Стальные небеса (СИ) - Котова Ирина Владимировна

— Приход богов? — удивилась Полина.

— С богами пусть боги разбираются, — Демьян отнял у нее так и не тронутый плод. — Я о чудо-оружии. — Он вгрызся в яблоко крепкими крупными зубами. Брызнул сок, и Поля, захихикав, потянулась к нему и слизнула каплю с щеки. — Но никого из жрецов нам не удалось захватить. А они точно знают больше рядовых командиров… Заноза моя, вылизывать меня лучше в обороте.

Полина забралась ему на колени и принялась целовать — очень уж вкусным оказался яблочный сок на губах. Уронила спиной на траву — и там они уже забыли обо всем, перекатываясь по берегу, смеясь, кусаясь и балуясь. Поля забиралась руками под гъелхт, хохотала: "Теперь я понимаю, почему у берманов такая рождаемость — задрал и готово", — и охотно, дразнясь, принимала поцелуи мужа.

И только когда он вжал ее в землю, раздвигая коленом ноги — вспомнился, поднялся изнутри мутный страх, заставил заледенеть, стиснул горло.

Она мотнула головой, приказывая себе не поддаваться — но Демьян уже скатился с нее, растянулся рядом. Молча, только грудь его ходила ходуном. Полина взяла его за руку — и он сжал ее ладонь, глядя в небо. Там сияло яркое апрельское солнце.

— Какая ранняя в этом году весна, — проговорил Бермонт рычаще. Пол вздохнула, подобралась к нему, положила голову на плечо, тоже щурясь от солнечных лучей. — Никогда такого не было. — Говорил он с трудом, чуть замедленно, но дыхание успокаивалось и хватка становилась легче. — Раньше в это время у нас еще мели метели, а в мае еще на озерах стоял лед. А сейчас уже вода открыта, и почки распускаются. Это все из-за тебя, Поля. Твоя сила укрепила меня, твой огонь согрел Бермонт. Люди в Бермонте знают об этом, знают, кому они обязаны теплом.

Он совсем расслабился, и некоторое время молчал.

— Не ломай себя, заноза моя, — попросил он наконец. — Мне голову кружит и то, что ты после всего так смела со мной и так много позволяешь. Всему свое время. Я буду ждать, сколько угодно, чтобы ты снова стала доверять мне.

Она снова вздохнула и поцеловала его в щеку. Ей не хотелось об этом говорить, и в душе все сжималось, и хотелось уйти, закрыть уши, не слышать, не видеть его сомкнутых губ. Но Демьян все эти дни позволял ей творить с ним все, что заблагорассудится. Они могли по часу валяться на кровати в их покоях, и Поля теребила его, как огромную плюшевую игрушку, гладила, что-то рассказывала, щекотала, заставляла бороться с собой — он то поддавался, то заваливал ее лицом в подушку, и тогда она хохотала и кричала: "Сдаюсь". И игры их становились все откровеннее — куда откровеннее, чем когда он приходил к ней в спальню в Иоаннесбурге до свадьбы, — и поцелуи все жарче, и ласки все смелее.

Но страх никуда не девался.

И дочь Красного вновь забралась на мужа и посмотрела в его светло-карие с прозеленью глаза. В глаза своему страху.

— Я доверяю, — проговорила она четко, не отводя взгляд. Он тоже смотрел на нее, изумленно, улыбаясь, — и дыхание его снова учащалось, и радужки желтели, а зрачки расширялись. — Я не виню тебя. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Остальное мы решим, да?

— Теперь я понимаю, как ты остановила берманов у наших покоев, — пробормотал он, легко касаясь ее губ губами. — Да, Поля. Я счастливец, что ты выбрала меня.

— То-то же, — ответила она довольно. — Не каждому так везет.

В день его отъезда Полина проводила его как жена, обнимая и горячо целуя в их покоях — и муж тоже целовал ее в ответ, и ласкал, и шептал нежности, как мальчишка — а ее страх оставался крошечной точкой в памяти и не омрачал их прощания.

Проводила и как королева, стоя рядом с леди Редьялой на железнодорожном вокзале Ренсинфорса и наблюдая, как погружаются в военные эшелоны солдаты из частей, остававшихся в столице — во главе с королем.

А когда вернулась обратно в замок, пустой, огромный, холодный без Демьяна, то пометалась по своим покоям, зажимая лицо руками, чтобы не расплакаться, распахнула окна — потому что тоска сжимала грудь и не хватало воздуха — и сама не поняла, как вырвалась наружу птицей. Долетела до вокзала — будто не видела, как отправляется поезд, — покружила над крышей, борясь с желанием броситься в погоню и заставляя себя успокоиться, и поспешила обратно. Время шло к вечеру и было страшно свалиться с небес спящей медведицей.

С тех пор она уже летала несколько раз. И так, с воздуха, узнавала и свою столицу, и теперь уже свой народ.

Поля выбирала дождливые или туманные дни, чтобы не попасться на глаза случайно задравшему голову прохожему и обмануть внешние камеры замка. Отлетала подальше и только потом поднималась в чистое небо — чтобы ее не заметили и стражники на крыше. Она прекрасно понимала, что это неразумно, и как минимум нужно сказать охране о своих вылазках, и тем более не стоит скрывать это от Демьяна. Но Полина очень боялась его запрета. Потому что не знала, что будет делать, если он запретит.

Поля парила в лазурных небесах над дымчатым морем, которое скрыло столицу так, что из него были видны только два верхних этажа и крыша замка Бермонт. Туман неспешно таял под удивительно теплым и ярким солнцем, и в плотной дымке уже едва заметно проступали цветные стены домов Ренсинфорса, улицы, полные машин, далекий лес, в котором, как она знала, еще лежал снег.

Окна во многих домах были распахнуты настежь: температура в середине апреля не опускалась ниже десяти градусов тепла, и привыкшими к долгой зиме бермонтцами воспринималась как наступившее досрочно лето.

Об этом между обсуждением насущных дел и говорили за окнами квартир и офисов, когда Полина зависала у верхних этажей так, чтобы ее не разглядели.

— …Как тепло-то последние дни, Верна, — толковала одна соседка другой, развешивая белье на лоджии. — Всегда бы такая весна была, да?

— А и будет, — отвечала ей уверенно другая, — как наш король женился, так и будет…

— …"Пригороды и леса Ренсинфорса патрулируют военные на листолетах, — звучало в выпуске новостей из телевизора, установленного напротив окна, — поводов для паники нет. Слухи об инсектоидах не подтверждаются, но армейские части столицы наготове…"

— …Нет, виталиста так и не нашла, — обеспокоенно говорила молодая мамочка кому-то по телефону: ребенок ее хныкал в соседней комнате, — а зубы режутся, Уни почти не спит…

— …Неужели действительно инсектоиды уже к нам подобрались? — со страхом судачили старушки в аккуратном внутреннем дворике большого дома. — Говорят, на юге видели где-то, со стороны гор. Ох… Да нет, ничего, Велия. Смотри, какая громадная птица, — старушка тыкнула клюкой в небо, и Полина предусмотрительно поднялась выше. — Лебедь, что ли, не разгляжу в этом тумане никак. Неужто лебеди прилетели раньше срока?..

Говорили о войне, о родных и весточках от них, о бесконечных пробках на дорогах: кое-где на улицах Поля действительно не первый раз видела неработающие светофоры или аварии и столпотворения, вызванные ими. О том, что из-за войны на континенте многие компании разоряются и людям не найти работу, что появились проблемы с продуктами и товарами, ранее завозимыми из Блакории, Инляндии и Рудлога. Что беженцы все прибывают, а селить их некуда, и что шаманы видели на севере, там, где вечно стоят льды, сияние в виде зеленоватого молота, и это верный знак скорой победы и окончания войны.

Что-то Полина слышала и в прошлые свои вылеты, что-то услышала в первый раз. Ей было любопытно и забавно заглядывать в чужие мирки, в чужие жизни, понимать то, что не понимала раньше. Это было настоящим приключением и развлечением, и при этом совершенно безопасным. Например, она узнала, что бермонтцы-люди живут в основном в многоэтажных домах, а берманы предпочитают окраины и свои домики, пусть даже маленькие. Для берманов клана Бермонт был выделен целый район позади замка, весь состоящий из отдельных домов и домищ, окруженных садами. Но и он не был закрыт: по улицам свободно ездили машины и ходило столько пешеходов, что явно все они не могли быть берманами. То есть местные люди и потомки Великого Бера действительно жили мирно.