Белые волки. Часть 3. Эльза (СИ) - Южная Влада

— Не смейся надо мной, — потребовала Северина. — Не смей надо мной смеяться.

Он с удовольствием бы пояснил, что смеется не над ней, а над собой, но слова не шли из горла. Любимец богов, значит. Милая, добрая, хорошая, значит. Никто в мире не заставит его теперь расторгнуть этот чудесный брак.

Северина откинула одеяло сердитым взмахом руки, вскочила на босые ноги и подбежала к мужу.

— Ты проиграл, — она вцепилась растопыренными пальцами в его лицо, царапая ногтями кожу и поднимаясь на цыпочки, чтобы стоять глаза в глаза. — Ты попался.

Это развеселило его еще сильнее, а ее — еще больше разозлило.

— Смейся, смейся, — прошипела Северина, намеренно стараясь пустить мужу кровь, — но ты теперь никуда от меня не денешься. Получал мои письма? Тогда ты знаешь, на что я пошла, чтобы загнать тебя в угол. Я на все способна. Я всем пожертвовала ради любви к тебе. Они все плясали под мою дудку.

Все. Ну разве что за исключением Благородной Матери, которую просто подвел актерский талант. Димитрий поймал ртом один палец жены, нежно лизнул языком подушечку — и мотнул головой, сбрасывая с себя ее руку. Схватил за плечи, встряхнул хорошенько, вырвав из груди сладкий стон боли.

— Нет, дорогая. Это ты теперь от меня никуда не денешься.

Они поцеловались, яростно, жадно, сталкиваясь ртами и цепляясь за волосы друг друга, и Димитрий с трудом преодолевал желание швырнуть жену в камин, прямо в гудящее пламя. Но его тело давно выучило свою роль, и Северина застонала в его руках уже не от боли, покусывая его губы, слабея в коленях от страстных поцелуев. Он подхватил ее, отнес и бросил на постель, помедлил, возвышаясь над ней и неторопливо вынимая верхнюю пуговицу из петли на рубашке. Молодая жена с затаенным вожделением следила за каждым движением пальцев.

— Пожалуйста, будь осторожен, — пролепетала она, — у меня совсем нет опыта…

Он только улыбнулся такой беззастенчивой лжи. Ему ли не знать, как смотрят женщины, у которых нет опыта? Ему ли не знать, как смотрит женщина, которая действительно любит…

Димитрий стянул рубашку сначала с одного плеча, обнажая рельефные мускулы, перевитые под кожей крупными венами, затем — с другого. Подался вперед — Северина упала спиной на подушки и часто-часто задышала под ним. Ее глаза лихорадочно сверкали в бликах каминного пламени. Он взял одну ее руку, долго нежил языком ладонь, перебирал губами каждый пальчик, а сам продолжал бороться с искушением вцепиться зубами, переломать ее тонкие кости, чтобы вопила до безумия.

Впрочем, он знал, что она еще завопит.

Свернув рубашку в жгут, он привязал одну руку Северины к спинке кровати. Тело ее уже увлажнилось, над верхней губой выступила испарина, а сердце трепыхалось в груди перепуганной пташкой. Она вся выгнулась, когда рывком Димитрий разорвал шелк ее сорочки на две половины. С нажимом провел ладонью от шеи волчицы (только бы нечаянно не придушить) вниз вдоль живота, чуть тронул большим пальцем местечко, где смыкались ее нижние губки, и она облизнулась, как голодная кошка, свободной рукой зашарила по его спине и зашептала:

— Я хочу тебя всего. Хочу. Всего.

Сегодня он был щедр на улыбки.

Сорвал остатки сорочки с женского тела и привязал вторую ее руку к спинке кровати. Навалился всем телом, устроившись между распахнутых ног волчицы, придавливая ее к постели, коснулся губами ключиц, сосков, выступающих от глубокого дыхания ребер.

Когда раздался робкий стук в дверь, его молодая жена грязно выругалась. Под ее возмущенный стон Димитрий поднялся на ноги и пригласил:

— Войдите.

— Нет, — рявкнула Северина, но было поздно: дверь уже распахнулась, и на пороге застыла служанка, толкавшая перед собой столик, на котором стояло серебряное ведерко со льдом и бутылкой, два бокала и тарелки с фруктами и закусками.

Девушка замерла, созерцая неожиданную картину, и Димитрий приободрил ее:

— Входи, милая.

— Пошла вон, — тут же отозвалась его жена.

От столь противоречивых приказов девушка растерялась, но потом все же покатила столик вперед, тут же пробормотала слова извинения и выбежала, захлопнув за собой дверь. Димитрий проводил ее долгим взглядом, расстегнул пуговицу на брюках, улыбаясь уже самому себе.

— Смотри на меня, — потребовала Северина настороженным тоном, но уже было поздно.

Димитрий пошел к выходу из спальни, на ходу прихватив из ведерка холодную влажную бутылку шампанского и слушая, как за спиной жена бьется в путах и кроет его на чем свет стоит. В коридоре пробка выскочила из горлышка, залив ноги потоком пены, он сделал несколько глотков, поморщился от пузырьков в носоглотке. Не его любимый напиток, но сойдет и так.

Служанка нашлась в столовой, она убирала со стола, стоя спиной к двери. Он беззвучно шагнул к ней, одной рукой запрокинул ее голову себе на плечо, другой — вставил в губы девушки горлышко бутылки. Шампанское хлынуло ей в рот, и горло под ладонью заходило ходуном, отправляя спиртное в желудок. Если бы он был способен на милосердие, он бы сказал, что сейчас это было проявление жалости с его стороны.

Но ему никогда никого не было жаль.

Служанка забарахталась, расталкивая руками посуду на столе, несколько бокалов с печальным звоном упали на пол и разбились, как и положено на свадьбе "на счастье", сложенные стопкой тарелки поехали вбок. Димитрий отбросил бутылку, рванул обеими руками воротник испорченного шампанским форменного платья девушки, обнажил ее крохотные острые грудки, сжал их в ладонях, зарываясь лицом в ее волосы, втянул носом ее чистый человеческий запах.

— Пожалуйста, господин… — забормотала она, — пожалуйста… пожалуйста…

Они всегда его просили. Только не договаривали, о чем.

Он содрал платье с плеч девушки, потянул его вниз, с треском снял с бедер. Сорвал белье, и она осталась в одних тоненьких чулочках. Димитрию понравилось, что эта девочка носит такие кокетливые чулочки под строгим платьем прислуги, поэтому их он решил оставить.

— Ш-ш-ш, — прошептал он ей на ухо, приглаживая по затылку рукой, как сноровистую беспокойную лошадь, — я не обижу, я буду добрым с тобой.

Девушка задрожала, пытаясь оглянуться на него через плечо, пригибая голову под его ладонью, перебирая ногами, будто и впрямь молодая кобылка. Он толкнул ее вперед, грудью на стол, и она неловко охнула, оказавшись среди еды и тарелок, но осталась стоять смирно и не дернулась обратно.

— Нет, — в столовую вихрем ворвалась Северина, на ее руках еще болтались обрывки пут. — Не смей этого делать.

— Да, — возразил он, с усмешкой глядя ей в глаза, и сильным толчком вошел в покорное тело служанки.

Та резко, пронзительно вскрикнула, Димитрий стиснул волосы на ее затылке, намотал на кулак, заставил выгнуться под собой, оттянув далеко назад ее голову и уверенными размашистыми движениями прижимая низ живота к ее ягодицам. Глаза у девушки закатились, руки заскользили по разбросанной посуде, с губ слетел гортанный стон — сейчас он трудился для ее удовольствия, а не для собственного.

А его новобрачная жена все это время не переставала вопить:

— Нет. Нет. Нет. Нет.

Димитрий отпустил волосы девушки, подхватил ее колено, положил его на край стола, распахивая ее бедра шире для себя, и удвоил темп. Служанка плотно зажмурилась, оставляя глубокие следы зубов на костяшках испачканных соусом пальцев, содрогнулась всем телом один раз, другой. Трехъярусная ваза с фруктами и сладостями опасно покачивалась, посуда звякала при каждом толчке. Северина почти сорвала голос.

Он кончил, лишь на миг оторвав взгляд от своей новобрачной жены, и тут же оставил растрепанную служанку в покое, вытираясь краем накрахмаленной скатерти со свадебного стола. На ткани остались розовые следы: девственная кровь смешалась с мужским семенем и дала такой цвет.

В брачную ночь положено терять невинность.

Впереди их ждала долгая-долгая супружеская жизнь.

Цирховия

Двадцать восемь лет со дня затмения

Канцлер покинул этот бренный мир столь неожиданно, что его смерть не сразу и заметили. Слуга по обыкновению зашел с утра, чтобы навести порядок в комнате, и поначалу не заметил ничего необычного: положа руку на сердце, любой мог бы признать, что и во сне, и в бодрствовании старый калека выглядел одинаково. И только во время процедуры умывания обнаружилось, что обладатель цирховийского трона не дышит.