Тени столь жестокие (ЛП) - Зандер Лив

Да, я позаботилась об этом, закрыв свою пустоту от него, оставив его тени скапливаться внутри. Я знала: чем больше он вынужден был их держать, тем меньше мог сдерживаться. Вопрос только в том, как заставить его выпустить всё наружу? Ударить меня. Схватить за горло. Вонзить зубы… и увидеть, что я выживу, довольная, переполненная блаженством.

Мой взгляд упал на кинжал.

Это может сработать. Из всего, что я видела, мало что так эффективно лишало его контроля, как боль.

— Видишь ли, Малир… — я взяла кинжал, костяная рукоять легла в ладонь, гладкая и плотная, и поднесла лезвие к его груди. — Я никогда не хотела, чтобы ты был нежен.

— Это было до того… — как они причинили тебе боль, — он не сказал этого вслух, но его взгляд упал на кинжал, и вдох поднял грудь выше, позволив лезвию опасно прижаться к коже. — Какое бы удовольствие ты ни находила в этом теперь, оно будет навеки осквернено.

Нет. Я не позволю.

Он позволял прошлому считать себя осквернённым.

— Я не собираюсь отказываться от радостей жизни и наслаждений любви ради нескольких человек, давно сгнивших в земле, Малир. — Медленно я провела лезвием вниз по его груди, и из разреза проступила кровь, скатившись алой каплей по животу. — Зачем ты позволяешь им лишать тебя того, что тебе дорого, мм?

Он зашипел, но не дрогнул, не шелохнулся, лишь пристально смотрел на рану.

— Чего ты хочешь добиться, голубка?

О, он прекрасно знал, по тому, как усмехнулся, встретившись со мной глазами. Но я только пожала плечами.

— Цветка, может быть. Я бы пообещала сделать красиво, но боюсь, что мне далеко до твоего искусства.

— Ммм. А как насчёт голубки? Уверен, у тебя выйдет что-то похожее. — Он откинулся назад, раскинув руки на спинку скамьи, словно предлагая себя в качестве полотна. Спокойный, слишком спокойный. — Давай. У меня десятки шрамов, но этот я буду хранить с гордостью.

Другой рукой я оттянула глубокий вырез своего платья, обнажая шрам: распростёртые крылья ворона на черепе, обрамлённые следами зубов.

Его дыхание стало быстрее, тяжелее, пальцы потянулись и очертили линии метки, что он оставил на мне. Ещё более обнадёживающими были тонкие чёрные нити, проступающие по его лбу и сползающие к глазам.

Я осторожно провела лезвием по его груди. Крылья здесь. Клюв там. Линии внизу — волны у Тайдстоуна, где мы впервые встретились. Не шедевр, но все равно это вызвало мурашки вокруг затвердевающего соска.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать, белая голубка, — прошептал он на рваном выдохе, голос такой же дрожащий, как пальцы, что впивались в шрам между моими грудями. — Ты не получишь ту реакцию, что ищешь.

«Не провоцируй его, милая.»

Я улыбнулась на звук голоса Себиана, отняла кинжал от сочащейся кровью раны на груди Малира и приложила плоскую сторону к уголку его рта. О да, я собиралась довести своего горячего предначертанного до того, чтобы он оставил прошлое там, где ему и место.

Он приоткрыл губы, задержал на мне глаза и прошептал у самого острия, пока член его дёргался и пульсировал у моего лона:

— Дай угадаю… хочешь, чтобы я слизал?

Я разомкнула губы, не отводя взгляда, и наклонилась к нему. Провела языком по лезвию. Медленно, томно скользнула вверх, застонала от знакомого жжения, вкуса крови, приятным холодом, что контрастировал с жаром между моих бёдер.

Малир смотрел на меня, заворожённый, шумный глоток сорвался из его горла. По белкам глаз расползлись тончайшие нити тени.

— Забыла, да? — Одним быстрым движением он схватил меня за запястье и ловко вывернул кинжал, хотя рукоять всё ещё крепко держалась в моей ладони. — Только я могу причинять тебе боль.

Его губы обрушились на мои с приглушённым стоном. Наши зубы столкнулись, прежде чем он силой втиснул язык мне в рот, жадно, неистово, выискивая кончиком горящую, пульсирующую рану.

Я поерзала. Комната поплыла.

— Ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль, да? — обхватив меня руками, он поднялся и понёс меня в нашу спальную. Там он опустил меня на наше гнездо из чёрной норки и ониксового теневого шёлка. — Я должен бы отшлёпать тебя за то, что ты так меня изрезала, заставила истекать кровью.

— Да!

Выронив кинжал, я скинула туфли и тут же ногами стащила с него штаны, когда он встал на колени. Боги, каким твёрдым он был — налитая красная головка, набухшие вены по всему стволу.

— Слишком уж радостно звучишь, — его руки легли мне на бёдра, он перевернул меня на живот, а затем подтолкнул на колени. — Если ты думаешь, что я позволю тебе кончить быстро, что дам хоть каплю удовольствия, то ты глубоко ошибаешься, аноалея.

Пальцы сжали мои волосы и вдавили лицо в мех. Ткань на бёдрах зашуршала, задираясь и сбиваясь на талии. Ладонь опустилась на мою задницу с громким хлопком — жаркая волна прокатилась по телу, сбивая дыхание до редкого хриплого пыхтения. Да! Вот этого я хотела. Вот это мы любили.

Только… ничего больше не последовало.

Долгие секунды я стояла на коленях, чувствуя пульсирующую боль в ягодицах, прижимаясь щекой к меху, пока не повернула голову и не посмотрела на него. Почему он остановился?

Малир стоял сзади, его твёрдый член подрагивал от каждого рваного вдоха, когда темнеющие глаза встретились с моими.

— Мне нужно влить тени в тебя. Вернуть себе контроль.

Разочарование, жгучая боль и слишком много жара хлынули по моим венам. Нет. Я довела его до этого состояния и не позволю ему снова забиться в свои подземелья — в тенистые части души, в самые тёмные её закоулки. Тени прятались по углам, жили в непроявленном, в непризнанном. Но если мы примем их полностью…? Их владения сузятся, и останется больше места для света и любви.

Я развернулась, села и приложила свою впитывающую ладонь к его груди. Без кожи, без даже клочка ткани между нами. Я втянула его тени прямо в свою пустоту.

И не остановилась.

— Что… что ты делаешь? — чем больше чёрный налет уходил из его глаз, тем шире они становились, тело покачивалось от силы. Потом его рука рванулась к моей. — Нет!

Мне не пришлось отшвыривать его руку.

Тени в моём нутре сделали всё сами — скреблись, царапались, обвились вокруг его запястья. Сначала одного, потом другого. И ещё полоса через грудь, на всякий случай. По моей воле тени подняли его руки вверх, над головой.

Я встала и дала платью скользнуть вниз, к стопам, вместе с бельём. Потом слегка подтолкнула его пальцами в грудь — и он, выругавшись, рухнул на подушки, связанный, беспомощный.

И злой.

— Развяжи меня! — процедил он сквозь зубы, жилы на шее вздулись. — Верни мне мой дар! Убери путы!

Голый.

Я опустилась рядом с его ногами и стянула штаны, которые всё ещё болтались на лодыжках. Забралась к нему на колени верхом, выгибаясь и двигая бёдрами, позволяя своей киске нащупывать его член.

— Я накажу тебя за это, — сказал он, будто это угроза, а не то, чего я добивалась. — Прекрати эт… м-м-м…

Я села на его член, и дрожь разлилась по телу от того, как его толщина заполняла меня, растягивая забытые мышцы.

— Ты что-то говорил?

Его глаза сомкнулись, лицо напряглось, когда он приподнял бёдра.

— Просто… убери эти тени.

— А разве это не идеальное решение? — простонала я, садясь ровнее, осторожно двигаясь на его длине, сдерживая стон от её требовательности. — Ты ведь не можешь причинить мне боль в таком положении, правда?

Он застонал, упёршись пятками в пол и двигая ногами так, чтобы приподнимать меня с каждым своим толчком.

— Развяжи меня…

Их ведь связывали в подземельях, да? Лишали всякого контроля, оставляли обнажёнными, беззащитными. И всё же он пульсировал во мне — так же, как пульсировала моя киска, когда он резал, кусал, душил… показывая правду, не всегда совместимую с логикой.

Ему это нравилось.

Или, может, он любил именно разгорающийся гнев. Воспоминание о том, как его держали в чужой власти, чтобы потом обрушить всё в одном акте чистого господства? Как довести его до этого, мм? Может быть…?