Ледяной венец. Брак по принуждению (СИ) - Туманова Ульяна

Ту, которой он не доверял. И, как оказалось, не зря.

Только мотт не знал одного: жертвами обмана стали мы оба. Словно кто-то решил поиграть с судьбами совершенно разных людей. Сначала столкнуть, а потом разлучить.

— А после?

— Еще не решил, — он положил руки себе на колени и похлопал, призывая меня. Дерзко. Словно я беспринципная, легкодоступная, и непременно послушаюсь.

Я хмыкнула. Плеснула в свой бокал еще дурмана, опустошила его залпом. И решилась сделать то, чего хотел мотт, но чуть иначе.

Возможно, он загнал меня в угол, но ту крупицу контроля над моим паршивым положением, которая осталась, я использую в полной мере!

Поднялась с дивана и встала перед Теоном. Смотреть на него, сидящего чуть небрежно, свысока, оказалось волнительно. Так со стороны и не понять, кто хозяин положения. Он или я.

Неслышно сняла босоножки и подхватила юбку так чтобы высвободить из-под нее ноги. Я делала все это неспеша, ведь не зря говорят, что перед смертью не надышишься.

И пусть моя личная смерть, манящая и непреступная, продолжает смотреть только на меня.

Поставила колено на диван, и придерживая длинный подол, опустила на подушки другую ногу, оказываясь над моттом. Руками уперлась в спинку дивана за его спиной.

— Когда ты появился в Песчаном Замке, знаешь, что было моей первой мыслью? — я все еще нависала над ним, будучи уверенной, что ни за что не притронусь первой.

— С удовольствием послушаю, — не меняя ни позы, ни выражения лица, скупо ответил он, тем самым наказывая меня.

— Сокращенный ответ: уйти с тобой.

— А развернутый? — вспыхнувший в нем интерес нельзя было не заметить. Иссиня-чёрные глаза замерцали звездами.

Сильные плечи шевельнулись, выдавая то, что он хотел коснуться. Но в последний момент сдержался.

— Залезть на тот самый стол, за которым сидели кандидаты, — не отводя взгляда перечисляла я. — На четвереньках ползти в твою сторону, — намеренно выдержала паузу. — Сорвать одежду. Сначала с тебя. Потом с себя.

— Вот как, — его голос отдавал такой приятной хрипотцой, что по спине пробежали мурашки. — Я тронут тем, что ты хочешь со мной спать, Лея. В этом у нас с тобой желания совпадают.

— Ты умеешь бить словами.

— Бить словами? — изобразил легкое удивление он. — Разве я сказал неправду?

— Правду, — вспыхнула я словно спичка, — но ведь было и кое-что еще! — как на духу, выпалила под воздействием правда-чая. — Было!

Мотт наконец-то оттаял, как это делает непреступный ледник. Сто лет он упрямо возвышается надо всеми, а потом в один миг обрушивается, и погребает под тоннами льда и снега всё на своему пути.

Теон хищно потянулся вперед, обхватил меня руками, привлек к себе и усадил верхом. Без намека на нежность, без толики скромности.

Он ледник, а я повстречавшийся на его пути городок…

— Твои тайны, Лея. Я оставлю их тебе, — он посмотрел мне в глаза темным, опасным, взглядом, — на какое-то время.

Руки мотта, по которым я так скучала, ощупывали меня, как обнимают пропавших без вести, что вдруг вернулись целыми и невредимыми. Или мне так только казалось, потому что это я жадно исследовала его, мысленно благодаря Небеса за то, что подарили мне эту минуту, эту возможность. Подарили его.

— А потом… — он обеими руками сжал нарядную ткань платья на моей спине. — Чуть позже, — материя треснула, из петелек вылетали пуговицы, — ты расскажешь мне абсолютно всё, что я пожелаю узнать.

В несколько рывков он оголил мою спину, наверняка зная, что ему ничего не стоит так же легко оголить мою душу…

— Зачем временить?

— Я же сказал, — он убрал волосы от моей шеи, заключил лицо в горячие ладони, и как-то по-особенному добавил: — подыхаю.

— Тогда целуй, — помогая ему, я стянула с себя клочья, в которые превратилось платье. — Делай, что хочешь… Потому что я не знаю, что меня ждет после этой ночи.

— Зато знаю я.

Обманываясь, кивнула его обещанию. И не успела сделать даже вдоха, как сошедший с гор ледник сломил остатки моей защиты.

Не знаю, когда я разучилась стесняться, но затем как мотт стягивает тунику через голову, я наблюдала будто зачарованная. Словно вытесанный талантливым художником из камня, до мельчайшей детали идеальный, желанный — вот каким он был для меня.

Огонь, застывший в гранитных чашах, подчеркивал рельеф напряженного и нависшего надо мной Теона. Он дышал, глубоко, размеренно и смотрел на меня.

Я так хотела его рук на моем теле, а лучше губ. Пусть исследует, пусть терзает. Только был ушла та пустота, а вместе с ней удушающее одиночество, которое я почему-то особенно остро чувствую сейчас, когда я наконец с ним.

— Тебе идет белый, — он потянул за воротник платья, что едва держался на моей шее. — Все время здесь ты носила только его. Какой у этого подтекст?

— Невинность сенсарии, — ответила я, наблюдая, как Теон стягивает с груди порванный наряд.

— Невинность, — повторил он. — Но ведь я ее у тебя забрал.

— Забрал, — сглотнув, я смотрела, как обе его ладони легли на мой оголенный живот. От чего, как по щелчку пальцев, я захотела, чтобы мы перешли к делу. — И я никому не врала о ее наличии.

— Надо же, правда, — зло дернул юбку он, и подвинулся так близко, что было понятно — разговоры скоро закончатся. — Ты понятия не имеешь, в какую цену мне обошлось терпение, с которым я наблюдал за тем, как ты слушала речи других мужчин.

— Поверь, мне понадобилось не меньше.

— Да? Мне показалось, что твой выбор, все-таки, на кого-то из них да пал.

Он, наконец-то, снисходительно и ядовито поцеловал. Будто не упрекал меня тем, что я выбрала Арта, еще секунду назад. Небеса, с каким же желанием я растворялась в руках мотта… Будь свидетелями этому весь мир — я бы и не подумала останавливаться!

— Забудь, — вдруг прервал поцелуй он и задрал мою юбку непозволительно высоко. Или, как раз таки, позволительно?.. — Забудь, — снова прорычал он мне в губы, — про всех и каждого на этой проклятой земле! Потому что никого… — в перерывах между его словами мы помогали друг другу избавляться от последних преград из одежды. — Никого, кроме меня, в твоей жизни не будет.

Иллюзия того, что я хорошо знакома с его страстью, с треском рассыпалась. В этот раз мотт был едва узнаваем… но, кажется, я ни в чем ему не уступала.

Та пропасть, что должна была образоваться между нами за время разлуки, как оказалось, никогда и не существовала. Не ослабла ни одна из тех ниточек, что соединяли меня и его. Наоборот, нити стали канатами и оплели мой разум и душу.

А тело… закрепощенное и уставшее за время, проведенное в плену Песчаного Замка, вдруг ожило. Мне стало легче дышать, пусть руки мотта и сжимали меня до боли в ребрах. Глаза прозрели, и в мир вернулись краски… их было столько, что не перечесть… даже в этой беззвездной ночи.

Слух тоже обрел небывалую остроту, ведь не могла же я пропустить слов Теона. И особенно — не слов.

Я ловила его дыхание. Не стеснялась брать то, что хочется. Выполняла приказы… беззвучные, а если и произнесенные, но на первобытном языке.

И снова убеждалась в том, что имя моего мужчины — порок.

Порок, что обрушился на меня стихией, и я едва справляюсь с его мощью. Иногда я выныриваю на поверхность, чтобы вдохнуть, но чаще опускаюсь на самое дно, вверяя себя ему. Полностью, без остатка…

Ледник подхватил город, и вместо того, чтобы сокрушить его, поднял к самым крутым вершинам. Показал бесконечный горизонт, поднес прямо к звёздам и оставил нежится в лучах умиротворенных небесных светил.

— Ровно сто одиннадцать, — выдохнул он в мои губы. — Сто одиннадцать дней я хотел тебя. Так сильно, что ни о чем другом не мог и думать, — он прервался, потому что от захлестнувших ощущений я затаила дыхание. И снова качнулся вперед. Совершенно меня не щадя.

— Я тоже… — меня хватило только на два слова и то шепотом.

Как завороженная, я видела только его. Чувствовала только его. И поражалась, как так может быть? Как может весь мир свернуться до размера одного человека, одной души, одного тела?..