Сердце Стужи - Сурикова Марьяна

— Если только против Стужи пойти решился… — пробормотал наставник, а у меня сердце закололо.

— Да он никому пальцем ее коснуться не дозволяет, — откуда-то взявшиеся слезы мешали говорить, я зло отерла лицо рукавом, — идем во дворец богини!

Ухватила Акилу за руку и рванула за собой в переход. Построила его, несмотря на то что сила пока восстанавливалась, а наставник предупреждал не использовать ее в это время. Но я должна была доказать, что Бренн в порядке. Жив и здоров. Вот сейчас как встретит нас и за нарушение границы накажет. Пускай Акила сам увидит. Меня даже тот ужас липкий, что не позабылся с момента, когда была во дворце богини в последний раз, не смог остановить.

Переход сбился, точно врезавшись в невидимый барьер. Нас швырнуло на землю возле входа в ледяной дворец. Глаза резало нестерпимое сияние, исходившее от искрившихся стен. Пазори сверкало так ярко, что не выходило смотреть.

Но я все равно вскочила на ноги и побежала по ступеням.

— Полог, Весса! — прокричал вдогонку Акила, когда я толкала ледяные двери. Тепло, окутавшее тело, встретилось с таким холодом, дыхнувшим из открытого прохода, что я ощутила озноб. По ступеням стекла изморозь и повисла на одежде чародея.

— Я не смогу войти, — силясь подняться, сказал наставник, — это сила богини, Весса. Беги к нему. Коли он еще жив, вплетай свое тепло. Спаси, если сможешь, иначе эта мощь его убьет.

Я не понимала, что он хотел сказать, но уже бежала по длинным светлым коридорам, окутанная жаром кошки. Кожа светилась в голубоватом тумане, а я стремилась туда, куда лорд привел меня в прошлый раз. В зал, где богиня отдала приказ убить чародейку. Мне казалось, именно в той стороне холод свирепствует яростней.

Ворвалась внутрь, прохрустев осколками расколовшихся на куски дверей, попавшими под толстые подошвы сапог. Этот лед, которым обращались даже частички воздуха, пожирал одежду, вгрызался в ткань и кожу чародейской обуви. Не надели меня даром сам Яр, и мгновенно замерзла бы. Кошка хранила меня, а вот Акила и правда не смог бы войти.

В огромном зале плавал белесый туман, скрадывал очертания. В нем вспыхивали разноцветные огни — синие, сиреневые, зеленые, голубые, ни отблеска тепла, лишь вечный холод, чье дыхание касалось моего лица. В этом тумане отражались какие-то тени, в нем плавали силуэты людей и зверей. Я застыла, пытаясь рассмотреть, что же находится внутри, куда мне идти, а видела, как впереди сталкиваются и смешиваются туманные картинки. Вот точно сражение идет, в котором две армии сходятся друг с другом, затем отряд всадников, а за ними бредут связанные люди. Один из них вдруг срывается с поводка и бросается в сторону, укрываясь в лесу. А затем туманные крыши, все белое-белое, как молоко, но видно, что это поселение, где бегают собаки, дети и степенно двигаются фигурки взрослых, а после кругом вспыхивает молочное пламя, заключая поселение в кольцо.

Я шагнула, разрывая картинки из тумана, пошла вперед, вытянув руки. А белое марево точно не желало впускать, оно снова и снова показывало силуэты и очертания. Одинокую фигуру мужчины на склоне. Он смотрел с высоты на огромную впадину, дно которой было устлано обломками разрушенных строений, а сверху непрерывно лил дождь, и вода стекала по холмам, заполняя низину.

Не успел! Не защитил!

Я обернулась, споткнувшись. Голос-стон из далеких чужих воспоминаний звучал не наяву и не касался слуха, но я могла слышать.

Бренн! Взмахнула ладонями, посылая тепло. Туман поддался лишь немного, становясь чуть прозрачнее.

— Бренн, отзовись!

Назойливые картинки, точно мухи, плясали перед глазами, показывая коленопреклоненного воина у ног величавой изящной женщины, а еще чужие объятия. И снова холод стал сильнее. Ощущения окутывали покрывалом колючего равнодушия, навеянной, ненастоящей, постылой любви. А после я даже застыла на миг, увидев фигуру девушки у ствола огромного дерева из плотного тумана. Ее поднял на руки высокий мужчина.

Проклятый туман! Он мешал мне.

— Бренн!

Я снова споткнулась и тут же упала на колени, вытянув руки, ощупывая тело впереди. Неподвижное, застывшее, но я узнала руки и эту широкую грудь, плечи, лицо. А сияние кругом стало нарастать, всполохи разрезали молочный туман, точно острые кинжалы.

Согреть его, разогнать этот лед!

Туман сопротивлялся, я видела, как неохотно он поддавался теплу, как настойчиво льнул к телу мага, пряча от моих глаз. Упорно рисовал все новые образы, которых я уже не замечала.

Вплести! Так сказал Акила.

И едва я коснулась руки Бренна, сплетая наши пальцы и позволяя силе не бороться с холодом, но просачиваться в него новыми теплыми красками, как яркие вспышки цвета льда заискрили вновь. Они и правда напоминали молнии, и этих разрядов становилось все больше и больше. Если прежде они вспыхивали в тумане, словно терялись в его густоте, то теперь марево бледнело, а вот пазори сияло ярче и чаще. Одна молния, вторая, третья! Руку обожгло, я вздрогнула. Тут же стиснула зубы от боли в плече, затем в спине. Они жалили подобно рою ос, и там, где прикасались, кожа немела. И когда они накинулись все разом, тысячами маленьких молний и разрядов, я упала поверх груди мага, крепко обнимая его за плечи, пытаясь укрыть собой. Потому что каждый удар высасывал капельку тепла и самой жизни, а Бренн уже был неподвижен и безучастен ко всему, не вздрагивал даже под этими, ставшими почти невыносимыми уколами. Они теперь не отличались от ударов кинжалом и нападали, будто разумный яростный зверь. Словно желали оттолкнуть меня, отвлечь на боль, заставить разжать ладони и бросить мага.

Не брошу! Ты слышишь? Не брошу!

Мне доставалось лишь потому, что пыталась заслонить его собой. Там, где я закрыть не могла, молнии впивались и ввинчивались ему под кожу, вспыхивая уже под ней. Они его напитывали, как ливень во время дождя питает землю. Туман почти полностью рассеялся, а бесконечные молнии били, и били, и били.

Я вздрогнула от ужаса. С трудом подняв голову, чтобы понять, где же они рождаются, эти проклятые магические удары, увидела богиню. Она стояла, застыв возле своего трона и вытянув руки в стороны. Будто смотрела на меня сверху, но смотрела неподвижно, взглядом ледяной статуи. И именно ее фигуру окружало разноцветное сияние, и от нее оно устремлялось к телу неподвижного мага.

— Не получишь его! — казалось, она не могла слышать, но я все равно закричала. — Не получишь! Он никогда тебе не принадлежал!

И зажмурилась, уткнулась лицом в широкую грудь. Сжалась от приступов боли, от бесконечных и все более и более сильных. Доверилась кошке. Моя магия, стоило отпустить ее, интуитивно выбирала самый верный путь. И зрением гибкой рыси, чутким слухом, идеальным нюхом я распознавала не короткие удары кинжалов: сиреневых, зеленых, алых, а потоки магии, вливавшиеся в тело Бренна. Магия шла и шла, нескончаемая, мощная и бесконечно яростная. Словно она хотела заполнить мага, чтобы затем разорвать на части.

Вплетать.

Ловить мягкими лапами разряды, свивать их друг с другом, сцеплять тонкими длинными шерстинками, примешивая теплые тона своей магии, чтобы смягчить, превратить из резких молний в широкие ленты силы, не дать ткущемуся полотну разойтись. Укрывать им лорда, будто кутать в мягкий плед. Видеть, как сияние не разрывает яростно кожу, не вспарывает, а поглощается медленнее и не так бурно.

Плести и плести, до темноты перед глазами, до бесконечной усталости в каждой мышце, до ноющего гула в голове. До звона в ушах и пустоты в груди. Плести, не отпуская даже тогда, когда уже не двигаются руки и пальцы не слушаются. Все сильнее сдавливает грудную клетку, и ребра ломит. Слышно, как хрустят сжимаемые этой силой кости. Дар Яра, столь щедро данный мне богом, истончался, точно утекая в пустоту; полотно ткалось, но казалось, что разноцветные ленты бесконечны.

Все хуже и хуже. Но стоит лишь отпустить, и я смогу вздохнуть и отползти подальше. И оставить его погибать от переизбытка яростной силы.