Шулер (ЛП) - Андрижески Дж. С.

Я также видела вдали статуэтки сидящего Будды и улыбнулась.

Отчасти улыбка была вызвана характерной для Индии мешаниной, я знала это, но абсурдность смешения религии без бога с многобожием казалась мне ошибкой, свойственной только видящим.

Мне пришло в голову задаться вопросом, верили ли видящие в богов или в Бога.

Ревик использовал «боги» или «d’ gaos» так, как другой человек использовал бы слово «дерьмо», и это мало что говорило мне об его настоящих религиозных воззрениях.

Мой взгляд вернулся к изображению мужчины в одеждах песочного цвета. Его глаза светились на состарившемся, но почему-то не имеющем морщин лице

- Вэш, - пробормотала я. - Иисусе.

- Не совсем, - в реплике Чандрэ прозвучала редкая нотка. - Не позволяй его лицу для людей одурачить тебя. Аренду надо платить. Даже в Сиртауне.

Она дёрнула деревянную дверь с проволочной сеткой.

Не отвечая, я последовала за ней в прихожую, которая оказалась просторнее и чище, чем я ожидала.

Вымощенная плиткой из чёрного камня, комната тянулась глубже по склону горы, чем я ожидала. Деревянные плинтусы и панели подчёркивали белые стены насыщенными оттенками дерева, кое-где подмоченного водой, но сиявшего от недавней полировки. Старенький вентилятор дребезжал в окне рядом с фреской тибетского храма Потала в Лхасе, выполненной с поразительной искусностью. Над плато на фреске сияло ещё одно сине-золотое солнце.

Прямо за дверью стоял низкий стол, сделанный из того же тёмного дерева, что и плинтусы. Миска с галькой и свеча служили ему единственным украшением.

За ним на складном стуле сидел молодой мужчина-европеец с бритой головой, одетый в оранжевые одеяния. То, каким наивным рвением светились его глаза, говорило мне, что он наверняка был человеком.

- Могу я помочь вам, сестры? - сначала он посмотрел на меня. Затем, заметив Чандрэ, он окинул её повторным взглядом и широко улыбнулся. - Кузина Чандрэ! Индия скучала по тебе, друг мой!

Я вскинула бровь и покосилась на Чандрэ, подавляя улыбку.

Проигнорировав меня, она поклонилась человеку, сложив ладони в молитвенном жесте.

- Привет, Джеймс, мир тебе. У нас аудиенция с Учителем.

Джеймс просиял.

- Как вам повезло! Мне доложить о вас?

- В этом нет необходимости, - ответила она. - Но спасибо тебе.

Я уставилась на неё, в неверии раскрыв рот.

Большую часть времени Чандрэ называла людей «червяками» - это когда она не командовала ими как роботами, запрограммированными к её услугам. Она наградила меня холодным взглядом, жестом показывая следовать за ней вверх по лестницам. Как только мы поднялись на несколько ступеней, она едва слышно заговорила со мной сквозь стиснутые зубы.

- Теперь мы в конструкции. Я была бы очень благодарна, если бы ты позволяла себе только цивилизованные мысли.

- Конечно, - согласно отозвалась я.

Я ощутила её раздражение через конструкцию и улыбнулась.

Наверху лестниц находился проем в стене, прикрытый гобеленом с очередным изображением сине-золотого солнца, рассечённого белым мечом. Схватив край тяжёлой ткани, Чандрэ проскользнула в образовавшийся проход и исчезла.

После секундного колебания я последовала за ней.

Я выпрямилась внутри комнаты с низкими потолками, пол в которой был устелен бамбуковыми циновками.

Распахнутые окна открывали эффектный вид на Гималаи и поросшую деревьями долину, которая вмещала в себя остальную часть Сиртауна, покрытую молитвенными флажками, словно яркими красочными птичками, устроившимися на ночлег. У стены находилось несколько видящих без ошейников, в западной одежде - они беззвучно переговаривались меж собой и жестикулировали руками.

Ближе ко мне и двери ещё одна группа видящих в одеждах песочного цвета образовывала свободный круг. Мужчина с фотографии в рамке стоял в центре.

Как только я опустила за собой гобелен, он повернулся и пристально посмотрел на меня. Его глаза светились пронзительно черным, смотрели совершенно неподвижно, но все же несли в себе столько света, что мне сложно было удерживать его взгляд.

Без промедления он пересёк десять или двенадцать футов до двери.

Я посмотрела на его угловатое, лишённое морщин лицо, немного поразившись его росту. Я не двигалась с места, пока он не привлёк меня в свои объятия, подняв с пола. Крепко стиснув меня, а потом отпустив, он рассмеялся над сдавленным звуком, который из меня вырвался. У него были ровные белые зубы, а в темных глазах стояли слезы, пока он всматривался в моё лицо.

- Ты наконец здесь! - произнёс он на безупречном английском, похлопывая по плечу от неловкого переизбытка эмоций. - Я очень, очень рад! Очень рад!

Я могла лишь кивнуть, поражённая его слезами.

- Тебе здесь рады, - сказал он. - Больше всех рады!

Я чувствовала, как моё лицо заливает теплом, пыталась подобрать слова, которые не оказались бы совершенно неуместными...

И услышала презрительное фырканье.

Я повернула голову в сторону звука.

Среди видящих в западной одежде, сидевших у стены, был мужчина с плечами гимнаста, наблюдавший за мной и Вэшем. Его полные губы поджались с хмурой иронией. Я почувствовала на себе его свет и вздрогнула. Мои щеки залило румянцем от того, что жило в этом одном-единственном, испытующем тычке. Ощутив мою реакцию, мужчина ответил кривой улыбкой, покосившись на двух сидевших рядом видящих, которые перестали пялиться на меня ровно настолько, чтобы улыбнуться ему в ответ.

Однако свет первого видящего оставался со мной.

Я чувствовала, как он изучает, чувствовала проблеск удивления, который он испытал от того, что нашёл - но я не могла интерпретировать его значение. Когда я во второй раз встретилась с ним взглядом, его шоколадно-карие глаза избегали моих. Он мельком кивнул Чандрэ, когда она уселась вместе с ними, и момент оборвался.

Взглянув на Вэша, я уловила в его черных глазах намёк на улыбку.

- Должно быть, ты очень устала, - ласково сказал он.

- Вы себе не представляете, - сказала я.

Той ночью я свернулась на поролоновом матрасе, прямо на полу.

Поверх меня лежала простыня, накрытая овечьими и коровьими шкурами, мягкими, тёплыми, источающими успокаивающий запах животного. Через щели в деревянных ставнях окон я видела горы, обрамлённые звёздным светом и бескрайним черным небом, контуры вершин, видневшихся там, где исчезали звезды. Время от времени в деревьях кричали макаки, они визжали и скакали по крышам, их черные лапы царапали листы шифера.

Однако в основном царила тишина.

Пока я лежала там в темноте, это чувство сокрушило меня, сделавшись намного сильнее, чем то, с чем мне приходило бороться, кажется, последние месяцы. Может, это пребывание в доме монахов, или тёплое приветствие Вэша, или просто наконец пребывание на одном месте - и в кои-то веки трезвость. Может, мне стоило ожидать, что все это обрушится на меня, как только мы доберёмся сюда.

В любом случае, я ничего не могла поделать с ощущением, словно меня раздели догола и оставили чувствовать каждый порыв ветра и капельку пота своими открытыми ранами.

Конструкция источала простое тепло, лишь ухудшавшее это чувство. Даже Гималаи, кажется, приумножали его, и вот что-то во мне начало разжиматься, так быстро и легко, что я не могла удержать ниточки.

К тому времени, как стихло шарканье мартышек, центр моей груди пульсировал, как на тех холодных берегах Аляски.

Я не могла дышать, но мой разум хранил мёртвое молчание.

Поднялась луна, а я все ещё не спала вопреки измождению. Я лежала и смотрела, как долина заполнялась мягким, пронизывающим светом.

В какой-то момент этой тишины я заплакала.

Как только слезы полились, остановиться было уже сложно.

И все же каким-то образом я засыпаю.

В этот раз мне проще найти его.

Кажется, будто он почти ждёт меня.