Модификаты (СИ) - Чередий Галина

— Ты не смеешь так говорить со мной, — названная Мисой поднялась, с достоинством вздернув подбородок, и стало очевидно, что она старше скандалистки и обладала, судя по всему, большим влиянием, потому что Тикро на секунду съежилась и сделала неуверенный шажок назад, хотя быстро вернулась к прежнему состоянию. — И ни ты, никто другой не смеет вмешиваться в выбор души. Рисве свой сделал. Он в нем уверен. Девушка его приняла. Все дальнейшее, в том числе и благословят ли Духи их потомством, никого не касаются.

— Да не при чем тут наши Духи, — взвизгнула упрямая гостья и топнула, стискивая кулаки. — Ее соплеменник мне сказал, что все они нарочно помещали в свои тела какие-то крошечные амулеты, которые лишают их способности давать жизнь.

— Глупости, — не выдержав, отмахнулся Рисве. — Уходи, Тикро, не разрушай того хорошего, что происходит сегодня.

— Скажи, — завопила эта правдоискательница, требовательно оборачиваясь к Арни. — Скажи то, что поведал мне.

— Штерн, — практически прорычал Питерс. — Ну что за вечная проблема с Вашим языком.

Теперь уже, похоже, каждый взгляд в пещере сосредоточился на неприглядной сцене, происходящей между нами, и мне захотелось съежиться в невидимую точку, уходя от этих недоумевающих, любопытных и, как мне показалось, отчасти осуждающих взглядов.

— Я всего лишь последовал местным правилам тотальной честности, — защищаясь, Арни с досадой зарылся пятерней себе в волосы и дернул, красный, потный, и совершенно растерянный. — Посчитал правильным сказать девушке правду, как есть… Я о себе говорил, понимаете? О тебе, Софи, лишь мельком упомянул. Я же не знал, что она… вот так все повернет.

— Какая разница, — торжествовала Тикро. — Спроси свою ложную анаад, спроси сам, Рисве. Ну же, давай.

Мой энгсин… или мужчина, который был им еще пару минут назад, вскочил на ноги, и язык его тела вещал о сдерживаемом гневе, и, по-прежнему стоя ко мне спиной, Рисве стал переводить наверняка неимоверно тяжелый взгляд с Тикро на Штерна и потом на Джеремаю. И только на меня он не смотрел. Еда, которую я уже успела проглотить, превратилась в тяжеленные камни в моем желудке, недавняя сказка истаивала утренним туманом под беспощадными солнечными лучами реальности, оставляя лишь обыденность в честной неприглядной обнаженности. Если сейчас он обернется и потребует от меня ответов перед всеми… Я не стану отвечать. Мне нечего стыдиться, не за что испытывать вину. Пусть сказка закончится, но, черт возьми, я не позволю выворачивать интимные вещи, касающиеся только меня, на общее обозрение только потому…

— Мое. Имя. Глыба, — отчеканил ледяным голосом мужчина… мой, все же мой мужчина. — Чтобы ни было между мной и МОЕЙ Софи, — не твое дело, Тикро. Вообще ничье. И больше никогда не смей указывать мне, что делать, гостья. Это право навсегда принадлежит другой.

Развернувшись наконец ко мне, Рисве потянулся и уверенно обвил мою талию.

— Мы уходим, — И в этом его "мы" прозвучало нечто… нерушимое, что ли.

Естественно, я не обольщалась, позволяя себе подумать, что на этом вываленная на нас Тикро тема закрыта. То, что Рисве пребывал в гневе, легко было понять и по его резкому шумному дыханию, слишком жесткому захвату, не столько удерживающему меня от падения, а скорее стискивающему как готовую ускользнуть в любой момент, и по той скорости, с которой он двигался к выходу из пещер. Он несся так, что я едва за ним поспевала.

— Рисве, я хочу сказать…

— Нет, — отрезал он, — ты не станешь говорить, Софи.

Что же, похоже, выслушивать меня он не собирался. Очень типичное мужское поведение. Вот только вопрос: он не хотел вести диалог прямо сейчас или теперь уже никогда в принципе? Болезненное тянущее чувство появилось где-то в моем горле и стекло в центр груди.

— Рисве, нам придется поговорить о том, что Тикро… — попробовала я еще раз.

— Нет, — рыкнул он, выводя меня на открытый воздух и направляя к тропинке, убегавшей к озеру.

То есть вот такой он представляет нашу жизнь? Мы либо говорим о том и тогда, когда он этого хочет, или не говорим вовсе? А может, дело уже в том, что он, как я и опасалась, разочаровался во мне сразу и безвозвратно? Это тоже одна из свойственных властным и страстным мужчинам черт: его женщина должна быть идеальна именно таким образом, как он себе рисовал это долгие годы, а если нет, то просто блекнет и перестает для него существовать.

— Послушай, я понимаю, что должна была сама тебе рассказать о таком, а не позволять узнать подобным образом, и я бы это сделала чуть позже, — вывернувшись из его рук, я остановилась, желая уже разобраться во всем. — И не думай, что я стану противиться или сочту тебя непорядочным, если теперь ты решишь прекратить наши отношения…

— Софи, духами заклинаю, замолчи. Вали ведь меня предупреждала. А я, слепой глупец, ошибся и столько испортил, — Глыба метнулся к уже показавшемуся вперед озеру и с разбегу бухнулся в воду.

Вали его предостерегала от связи со мной? Ну, в этом, как раз, ничего удивительного. Она видела мою подноготную и, умудренная жизненным опытом, хоть и жалела меня, но прекрасно осознавала, что соединять свою жизнь с морально покалеченной чужачкой, еще и непригодной для деторождения — неправильно. И что же теперь? Все кончено? Я словно заледенела изнутри, представив, каким будет мое существование среди хротра. Как я смогу жить среди них, ежедневно снова встречаясь с мужчиной, которого пусть и знала практически мгновение, но уже успела начать считать своим? Как я должна буду смотреть на него с другой, той, кого он сочтет по-настоящему подходящей для себя? Разве нужно оставаться и подвергаться такой бесконечной пытке? Но куда мне уйти?

Прижав руки к груди, где болело сильнее и сильнее, я развернулась, желая двинуться куда угодно, только бы не увидеть опять выражение досады, гнева и разочарования на лице того, кого… полюбила? Как же бесконечно глупо, Софи. Ведь было предчувствие…

— Софи, — в окрике Рисве прозвучало отчаяние. — Неужели я все разрушил?

— Что?

Он торопливо обошел меня и встал на дороге, мокрый и дрожащий так, что его мощное великолепное тело содрогалось.

— Вали говорила мне быть осторожным и терпеливым с тобой, а я пер вперед, давил на тебя, ослепленный голодом своей плоти, — Огромные кулаки сжимались и разжимались, будто желая все вокруг сокрушить, но в карих глазах светились тоска и раскаяние. — Я решил, что скорое слияние тел станет источником нашей настоящей близости, а на самом деле должен был сначала познать тебя по-другому, душой. Торжествовал победу, на которую не имел права. Просил возможности показать себя, добиться твоего доверия, а вместо этого набросился со своими желаниями и ожиданиями.

— Постой, Рисве, прекрати. Ты слишком обостряешь, — Кто бы говорил, Софи. Только что ты уже придумала крушение всего практически на пустом месте. Нарисовала в своем воображении бесконечно унылое и несчастное существование, тогда как нужно было просто выдержать паузу, дать улечься эмоциям и своим, и своего мужчины.

— Обостряю? — Рисве таки врезал кулаком по валуну. — Я видел это выражение разочарования и незащищенности на твоем лице там, у костра. А ведь ты пыталась сказать мне. Но я был занят лишь своими счастливыми мыслями.

— Ну, не так уж сильно я и пыталась, давай честно говорить. — Схватила его кисть и поцеловала ушибленные костяшки. — И разочарованным в этой ситуации следует быть тебе. Ведь то, что вывалила там Тикро, — правда.

В глазах предательски защипало, и я заморгала, прогоняя слезы. Если разревусь сейчас, Рисве вообще с ума сойдет, обвиняя себя еще больше. Эх, дорога к правильному толкованию чувств и поступков друг друга нам предстоит долгая.

— Нет, Софи, не правда. Она глупая и не в состоянии осознать главного. Ты моя анаад, та, для которой я отныне желаю жить. — Опустившись на колени, он обнял меня, тут же промочив мое платье, и уткнулся лицом под грудь. — Я — для тебя, понимаешь? Всегда, во всем. Я. Не ты должна существовать и менять себя, чтобы соответствовать каким-то моим фантазиям или потребностям. Одаришь ты меня когда-то ребенком или нет — не важно. Это не делает тебя менее ценной саму по себе.