По ту сторону пламени (СИ) - "Abaddon Raymond"

— Конечно, ты ведь будешь рядом, — слабость в коленях замедляет шаги.

— Да — когда его искра перейдет к тебе. Мы станем единым целым.

— С ним! Ты тоже останешься, — я цепляюсь за воздух.

Плутон кривится — будто рябь по воде:

— Прости. Без жертвы не связать знаки. Не открыть портал.

Из-под когтистых лап рвутся темные струйки, стремительно наполняя заклинание.

— Нет! — но кровавая паутина ширится. Чириканье накатывает приливной волной, выплескиваются лепестки из могильника, а твари — из-под прикрытия дрогнувших

стен. Бросаюсь к ней — птицы разом падают в небо, треск тысячи крыльев звучит раскатом грома. Тени отсекают бледное солнце.

— Все хорошо, — она качается, но стоит. — Мне давно пора уйти.

Шерсть обжигает льдом. Пытаюсь столкнуть с выкачивающих жизнь чар:

— Хватит! Перестань!

Плутон прикрывает глаза и тяжело опускает голову мне на плечо:

— Я жила очень долго. Теперь твоя очередь.

— Не смей! Ты обещала! — но она только выдыхает холод, оседая. — Помогите! Помогите поднять ее! — и кто-то помогает. Все они, наверное — пытаются оторвать ломкое тело от вспухающего плотью узора, но Плутон выскальзывает, вновь и вновь сливаясь с ним в неразделимое целое.

— Не н-адо, про… шу те…! — слова расплываются и рушатся в клетке заклинания. Просачиваются сквозь пальцы — столько рук, белые на черном. Пыль жжет кожу, рокочущий голос опаляет шею:

— Ты освободила меня однажды. Отпусти и теперь.

— Нет! Пожалуйста, хватит! Плутон… Не отпускайте ее! — но они отступают, расплываются до похожих силуэтов. Смаргиваю слезы: только голова в моих ладонях. Тонкие рога осыпаются пеплом, жидкая тьма морозит колени. Лицо лопается оскалом:

— Часть меня всегда будет с тобой, Аваддон, — ее глаза сияют, как чертовы звезды. — Не плачь, тише… Я ни о чем не жалею, — клацают игольчатые зубы, разбиваются. Секунда — и руки пусты. Сердце колотится в горле. Беснуются в небесах воробьи. Один за другим по спирали спускаются ниже, к останкам. Зажмуриваюсь, сжимая виски.

— Зарин… — Сойт Роэн. Показываю трясущиеся ладони. Смехом вырывается:

— Вот. Вот, чего хотят твари. Вот, вот!

— Свободы, — осторожно говорит он. Птицы слетают вниз. Нет!

— Вы не заберете ее! — пламя разворачивается в груди — Плутоновым стеклянным смехом. Вспыхивает рубашка.

— Зарин! — я бью, раскалывая камень. Сотни огоньков расцветают вокруг и взмывают ввысь. Разжать кулак — горите!

— Перестань! — Наас трясет за плечи. Выставить ладони — отшвырнуть прочь, удар отдается в запястьях. Стая распадается, спасаясь от хватких языков, но огонь гонится следом: я не позволю им выжить.

Меняется рисунок барьера: я больше никому не дам умереть.

Первые воробьи с хрустом врезаются в плиты. Через мгновение дождь из мертвых тел колотит по спине. Желанием вспарываю шрам, роняю горячие капли, мешая с ее кровью. В памяти тлеют шерстинки — мертвый полюс на другой стороне портала. Живой притаился в звере совсем рядом — связать. Потянуть.

Трупы влипают в формулу.

— Она открывает портал! — хрипит невидимый Хикан. В легкие набивается едкий дым. Щека вспыхивает: Наас.

— Оставь ее! Помоги! — Илай. Дернувшись, знак приходит в движение. Краснеют линии: огненные маги спешат наполнить волшебство своим страхом. Далекая четвертая сила щекочет ноздри запахом свежей краски. Мантикора.

— Иди сюда, — боль простреливает позвоночник, взрывается в мозгу.

Твари за барьером отвечают ревом.

Закрываю глаза, впуская рванувшую навстречу чужую магию и позволяя узору вытравиться на сетчатке. Звездчатая дыра Янниных чар перекраивается в точку разрыва — я вижу и не вижу, и будто бы понимаю: как захлопнуть дверь, когда мы уйдем по дороге от жизни к смерти.

Бережно собранное Хиканом тело заклинания разлагается до костей, заплывает месивом жил и плоти, чтобы переродиться в совершенно новое существо. Его первый крик всасывает стылый послед демона.

Второй заставляет магов рухнуть на колени.

Третий стирает настоящее, запирая сознание в моменте из прошлого, моего и — больше нет. Я опускаюсь на землю, прижимаюсь щекой. Прошу, как уже просила тьму однажды:

— Забери все, что хочешь. Любую память. Но не трогай их, — пусть что-то исчезнет, когда я оглянусь назад. Нестрашно.

Плутон будет там. Наверняка.

Улыбнется серебром, острая и незыблемая.

Улыбаюсь в ответ. Небо падает на землю. Тревожно перекликаются люди. Зажигается знак, фигуры очерчиваются светом, словно искры, танцующие в пожаре: мимолетные, смертные. Больше, чем ночь над колодцем, и гораздо меньше, чем приходящие за мертвецами крылатые тени.

Меня одной хватит. Среди солнечных улиц Отрезка теперь не отыскать хрупкий рогатый силуэт, но Мантикора не умрет, Янни не забудет. На запястьях у Илая не прибавится вертикальных разрезов, а Наас ни на мгновение не вернется в прогорклую комнату, где на повторе рябит помехами телемагазин.

Глава 9

Во мне плавится воздух. Янтарь под кожей, текучий и обморочный, неожиданно цепок. Правильно: я расколола душу. Облака продолжают переливаться золотым пламенем, хоть птиц не осталось. Поднимаю раненую ладонь, накрывая кругляшек солнца. Сквозь звон в ушах долетают обрывки фраз.

Перевернувшись на бок, откашливаю сгустки металла. Легкие набиты жженой ватой, из носа бегут горячие струйки. Вижу ноги в тяжелых ботинках, как же их много. Одинаковые форменные брюки, одинаковые стойки. За ними еще ряд, и еще, ни единого просвета. Картинка расплывается, стоит качнуть головой, пересыпаются калейдоскопом осколки лиц, оружие и вспыхивающие шорохом боевые перчатки. Зажмурившись, пытаюсь справиться с тошнотой, но проигрываю: горькая желчь обжигает горло. Свет гаснет, теряется в прикосновении и морозном дыхании.

Снова вижу полыхающую вязь в небесах вечность и миг спустя. Надо мной наклоняется взъерошенный и грязный мальчишка. Русые прядки сияют нимбом. Шепчет:

— Киииссса.

Из его огромного полурасстегнутого пуховика испуганно глядит кот. Отрываю свинцовую руку от земли и трогаю зверя: настоящий, не кажется.

— Киса! — он будто чего-то хочет. Тихо и ужасно пахнет смертью.

— Киса, — соглашаюсь, сворачиваясь калачиком. Резь в животе и тряский озноб ярче гримасы незнакомца и волнения в стройных рядах… охотников. А мы — дичь. Судороги выкручивают суставы, реальность то наваливается букетом звуков и

запахов, шершавыми от праха — ее праха, господи, — плитами под щекой… то вдруг тухнет до колкой боли и тяжести слева в груди. Щекочет ноздри химическая вонь. Краска? Кто-то говорит. Ритмично, вроде читает с листа. Громко, но все равно едва слышно: черная стена людей жонглирует эхом вопросов, ответов, предположений и надежд:

— Обереги…

— … не надо на них…

— Тварей ловить не придется!

— Где остальные?

— Кан Александер был с ними…

— Джоба! Вы видите Джобу? Такой, кучерявый!

— Нет!

— Нет кучерявых…

— Кааарс! Карс!

— Правда обереги не нужны будут?!

— … береги…

— … рям нельзя верить!

— Сколько же их здесь?!

— … нарушат пакт как только…

— Почему им просто не убить нас?

— … знают, где Университет…

— Хотят, чтобы мы расслабились и сняли обереги! Перебьют по одному, никто и не…

— … чары Боди, Боги, как их там…

— Бози, идиот!

— Нельзя…

— Бред!

— Карс! Кааарс…!

— Да мертв он! Заткнись!

— Господи…

— Наас! Эй! Какого черта вы творите?!

— … твари…

— Посмотрите туда! В фонтане! Череп!

— Спасаем свои задницы! И ваши в придачу! — звенит от ветра знакомый голос. Вытираю рот и приподнимаюсь на локтях, не отрывая взгляда от лужи крови и слизи. Мир накреняется и смазывается, руки подламываются — я должна упасть, но, наоборот, взлетаю. Вместо людей впереди мерцает полотно света, за которым танцуют сумерки. Прикусываю язык, давлюсь вскриком.

— Прости, — внимательные красные глаза. Прикладывает ладонь ко лбу — обжигающе горячую, хоть пахнет снегом. Стряхиваю прикосновение ценой новой волны головокружения.