За синими горами (СИ) - Борисова Алина Александровна

— Что он тебе приказал? Ты помнишь? — настороженно интересуюсь между делом у мужа. Увести его из комнаты и вывести из-под воздействия, возможно, не синонимы.

— Он? Ты хочешь сказать, это он так?.. Нет, приказа не было, просто… оглушило как будто. Словно весь воздух из легких вынуло и отбросило. Ни сказать, ни шевельнуться. Даже думать не можешь, полный ступор… Это что, та самая «вампирская аура»? В твоих описаниях она выглядела как-то приятней.

— Это воздействие. Целенаправленное и агрессивное… Нет, все-таки жаль, что я промахнулась!

— Лара, как ты можешь? Стрелять в живого человека! При детях! Ты же говорила, что пистолет антикварный.

— Антикварный, конечно. Но антиквар, мне его продавший, следил, чтоб все его модели действовали. И не переживай, с одного выстрела я бы этого «человека» не убила. Но хоть взглянула бы, так ли ему плевать на боль, как он рассказывал. Или исключительно на чужую.

— Это в самом деле ее отец?

— А ты ожидал кого-то добрее, милее и приветливее? — в ответ получается только фыркнуть. — Они не гемазависимые больные, они вампиры, Андрюш. Повелители Вселенной. А этот и вовсе — повелитель повелителей.

— И как же ты умудрилась влюбиться в такое чудовище?

— Я? Он Яськин муж.

— И твой куратор. Ты правда думаешь, я не понял? Слишком личные у вас счеты…

— Это было давно, Андрюш, — не стала отнекиваться. — И давным-давно отгорело. Но поговорить нам с ним все же придется. Отвези детей к бабушке, хорошо? Не надо им быть рядом со взрослым вампиром, это вредно очень. И сам… Ты останься пока там, ладно? Я позвоню.

— Лара, но он же опасен…

— Нет, Андрюш. Уже нет.

— Не похожа, — все же нарушил молчание Анхен. Минут через пять после того, как я привела его к могиле. — Она же не Ара, она никогда не носила длинные волосы. И глаза. Зачем ей сделали эти нелепые человеческие глаза? — вот только пальцы его, словно не слушаясь разума, все гладили холодный камень. Скользили по линиям, что очерчивали овал лица, нос, губы, волосы. Все скользили, и никак не могли оторваться.

— А на человеческий взгляд похожа. Очень, — я сижу прямо на земле и смотрю на море, что плещется внизу. Ясмину я похоронила на самом краю кладбища, у обрыва. Над морем, которое она так любила. Чтобы даже в посмертии ей был слышен его шум. Ясин портрет в камне резал Пашка, и долго возмущался, что я потребовала написать «Ясмина» а не «Людмила». «Ясмина Аирис-Ставэ». И даже розы — совсем как в моем давнем сне — я посадила. Алую и белую. В память о красоте девы, с которой не сравнится красота любых роз. Вот только лето еще лишь начиналось, и они пока не цвели. — И волосы она не стригла ни разу с тех пор, как мы пересекли горы. И была для нас для всех человеком. Несчастным, больным. Но человеком. Человеком ее и изобразили.

О нашей жизни с Ясминой я рассказала ему все. Каждый день и, наверное, каждый час. Еще там, в моем, так внезапно опустевшем, доме. Показала немногие сохранившиеся вещи, фотографии, несколько Пашкиных картин, подаренных автором «ее дочери». А он стискивал зубы, и слушал, слушал. И не надо было быть вампиром, чтоб ощутить, как ему больно. Больно за нее и от осознания того, что он мог бы… мог бы… Но уже навсегда опоздал.

Маленькая Яся все это время сидела у него на руках. И тоже слушала, хотя больше, как мне кажется, просто грелась, обретя столь вожделенное родное тепло. Так и уснула у него на руках, уставшая после прогулки, переполненная впечатлениями. А он, похоже, так же не готов был хоть на миг выпустить ее из рук, как и она его. Все гладил ее по волосам, которые, разумеется, тут же расплел, да целовал в макушку. И глядя на то, как дрожали его руки, когда он впервые прижимал к себе ребенка, я наконец-то распрощалась со своими глупыми опасениями, что он прореагирует как-то не так, когда я «подсуну ему девочку вместо мальчика». Она была для него откровением Светоча, Светозарной Девой, сошедшей с небес.

— Тебя не пугает, что возможно, она коэрэна? — все же спросила счастливого отца.

— Я всю жизнь общаюсь с коэрами, Лар. С чего мне пугаться? Я, скорее в шоке от того, что Яся скрывала свои способности. Не могу понять, почему? Мне всегда казалось, она мне доверяет, у нее нет от меня секретов. Уж в детстве так точно… А она, получается, не верила мне. Боялась.

— Она очень тебя любила.

— Я знаю, Ларис. Я тоже ее любил. А понять не сумел. Еще в детстве, выходит. И в итоге — не уберег.

На кладбище он малышку все же не взял. Хотел, но я уговорила его не тащить спящего ребенка через весь город под полуденным солнцем. И Яся осталась дома, а он сидел над могилой ее матери и, похоже, просто не мог смириться с тем, что все было совсем не так, как он себе представлял.

— Не стоило зарывать ее в землю. Это неправильно. Тело надо сжечь.

— Я сожгла. Там, в гробу, только пепел. И платье. И перстень с разбитым камнем, который она так и не сняла… Смешение традиций. Как в том древнем человеческом склепе, что раскапывала экспедиция во главе с ее братом… Отчего он погиб?

— Кто? — Анхен непонимающе отрывает взгляд от могильного камня и смотрит на меня.

— Лоу.

— Но он не погиб. С чего ты решила?

— Мне Яся сказала. И перстень ее разбился. Как раз в тот день, когда ее… когда ее ослепили. И она сказала, что он умер, что она его больше не чувствует. Это подкосило ее едва ли не сильнее, чем увечье.

— Мы тоже ее не чувствовали. Все эти перстни надо выкинуть в Бездну! — Анхен резко повышает голос и тут же успокаивается. — Лоу не погиб, хотя был близок к этому, — начинает он рассказ. — В тот миг, когда он перестал чувствовать Ясю, он буквально обезумел. Он был в районе Границы, пытался прорваться вслед за вами. Но ничего не выходило, раз за разом. Он просто не мог ее пересечь. И тут он почувствовал, что уже и… незачем. И он развернулся и полетел к Владыке. Бросил ему официальный вызов. Любой подданный имеет право, и Владыка обязан ответить. Подтвердить свою власть… Очень древний обычай, его и не отменили-то лишь за ненадобностью, уже несколько тысячелетий, как не находилось желающих умереть именно этим способом. А Лоу привык лезть в драку с каждым, кто его заденет, слишком уж многие на него в ранней юности смотрели косо, вот и здесь… Я не знаю, на что он рассчитывал, может, действительно хотел умереть… Выжил он чудом. Владыка не добил намеренно, хотел, чтоб помучился перед смертью. Он и мучился. Провел несколько лет между жизнью и смертью, без всякой надежды на выздоровление. Врачи уже советовали помочь ему уйти, избавить от страданий… Его подружка твоя выходила. Ринхэра. Сидела с ним днем и ночью все эти годы. И все говорила, говорила. Стихи ему читала, книжки. Но чаще сама болтала. Я ее просил: «хоть отдохни, охрипла ж совсем». А она отнекивалась, что тишины боится. Что в тишине ей кажется, будто он уже умер.

— Ты все же к нему заглядывал?

— Я забрал его к себе в дом. Сразу. И все эти годы он был у меня. Вместе с девочкой… А как только почувствовал себя лучше — ушел. Молча, не глядя. Не желает…

— Так с тобой и не общается?

Анхен лишь молча качает головой.

— Я пытался. Ездил к нему. Но он поставил Нить. Демонстративно. Я мог бы порвать, конечно. Но не стал. Его право…

— А Ринхэра?

— Все еще с ним, насколько я знаю. Хотя — я мог что-то и упустить, специально мне не докладывают.

Киваю. Горько. Нет, хорошо, конечно, что он выжил, вот только так жаль, что Яся об этом так и не узнала. Если бы Анхен нас нашел… Если бы Анхен нас искал…

— А мне все снилось, что ты с Владыкой бился. А Лоу не снился. Ни разу.

— Тебе все еще снятся те сны?

— Редко. И я ими больше не управляю. Так ты дрался с Владыкой?

— А чем я хуже Лоу? — усмехается он. Хотел задорно, а вышло как-то невесело.

— И?

— Ну, я же здесь. Живой и вполне здоровый.

— Так может, тебя изгнали.

— А в твоем сне меня разве изгнали?

— В моем сне ты победил. Только кожу на лице потом отращивал заново.