

Вскоре вернулась хромая старуха с собакой и двумя крепкими парнями — дневной охраной ювелира. Гун-хе вздохнул с облегчением: есть и кого опросить, и кого послать в Цитадель за помощью. И за чеором та Хенвилом.

Благородный Шеддерик та Хенвил

Подозреваемого увели. Хотя, какой он подозреваемый? Скорей уж соучастник, а был бы поумней — вовсе бы остался в свидетелях.

Этого лысоватого бровастого чеора некогда приблизил к себе благороднфй чеор Эммегил. Но на удивление, когда сам попал в опалу, его с собой не забрал. Ни в чём противозаконном или хотя бы предосудительном человек этот замечен не был, так что его не трогали. Люди Гун-хе лишь присматривали за ним на случай, если вдруг окажется, что он продолжает поддерживать связь с прежним кормильцем.

И вот он, наконец, прокололся: так поспешил сообщить Эммегилу, что план сработал, что даже не стал дожидаться окончания приёма. Понятное дело, его посланца перехватили, да и сам чеор не ушёл от допроса, но знал он не много.

Впрочём, кое-что Шеддерик из него вытряс, и сам удивился новому знанию: не было никакого особого плана. Во всяком случае, за историей с ожерельем стоял кто-то другой, не Эммегил. Эммегил же приказал чеору просто приглядывать и сообщить о любом подходящем для атаки моменте.

Интрига была в духе благородной чеоры та Роа… но, пожалуй, это даже для неё — слишком явно и слишком дерзко. Кто-то, сообщник Эммегила, кто-то, кому выгоден скандал и, как итог — отсрочка свадьбы. Может, тайный союзник светлейшего чеора. Возможно — сиан. Та Манг?

А возможно — наёмник из дома Шевека, которому заказали рэту…

И над этим тоже следовало как следует подумать.

Намёк на возможную атаку на Цитадель неких тайных сторонников светлейшего чеора Эммегила Шеддерика встревожил, но он всё-таки довёл допрос до конца.

А потом слуга передал записку от Гун-хе, и Шедде, у которого наступающая ночь была расписана до мгновения, затейливо выругался и помчался в город. Смерть ювелира ломала многие планы и теории. Она была очень некстати. Но притом — вдруг она как-то докажет причастность к нападению на Темершану чеора Эммегила?

В доме ювелира были освещены почти все окна. Дверь в лавку охраняли солдаты из ночного патруля. К тайной управе они отношения не имели, но чеора та Хенвила узнали и пропустили внутрь без вопросов.

Гун-хе как раз руководил двумя своими сотрудниками, уже загрузившими тело ювелира на носилки, но ещё не решившими, стоит ли нести его на улицу, или оставить пока в помещении, хотя бы до тех пор, пока не прибудет из городского здания управы прочная телега.