Бронзовая Жница (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

— Маргот в этот раз придёт к нам, вот увидите! — заверяла Эйра Болтливая.

— И потом отдаст всех, кого выбрал, своим командирам, — сетовала Эйра Угрюмая — черноволосая, с удивительными раскосыми глазами, которые в народе называли лисьими. — Сам он предпочитает девок из «Синицы».

— Да почему!

— Он сам когда-то помогал тамошней маман набрать побольше куртизанок. Видимо, привык.

— Это дурная привычка!

— Скажи ему об этом, — усмехнулась Эйра Смешливая. — Жница, ты бывала у маргота — намекни Болтливой, что она от него без языка может вернуться с такими советами!

Эйру Чёрную в «Доме» называли Бронзовой Жницей. У каждой было красивое поэтическое прозвище, вроде Пылкой Пантеры или Сладкоязыкого Соловья. Но темнокожей девушке её кличка действительно подходила.

Это была чёрная женщина в чёрном, с чёрными волосами. Высокая и могучая, будто воительница со старинных гобеленов. В Брезе встречалось немало чернокожих беженцев из Цсолтиги: пустынная страна бедствовала от мечей лихих чужеземцев и заморозков, и многие приезжали в Рэйку. Но у них были характерные широкие носы и губы, а лицо Жницы было очень утончённое, можно даже сказать — аристократическое.

«Жница Схаала», — думали о ней те, кто видели её на улице. — «Жрица Бога Горя, идущая проводить погребальные ритуалы».

Эйра Чёрная была черна с ног до головы, но лучи солнца бурыми отблесками скользили и по волосам, и по коже. Она была целиком одного и того же оттенка, словно отлитая из бронзы статуя.

Только в тёмных глазах золотинка была ярче, чем везде.

— Маргот и разговорчивых к себе приглашает, — сказала Эйра Чёрная. — Под настроение. Но те, что в «Синице», куда больше нашего умеют — так он говорит.

— Я с одной из них подралась, — гордо сказала Эйра Злая и вздёрнула курносый нос. — Она убеждала меня, что можно раскрыть рот до такой степени широко, что…

— Хватит! — прервал их споры звучный голос хозяйки.

Эйра Почтенная вышла в гостиную. Это была женщина сорока лет, видавшая в своей жизни расцветы и упадки Брезы, но не утратившая любви к людям и к своим работницам. Она ласково называла их «дочками», не отдавала их мужчинам с дурной репутацией на дом и каждую пыталась к двадцати годам пристроить состоятельному покровителю.

Всех девушек называли Эйрами, потому что у большинства проституток не было имён; а Эйра было привычным сокращением имени любой простолюдинки, кое имело в себе букву «р». В своём роде Эйра переставала быть Эйрой лишь тогда, когда обретала некий статус или уважение. Так было и с Почтенной — всю жизнь она откликалась на «Эйру», но звали её на самом деле Грация. И вряд ли кто-то стал бы уважительно называть по имени бордель-маман.

Грация была действительно весьма изящна. Каждый её шаг походил на кошачий, а каждая улыбка озаряла её лицо светом и столь манящей многозначительностью, что годы стирались в один миг.

Грация коснулась веером края своих волос в сеточке и сказала назидательно:

— Я который раз говорю вам, дочки, не сравнивать «Дом» с «Синицей».

— Но они правда умеют больше, — вздохнула Эйра Печальная, тусклая романтичная девушка, что когда-то мечтала быть артисткой — как и многие здесь. — Мне от слухов про их трюки жутко делается.

— А в Гангрии в борделях дрессированных обезьян держат, — осадила её Грация. Девушки поубирали ноги с её пути, чтобы она могла спокойно пройти в центр гостиной. — И это ничего не значит. Мужчины вырастают. В восемнадцать маргот развлекался со всеми двумя дюжинами работниц «Синицы» и с парнями из «Сокола», после — стал довольствоваться четырьмя девушками, а теперь и к нам захаживает. Потому что…?

И она посмотрела на своих полураздетых воспитанниц внимательным зелёным взглядом. Но ни одна не ответила.

— …потому что — вспоминайте уже мои уроки! — взрослому мужчине ваше тело интересно куда меньше, чем на заре молодости. Мужчину надо, во-первых, пожалеть…

— Пожалеть, — оскалилась Эйра Печальная. — Его-то, маргота, пожалеть.

Морай угнал в рабство её единственных родичей из окрестностей Таффеита, родителей разорвала его свора, а она, спасаясь, прыгнула через канаву и напоролась на сук. У неё остался длинный шрам на внутренней стороне бедра. Она ненавидела лорда Тарцеваля всей душой.

— Жестокие люди заслуживают лишь одной жалости — что они не поняли, как жить в этом мире, — согласилась Эйра Чёрная рассудительно.

Эйра Ехидная развела руками и с усмешкой посмотрела на неё.

— Тш-ш! Жница сейчас прочитает нам проповедь!

Жница рассмеялась. Хотя и не слишком искренне.

Девушки попадали в «Дом» по-разному. Это сейчас сюда стремились, и женщины предлагали Грации своих дочерей ради их лучшей жизни. А раньше Грация не брезговала практиками любой маман: она заманивала к себе одиноких путниц, выкупала молодых девушек у торговцев людьми и даже, говорят, занималась шантажом.

Нельзя было судить со всей уверенностью, но сейчас, похоже, Грация раскаивалась за эти методы. Она не любила упоминать о том, что некоторых купила с рук — как и Жницу.

Первая хозяйка приобрела Жницу у настоятеля схаалитского приюта. Как часто бывало в Рэйке, сироты росли под присмотром церкви. Из всех трёх богов Схаал покровительствовал самым убогим, больным и ненужным. Поэтому их там не учили ни читать, ни писать; и после монастыря никому не нужные люди в чёрных обносках знали лишь несколько погребальных ритуалов — а также складно попрошайничали во имя Владыки Смерти. Обучение завершалось жреческой клятвой, которую давали примерно в возрасте пятнадцати лет.

Но со Жницей вышло иначе. Когда она подросла, её и её ровесниц от десяти до двенадцати лет настоятель распродал по борделям.

Жница долго ходила по рукам. За необычную красоту девушки платили сравнительно дорого, и ей удалось избежать падения на самое дно — она попадала в постели лишь весьма состоятельных ростовщиков, рыцарей или служащих. Но никто не хотел иметь с ней дело слишком долго.

«Схаал словно ходит за ней рогатой тенью», — подмечали её коллеги по искусству любви. — «Она говорит сама с собой по ночам и вечно лезет копать сырую землю».

Принеся прибыль одному публичному дому, она быстро оказывалась неинтересна из-за своей молчаливости. А после начинала смущать своих хозяек своими странными привычками. В конце концов они спрашивали её, откуда она, и девушка отвечала честно: «Из схаалитского монастыря».

Тогда маман бледнели и сбагривали её куда подальше. Среди них почему-то встречались крайне суеверные, набожные женщины, которые не хотели видеть у себя воспитанницу Бога Горя, что, по слухам, приманивало в дом смерть. И, в сущности, оскорбляло самого Бога Горя.

Но госпожа Грация не считала, что после стольких лет в работе Жница ещё может считаться жрицей Схаала. Она охотно купила девушку за пятнадцать золотых рьотов и очень гордилась ею. Она предложила её марготу в первый же лунар и даже получила за это определённое снисхождение с его стороны; но задумчивая чёрная куртизанка не заинтересовала лорда настолько, чтобы сделать её одной из своих фавориток. И Грация тоже стала задумываться о том, не задарма ли она держит Жницу.

Однако та придавала «Дому» некий шарм загадочности и сразу притягивала взгляд тех, кто приходил впервые. О «Чёрной Эйре из Дома» часто упоминали эстеты среди разбойников и вольные художники.

По крайней мере один раз она была интересна любому, кому была по карману ночь за один золотой рьот. Но её глубокий взгляд пробирал до жути, и гости в следующий раз предпочитали ей кого-нибудь поразговорчивее и повеселее.

«Не могла бы ты быть попроще с мужчинами?» — как бы невзначай спрашивала Грация у девушки. — «Они же пугливые, им кажется, ты смотришь им в душу. И они не хотят приходить за тобой повторно».

«Но по крайней мере первый раз они же приходят», — резонно возражала Жница.

Словом, она уже столько лет была в этом ремесле, что от проповедей в её памяти остались только бессмысленные обрывки. Лишь горьковатое напоминание о том, что боги даже собственных воспитанников не защищают от подобной судьбы.