Единственная для эшра (СИ) - Волконская Ираида

Алан… всегда был рядом и ни разу ни в чём меня не упрекнул. Он был нечеловечески терпелив и заботлив. Он не верил, что у нас не будет детей. Из нашей близости ушла страсть и одержимость друг другом, в единении тел, теперь, мы находили спасение и обретали покой. Его ласки стали безумно нежными и вдумчивыми, мне казалось, что он боится навредить мне, словно я стала хрустальной, и рассыплюсь на миллион осколков, прояви он хоть немного напора былой страсти. Моя душа была так истерзана, что я отдавалась на волю его нежных рук, и каждый раз молила, чтобы свершилось чудо и мы с ним, наконец, обрели счастье.

***

В конце сентября, когда до гона осталась всего неделя, Алан получил письмо в странном крафтовом конверте, который, как в старину был скреплён сургучной печатью. Я не стала спрашивать от кого оно. Знаю, если будет необходимость, он мне сам всё расскажет. В задумчивом состоянии Алан удалился с конвертом в свой кабинет и не появлялся от туда около получаса. Я слышала, как он нервно и довольно импульсивно говорит с кем-то по телефону на своём языке, который я так и не удосужилась выучить.

Отчего-то с каждой минутой чувство тревоги нарастает, и я уже не могу усидеть на месте или заняться живописью – единственным занятием, которому я самозабвенно отдавалась все эти годы. Несколько раз я подходила к запертой двери его кабинета, и, не решившись постучать, сбегала в гостиную, словно нашкодивший ребёнок, как будто, если он меня застанет около двери, – устроит взбучку. Наконец, я не выдержала и тихонько поскреблась, попросив войти. Из-за двери раздался его напряжённый и грустный голос разрешающий мне попасть на его территорию. Обычно, мы не часто нарушаем границы своих маленьких миров, предпочитая общаться на нейтральных территориях нашей квартиры. Робко открыв дверь, и зайдя внутрь, я застала его сидящим за рабочим столом: его руки напряжены и сцеплены в замок, а выражение лица какое-то потерянное, если не сказать больше – обречённое.

От этой трагической картины у меня всё внутри как-то разом заледенело и ухнуло в пропасть. Чувство страха сковало меня, и я не могу выдавить из себя ни единого слова. Но, я должна узнать что случилось, если не узнаю – умру от страха и неизвестности. Наконец прочистив горло, я задала мучающий меня вопрос:

– Алан, что случилось? Что в этом письме? – а сама до чёртиков боюсь услышать его ответ.

Но Алан не спешит отвечать. Он встал из-за стола и медленно (что для него совсем не свойственно) подошёл к окну. Я вижу, что он отводит взгляд и не знает, куда деть руки. Наконец, глубоко, вздохнув и вцепившись правой рукой в подоконник, встав ко мне в пол оборота, но продолжая отводить от меня взгляд, он ответил:

– Нам дают последний шанс.

–Что? – не поняла я.

– Мы в браке одиннадцать лет, у нас уже давно должен был родиться ребёнок, – глухо проговорил Алан и, не выдержав, отвернулся к окну. – Если бы у нас изначально не была зафиксирована идеальная совместимость, то после потери первого ребёнка, наш брак должны были аннулировать, а тебе стереть память. Так как человеческие женщины могут дать нам лишь одного ребёнка, и обычно его потеря означает последующее бесплодие. Подобное случается очень редко, но всё же случается. Но, мы с тобой особый случай и нам дали четыре года, чтобы выполнить долг перед кланом. Но… время вышло. Несмотря на то, что количество твоих беременностей повергло наших медиков и старейшин в шок, они разочарованы тем, что ты не можешь выносить дитя. Поэтому, мы должны пройти ритуал «Дарования потомства» вместе с ещё несколькими парами в первый день гона, что должно обеспечить стопроцентное зачатие и вынашивание плода. Если мы не явимся или не пройдём его с благополучным исходом – наш брак аннулируют.

«Брак аннулируют, аннулируют, аннули…»

Я оглушена, я ничего не понимаю. Последние слова мужа всё крутятся и крутятся в моей голове, но я не хочу вникать в их смысл. Не хочу! Несмотря на то, что Алан говорил достаточно громко, аккуратно проговаривая каждое слово, я не могу сейчас вспомнить и половины. В ушах стоит звон, звон такой силы, что я прижимаю руки к ушам в попытке заглушить его. Перед глазами всё плывёт и будто рассыпается на пиксели. Я вижу, что Алан повернулся, наконец, ко мне и что-то кричит с расширенными от страха глазами. Его лицо полное боли и раскаяния, – последнее, что я вижу перед тем, как отключится.

***

Открываю глаза – белый потолок больничной палаты, пищат датчики, в помещении холодно и я ёжусь под тонким одеялом. Повернув голову вправо, вижу Алана спрятавшего своё лицо в больших ладонях, кажется, что он превратился в статую и останется в этой позе скорби навечно. Но он почувствовал, что я проснулась и, отняв руки от своего лица, с тревогой вглядывается в мои глаза, словно ищет прощения. Сначала я не понимаю, что я здесь делаю, и почему он так смотрит на меня. Но проходит минута, и память вновь оглушает меня. Писк датчика усилился и в палату вбегает врач, за доли секунды мне была введена какая-то инъекция и сменена капельница, датчик, наконец, успокаивается, а я проваливаюсь в сон без сновидений.

Очнувшись в следующий раз, вижу, что сквозь белые жалюзи проникают солнечные лучи, Алан по прежнему сидит на стуле возле моей кровати и что-то пишет на своём айфоне. Он осунулся, волосы всклокочены, движения рук нервные и порывистые. Волна жалости и любви заполняет меня изнутри, я хочу защитить его от беды, подарить ему свою любовь и поддержку. Он поднимает свои уставшие глаза от телефона, и я понимаю, что он не примет сейчас моей помощи, он закрылся. Неожиданно для себя я понимаю, что не хочу сдаваться. Он сказал, что нам дают последний шанс. Отлично, значит, ещё не всё потеряно, и мы можем ещё побороться.

– Привет, – тихо говорю я и улыбаюсь.

– Привет, – тихим шелестом сухих листьев отзывается Алан.

– Всё будет хорошо, я постараюсь. Обещаю тебе, – решительно говорю я, всматриваясь в любимые глаза, в которых уже поселилась обречённость.

– Рина,.. ты не понимаешь, – начал, было, Алан, но я его перебила:

– Прошу, объясни мне всё, и мы решим, как нам поступить. Только не утаивай от меня ничего, хорошо?

– Хорошо… Этот ритуал обычно проходят только пары, где оба партнёра эшры, ведь именно у наших пар есть проблемы с зачатием. Он проводится в первый день гона, когда мы ещё можем контролировать своё сознание, потому что сейчас далеко не каждая эшари может менять ипостась, и для них контакт с перекинувшимся мужем будет не менее травматичен, чем для человеческих женщин. Подробностей ритуала я не знаю, но уже одно то, что я могу навредить тебе, приводит меня в ужас. Ритуал для нас может обернуться настоящей катастрофой. Я не знаю, какая у меня будет реакция на тебя, смогу ли сдержаться. Я не хочу потерять тебя, – последнюю фразу он буквально прошептал и, стиснув мою руку, уткнулся в неё лбом.

– Но у нас нет другого выбора, любимый. Мы должны попробовать. Иначе, ты всё равно потеряешь меня, – на последней фразе мой голос дрогнул, а горло сдавил спазм.

Моя рука зарылась в его растрёпанные шёлковые волосы и принялась тихонько поглаживать Алана по голове. Я задела кончик его острого уха, и он слегка дёрнул головой в ответ (уши у эшров очень чувствительные и я просто обожаю их массажировать, порой доводя мужа до состояния эйфории). Но сейчас он, похоже, не смог адекватно отреагировать на подобную ласку и быстро поднял голову, немного отстранившись от меня.

– Ты, правда, хочешь на это пойти? Даже зная, чем это может тебе грозить? – ошеломлённо спросил меня муж.

– Конечно, – просто ответила я, смотря в его глаза. – Я верю тебе, ты ведь сказал, что никогда не причинишь мне вред и сможешь себя контролировать. Помнишь? Или с тех пор что-то изменилось и ты в этом не уверен?

– Я лучше убью себя, чем причиню тебе вред, – прошептал муж, решительно, блестя глазами.

– Э-э-э, лучше обойтись без крайностей, – хорошо? Мне кажется, надо настроиться на хороший исход, иначе точно ничего не получится, – бодро сказала я, немного при этом переигрывая. – Правда меня беспокоит несколько вещей: почему старейшины решили, что ваш ритуал может мне помочь, несмотря на то, что я человек и как я смогу зачать, если овуляция у меня только через две недели?