Скиталец (ЛП) - Робертс Тиффани

— Остроумное наблюдение.

Комп снова хмыкнул и вытянул большой палец, ткнув им в сторону. Ронин обошел фойе, оставив Компа без внимания, и вошел в главную комнату.

Его оптике потребовалось две секунды, чтобы приспособиться к беспорядочному освещению. Больше розовых и фиолетовых лампочек отбрасывали противоречивые блики на многочисленные отражающие поверхности, усиливая контрастный мрак, висящий в воздухе. Зеркала и полированные хромированные стойки и поручни сверкали по всему залу — на сцене, на барной стойке, вокруг дверей и даже на потолке.

В большей степени район Ботов, было местом вопиющим проявлением неповиновения Пыли. Возвращение к эпохе, которую никто не помнил. Эпоха до того, как сломленные люди сновали по разрушенному миру. До того, как грязь проникла во все, до того, как металл заржавел, а электронные умы пришли в упадок вместе с ним.

Люди, металлические и органические, были разбросаны на стульях. Некоторые сидели небольшими группами за столами, но большинство находились вдоль сцены. За стойкой бара стояли два синта, одна из них — высокая женщина в обтягивающем платье, подчеркивающем ее фигуру. Если не считать пульсирующего ритма музыки, в заведении было тихо. Ни разговоров, ни приветствий. В одном углу обнаженная женщина чувственно извивалась на коленях мужчины, но остальные посетители просто смотрели на сцену восторженными, голодными глазами.

Ронин сел за пустой стол, обратив свой взгляд к сцене.

Две женщины танцевали на противоположных концах, покачивая бедрами, проводя руками по обнаженной коже и накрашенным губам, поглаживая кончики сосков.

Что-то шевельнулось внутри него. Он долгое время обходился без сексуальной стимуляции.

Женщина слева двигалась с неторопливой точностью. Ее кожа была безупречной, изгибы щедрыми, груди упругими. И ее лицо было идеально симметричным. Синт. Она поймала его взгляд, улыбнулась и сжала свою пышную грудь.

Ронин посмотрел на другую женщину. По сравнению с ней, ее движения были хаотичными, меняясь в направлении и скорости. Едва заметное движение мышц под ее кожей и намек на ребра по бокам говорили о том, что она человек. Ее груди были меньше, а по внутренней стороне правой руки тянулись бледные шрамы. На животе, возле пупка, была родинка, и еще одна — на внутренней стороне бедра.

Наблюдая за ней, он выделил дополнительные внутренние ресурсы для составления карты ее движений. Должна была быть закономерность, должен был быть способ их предсказать. Минуты проходили во мраке; забытые, незначительные минуты, в которых доминировали гудящая музыка и дразнящая плоть. Молчаливые мужчины — и время от времени женщины — бросали предметы на сцену к ногам танцоров, нарушая окружающий ритм.

Хотя у нее не было предсказуемого рисунка, у нее было несколько подсказок. Ее движения были простыми, чувственными и, в конечном счете, повторяющимися. Когда она скользнула руками вниз, вдоль боков, и на долю секунды заколебалась, это означало, что они вот-вот сомкнутся над ее лобком. Если бы она не колебалась, то вместо этого провела бы ладонями по своим бедрам.

Выдала бы женщина в хижине такие признаки, будь у него достаточно времени, чтобы понаблюдать за ней? Он не мог знать.

Он проанализировал их формы; эта женщина была немного выше и казалась более упитанной, хотя у рыжей из хижины было больше мышечного тонуса на икрах. У обеих были длинные ноги и тонкие талии.

Но они танцевали совершенно по-разному.

Ронин навел оптику на лицо танцовщицы. В тех редких случаях, когда она открывала глаза, она бросала на толпу лишь беглый взгляд, прежде чем уставиться в потолок или стену. Ее губы были слегка приоткрыты, как будто в возбуждении, но это не отразилось на остальном выражении ее лица. Ронину доводилось видеть, как человеческие тела реагируют на сексуальные стимулы. На ее щеках не было румянца, ни один мускул не напрягся в ответ на ее удовольствие, ни малейшего движения на ее пассивном лбу.

— Мне сказали, что ты доставил неприятности моей охране, когда приехал в город.

Ронин повернул голову. Он не слышал приближающихся шагов. То ли из-за музыки, то ли из-за его сосредоточенного анализа, его беспечность была глупой ошибкой.

Бот, стоящий рядом со столом Ронина, не выделялся бы в толпе. Он был синтом среднего роста и телосложения, с коротко подстриженными волосами, одетый в выцветшую кожаную куртку и поношенные синие джинсы. Никакого оружия в поле зрения, никакого массивного телосложения. Его лицо не было ни особенно привлекательным, ни неприятным, за исключением одной особенности — единственной, которая отличала его от всех остальных. Разрыв в его синтетической коже, идущий от левого глаза к челюсти, так и не был должным образом заделан. Он был скреплен тонкими металлическими швами, из-за чего виднелись лицевые панели и зубы под ними.

— Достаточно проблем, чтобы ты пришел лично, Военачальник? — Ронин вернул свое внимание к человеку на сцене. — Я думаю, ваши боты провели слишком много времени с людьми. Они научились преувеличивать.

На краю поля зрения Ронина — Военачальник выдвинул стул и сел на него, обратив оптику на танцующих.

— У них не так уж много замечательных качеств, у этих мешков с мясом… но они могут быть занимательными.

Человек на сцене перевела взгляд на Военачальника, и ее движения замедлились.

— Да, — Ронин снова воспроизвел танец рыжеволосой. Если бы он находился под лучшим углом, имел более открытый обзор, он мог бы как следует разглядеть выражение ее лица.

— Хорошо подходит для коротких развлечений, — Военачальник оперся рукой о стол. Он постукивал по нему указательным пальцем в такт музыке.

Ронин стиснул челюсти. К Военачальнику нельзя было относиться легкомысленно, но скиталец редко искал компании.

— Ты нашел меня только для того, чтобы отругать за опоздание?

Военачальник издал звук, почти похожий на человеческий смех, но из его уст он прозвучал глухо и жестянисто.

— Комп сказал, что ты выглядишь как проблема.

— И что ты видишь?

— Возможность. Ты путешествовал по Пыли. Ты видел, что это за мир. И ты знаешь правду о вещах.

— Какую правду ты имеешь в виду? — Ронин повернулся к своему гостю, хотя Военачальник не отводил взгляда от сцены.

— Правда о моем городе. Шайенн — это оазис в пустыне, святилище. Я знаю, что есть и другие города, но ни один из них не похож на это место. И это потому, что я наладил порядок в хаотичном мире. Вот почему Шайенн все еще стоит. Вот почему у нас процветание и комфорт.

— Даже в хаосе есть свой порядок, — сказал Ронин.

Палец Военачальника замер, и он нахмурился.

— Хаос породил мир, в котором мы вынуждены существовать. Это мир, который нужно приручить. Порядок приносит процветание, которое приносит пользу всем нам. Даже мешкам с мясом.

— Какое это имеет отношение ко мне? Я агент хаоса, существо, которое нужно приручить?

— Нет. Ты способный. Никогда прежде не встречался ходок, который так регулярно приносил столь много металлолома. Иногда ты возвращаешься поврежденным, но ты всегда возвращаешься, — Военачальник перевел взгляд на Ронина; его оптика была серой, как старая сталь. — Скольких ты там прикончил? Скольких ты оставил позади, чтобы их забрала Пыль?

Руки Ронина, лежащие на коленях, дрогнули. Лица каждого человека и бота, которых он уничтожил, сохранились в его памяти, навечно застыв в мгновении перед смертью или деактивацией. Он будет нести их до своего конца, всегда с совершенной ясностью. Больше всего его беспокоили воспоминания, которые он не мог определить — лица, всплывавшие из его поврежденного ядра, те, что были до «Отключения».

Таких воспоминаний было еще сотни.

— Ты опасен, скиталец по Пыли. Не потому, что ты убивал. Большинство из нас делали это, — палец Военачальника возобновил постукивание, медленно, но настойчиво, больше не обращая внимания на ритм. — Ты опасен, потому что пренебрегаешь правилами. Правила — это то, что отличает это место, что возвышает его над остальными. В противном случае, это место было бы таким же, как все остальные руины, которые ты осмотрел. Еще одно надгробие на всемирном кладбище.