Ещё один брак по расчёту (СИ) - Фигг Арабелла

— Где это вы у нас таких видели? — возмутилась она, но увидела, что он смеётся. — Дошутитесь ведь, — пригрозила она. — Так и буду себя вести, отмывайтесь потом как хотите.

В общем, зря она себя накручивала. Это при посторонних Меллеры и Веберы могли изображать мороженых окуней, а дома это были обычные люди. Ещё и дети в доме имелись: мальчик лет четырёх, девочка — двух или около того, а с детьми всегда как-то свободнее. И совершенно наглые, ничего и никого не боящиеся кошки расхаживали по дому, как по своим угодьям. Собственно, совсем незнаком Катрионе был только Марк Вебер, но он то ли и правда обладал на диво лёгким характером, то ли влезть без мыла… то есть, разговорить, очаровать и втереться в доверие мог не хуже одного белого и пушистого крысика. Мелисса же до замужества… то есть, до брака (Марк был её консортом, что не удивительно при их-то разнице в положении) каждое лето проводила в Волчьей Пуще у приёмного отца вместе с младшей сестрой. Не то чтобы они с Катрионой были подругами или хотя бы часто виделись, но шапочно знали друг друга уже лет десять, если не больше.

Она навестила обеих тётушек по материнской линии, которых и правда почти не помнила. Как, в сущности, и они её Дядюшке Артуру они с консортом тоже нанесли визит, и тот, посмотрев на плечистую и просто крепкую молодую женщину с охотничьим ножом на поясе, да и без него явно способную постоять за себя, кажется, только порадовался, что не сумел устроить её брак. На ножны эти он вообще как-то нервно косился весь тот невыносимо скучный час, что гости из мест диких и глухих провели в его доме (Катриона злорадствовала: не зря она, сняв ремень с полушубка, сдвинула пряжку и подпоясала уже платье).

Была не забыта и семья сиры Клементины. Её старшая сестра откровенно обрадовалась посылке — Катриона и кое-что своё туда добавила, — а вот отец долго и нудно выспрашивал, с чего вдруг такая щедрость и не в счёт ли будущего вознаграждения по контракту. Пришлось врать, будто это что-то вроде премиальных за похвальное прилежание и особенно — за безупречное поведение. «С деньгами в наших краях не очень, — тут Катриона сказала чистую правду, — но кое-какие гостинцы мы вполне можем себе позволить». Словом, копчёный гусь, три фунта мороженого масла, две дюжины так же, увы, промёрзших в дороге яиц, творог и жбан брусничного варенья, заполнившие остальную часть новенькой нарядной корзинки, были переданы по назначению, а Катриона вздохнула с облегчением: все свои родственные и прочие обязанности она выполнила. Теперь можно было просто бродить по городу, выбирать недорогие подарки, смотреть, как Озёрный украшается к совсем уже близким праздникам.

А, ну да! Ещё её Летиция Хорн уломала позировать для какой-то книги. Которая ещё даже дописана не была, но над которой иллюстраторша работала уже сейчас, потому что с автором водила дружбу много лет и он хотел, чтобы гравюры к его новому роману делались непременно по рисункам Хорн.

На самом-то деле Катрионе ничего не надо было делать, просто сидеть с каким-нибудь рукоделием (она от скуки попросила у сиры Мелиссы любую работу, и та вручила ей ворох салфеток, а к ним кучку меток для прачки) или стоять за плечом у Алекса Меллер-Вебера, когда тот работает по дереву.

В его мастерской Катрионе, кстати, изменило вечное её нежелание кого-то о чём-то просить, и она выклянчила, иначе не скажешь, деревянного волка, хотя он был ещё и наполовину не готов. Дядя консорта только наметил контуры фигуры, но уже видно было, с какой безнадёжной тоской зверь жалуется равнодушному небу на свои волчьи горести. «Буду выть с ним вместе, когда станет совсем уж паршиво», — с неловким смешком сказала Катриона старшему Меллеру. Тот без улыбки кивнул, а Хорн проговорила чуть ли не с торжеством: «Да, вот оно!» Что уж она имела в виду, Девятеро знают, но набросков с Катрионой сидящей, Катрионой стоящей так и этак, Катрионой смеющейся, Катрионой разозлённой — листков с этими набросками набралась у художницы толстенная стопка. Так что Катриона твёрдо решила выпросить и себе хоть один: её же рисовали в конце-то концов!

А ещё она через Летицию Хорн познакомилась с Гедеоном Марчем. То есть, с сиром Гедеоном на самом деле, но тот сказал, что слишком привык к псевдониму, так что можно и без «сира». Ну да, это был тот самый литератор, писавший книгу, к которой Хорн делала иллюстрации.

И с которым Катрионе просто голову снесло, как ей и не снилось, когда она втихомолку вздыхала по сиру Роланду.

========== Глава 41 ==========

У Летиции Хорн вообще-то имелся собственный дом, хотя у старшего Вебера она бывала чуть ли не каждый день. Правда, всегда недолго и всегда гостьей, свалив обязанности хозяйки на невестку (Катрионе, правда, казалось, что Мелисса совсем была не прочь хозяйничать в доме свёкра и его супруга). А у себя, подальше от внуков, Хорн работала и принимала гостей, слишком шумных и недостаточно, видимо, приличных для двух состоятельных и влиятельных господ. Художники, литераторы, музыканты, артисты пили много, разговаривали громко и непонятно, одевались странно… Словом, ясно стало, почему Меллер так долго выбирал барда, но в конце концов не выбрал никого. Катриона сама бы сто раз подумала, нужен ли в её доме кто-то из этой стаи, по-галочьи горластой и по-петушиному яркой и пёстрой. Какой-нибудь длинноволосый тип в ядовито-алой рубахе и с подведёнными глазами, может, и пел, словно соловей, да только вряд ли бы сумел ужиться с вязовскими парнями мирно. Ну, хотя бы как Росс — морщась с болезненной досадой, но ни на что не жалуясь.

И вообще, приём у Хорн Катрионе совсем не понравился. Она даже пожалела о своём глупом любопытстве, которое и потащило её на это бестолковое сборище. Дом Летиции Хорн ей не нравился тоже, вроде бы и богато обставленный, но какой-то неуютный, плохо прибранный и просто… безалаберный какой-то, если можно такое сказать о доме.

— Если я сейчас уйду, это будет совсем неприлично, да? — спросила она консорта. — Всё равно, что в скатерть сморкаться?

— Да нет, почему же, — довольно рассеянно отозвался он, кого-то нашаривая взглядом. — Если вам не нравится, не надо отбывать скучную повинность.

— Творческий вечер у Леты — скучная повинность? — переспросил какой-то тип, одетый поприличнее прочих, подходя к ним с бокалом в руке. — Это что-то новенькое. — Он с чего-то задержался взглядом на Катрионе, сунул недопитый бокал несущему новое блюдо слуге и решительно произнёс: — Господин Меллер, представьте меня вашей потрясающей супруге, пожалуйста. Так вот с кого Лета рисует мою Гормлейт? Рога Хартемгарбес, какая женщина!

Катриона почувствовала, что заливается жаркой краской, но протянула руку, потому что Меллер холодновато проговорил:

— Дорогая, позвольте представить вам известного литератора Гедеона Марча. Вернее, сира Гедеона из Старых Шахт.

— Просто Гедеона, — почти перебил его тот. — Сира Катриона, счастлив наконец познакомиться лично. — Он схватил её руку и поцеловал. Всерьёз поцеловал, не чмокнул воздух над запястьем, как тут, видимо, полагалось при знакомстве. — Увидев вас вживую, а не на рисунках Леты, я понял, что Гормлейт уныла, холодна и безжизненна, как вчерашняя оладья. Буду переписывать её с вас, звезда моя. Расскажите мне побольше о себе, мне просто необходимо вас понять!

Что там говорила Лидия о мурашках по спине, когда до неё Меллер дотронулся? От жадных наглых губ, впившихся в грубую обветренную кожу так, словно это был сливочный бархат ухоженных ручек здешних дам, по спине у Катрионы пробежалась орда не мурашек, а злющих рыжих муравьёв. А уж звездой её называть… И смотреть с таким чистым детским восторгом… «Как на мантикору в зверинце», — попыталась одёрнуть себя Катриона. Но какое там! Никто ещё никогда не вглядывался так жадно ни в лицо её, ни в потёртую замшу раздвоенной юбки (она и на этот дурацкий приём попёрлась «настоящей приграничной сеньорой», но её скромная удобная одежда просто потерялась среди крикливых нарядов прочих приглашённых), ни в облезлые ножны, из которых торчала не менее заслуженная рукоятка охотничьего ножа.