Бронзовая Жница (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

Она огляделась. Сюда едва долетал свет блеклого утра. Вязкий мрак заполнял грот, и её дыхание возвращалось ей взволнованным эхом.

Может это означало присутствие не дракона. А чего-то большего.

«Смерть Морая — здесь. Смерть — здесь».

Она проделала долгий путь и пришла к этому.

Эйра с дрожью в коленях опустилась на землю. Склонила голову перед кучей костей. Её дыхание сбилось, но разум наконец прояснился.

Тёмный супруг ожидал её возле поверженного зверя. Высокая коса в руках его замерла, готовясь пожать драконью душу.

Оставалось лишь узреть его лицо.

Эйра сунула руку в сумку, вытащила пару листьев змееголовника. Потёрла их перед носом. Ни единого призрачного голоса не потревожило её разум; вокруг расползалась лишь звенящая тишина.

Огонёк потянул вперёд. И вновь дёрнулся влево.

«Зовёт меня туда, к венцу этого монумента из костей», — подумала она и без колебаний вытряхнула себе в рот последние капли поганого зелья.

Пламя всё стлалось и стлалось, зовя её наверх, к Скаре.

Действие кадавриков оказалось мгновенным; мир теней словно ждал её. Быстро, как никогда до этого, множество душ прорезалось сквозь темноту. Они блуждали дырчатым туманом, заполняя всю пещеру; но не нападали на неё. Шелест зазвучал в ушах. Образы расплылись. Но Эйра отчётливо видела вытянутые молочно-белые фигуры, сквозь которые просвечивала туша Скары. И жуткие огоньки в месте глаз.

Она занесла ногу над костями — и увидела, что те шевелятся. Из-под раздавленных белых осколков полезли могильные жуки. Закопошились черви, что доселе казались костями. Морок то был или правда — не имело значения.

Шаг, ещё шаг — и костей уже не осталось под подошвами. Вся груда оказалась соткана из шевелящихся трупных насекомых. Эйра ступала по ним наверх, склоняя голову. Только таким ковром могла быть устлана дорога к Королю Разложения и Владыке Мёртвых.

Наверху гудела беспросветная тьма. Теперь это был уже не Скара — а провал в первозданный мрак, что из драконов оставлял после себя всякий в ткани бытия. Смерть подобного существа потрясала мироздание. И возвеличивала смерть.

В этом провале, как пастырь в кромешной ночи, стоял тот, кто был ей роднее живых.

Ноги вязли в кишащей массе насекомых. Но Эйра не сдавалась. Не смея поднимать взора, она упорно месила сапогами безмолвных слуг Бога Горя.

И не брезговала ими, ибо была одной из них.

Наконец она достигла верха живой груды. И припала на колени перед мраком. Она слышала гудение и потрескивание из непроглядной темноты. И, потянувшись к ней рукой, она…

…дотронулась до самой себя.

То был холодный день. Десять лет от роду. Скребущий внутри голод. По пять пальцев на руках, в отличие от многих других, у кого они обмёрзли.

Бумажка с именем сгорела, и надеяться было не на что. Жизни в мышцах осталось так мало, что чёрная воспитанница схаалитов была тонкая, как ткань её сутаны.

Холод измучил её. Колючий ветер блуждал по каменным стенам монастыря. По огромным, пустым коридорам, в которых не задерживалось ни капли тепла. Весь мир поник и съёжился от ночных заморозков.

Но у Эйры хотя бы была «сестрица»; раз не будет имени, то будет сестрица, вот как она думала. И отправилась искать свою подругу по холодным коридорам монастыря.

Та девочка была уверена, что они с Эйрой дочки одного и того же дельца. Он брал их матерей к себе вдвоём, и они понесли от него обе. И пока мать «сестрицы» была жива, она утверждала, что девочки — чёрная и белая — друг другу родня по отцу.

Эйра не знала, так это или нет. Но «сестрицу» она называла Эйрой Голодной. Та никак не могла наесться и тощала на глазах. В тот ледяной день она ушла в свой угол, села на солому, закуталась в мешок и умерла. Такой Эйра и нашла её.

И Эйра села перед ней. Такая слабость одолевала её, что кружилась голова.

Теперь она осталась и без сестрицы.

Тогда она подумала: «Мы же едим голубей и крыс. Мы сами состоим из мяса. Если бы я могла… если бы я могла…»

Но она не могла. Нельзя было поступать вот так.

«Нет. Даже в худшие годы честные люди умирают, но не едят своих. Так не должно быть», — подумала она и заплакала от голода средь холодных стен.

Если бы она могла, как бы она наелась!

И тут холодный вздох ветра коснулся её косы. Она поёжилась; и увидела, как жуки, мокрицы и червяки ползут по полу. Наводняют его, как блестящий грязный поток.

Она сглотнула и протянула к ним руку. Но была так слаба, что не сумела поймать даже неповоротливого жучилу.

И неожиданно голос, умноженный многократным эхом, проблеял над ухом:

— Моё мерзкое дитя-я-я… я дозволяю тебе-е-е. Насыться ею. Вкуси смерть; вкуси меня.

Эйра обернулась и увидела тьму. Тьму, которой не было конца и края, из которой струились потоки пожирателей трупов.

Они стекались к телу Голодной. Жадные, алчущие. Как она.

И Эйра потянулась тоже. Она отрешилась от людей, как всякий, кто разделил трапезу со Схаалом. Стала падальщиком, навозным жуком под копытами Покровителя Забытых.

Смерть дала ей жизнь.

Она понесла радостную весть о милости Схаала остальным своим подругам. «Он разрешает! Он разрешает!» — говорила она. Вместе с другими девочками из женского крыла они пережили зиму, вкушая плоть умерших.

Больше они не голодали. И не боялись погибнуть, потому что знали: их смерть послужит остальным, и сам тёмный супруг доволен ими.

Узнав об этом, настоятель изловил всех, кто был замечен в каннибализме. И распродал их как шлюх. Но Эйра всё же успела спросить у нескольких — слышали ли они то же, что и она? Говорил ли с ними козлоголовый Бог Горя?

Ей отвечали отрицательно. А потом судьба развела их по разным борделям и притонам; узнать, получили ли они такой же дар, стало невозможно.

Но Эйра не осталась одна.

Теперь она никогда не была одна.

Холодный ветер дунул в лицо, и Эйра отпрянула от тьмы в гроте Скары. Она дрожала, слёзы капали с её век; но на лице была счастливая улыбка.

Бог Горя коснулся её из самого Скары. Смерть стяжала всех — и бедных, и богатых. И людей, и драконов. Безразличный к могуществу, равнодушный к титулам, презрительный к роскоши; он был королём падальщиков и нищих, червей и безумцев.

Смрадное дыхание бездны щекотало лицо Эйры. Он смотрел прямо на неё. Незримый, он был перед нею, давая ей великую честь быть с ним здесь.

И в касании этой тьмы Эйра ощущала всё. Счастье и спокойствие. Благословение и нежность.

Всё, что он хотел ей сказать.

Гул крови в ушах смешался с голосами духов.

«Ты верна», — шептали мертвецы. — «Ты тёмная сестра».

«Жница мрачного супруга».

«Великая жрица».

Она всегда была с ним. Почитая мёртвых, исполняя их пожелания, вкушая их плоть и поросль, что выросла из тел. Поэтому и он всегда был с нею.

Этот союз был для неё превыше всего. Какой бы выбор ни стоял — она всегда выбрала бы Бога Горя. Сколько бы ни было сомнений и слёз.

И он давал ей понять, что знает это. Уверенность и сила наполняли её с каждым касанием бездны.

Пускай его объятия не согрели бы её холодной ночью. Пускай он никогда бы не прошептал ей на ухо слова влюблённости. Пускай он не сочетался бы с нею при жизни. Она знала, что под его покровом не будет ни страха, ни боли. И была ему благодарна за это — и за всё.

Столь беззаветная, преданная, жертвенная любовь могла быть незаметна для людей. Но Схаал всё знал.

Я принял твою лепту, гласила его мысль — внутри и снаружи, звеня в крови и пылью рассеиваясь по сознанию.

Я люблю тебя.

Ком встал в горле. Слёзы намочили ресницы. Эйра дрогнула, не смея даже помыслить о том, что это не чудится её разуму — а и впрямь произносится устами Рогатого Бога.

Я забираю то, что тебе дорого, по воле моей. Но за любовь твою дарую тебе назад то, что пожелаешь. Того, кого пожелаешь.

Эйра затаила дыхание. Всмотрелась в гудящий полумрак.

«Кого пожелаешь?» — застыло в мыслях. — «Взамен. Добрый бог желает, чтобы я была утешена. Я не могу попросить Морая, ведь его душа нужна ему. Но он предлагает мне взять другого…»