Но его глупость, по крайней мере, принесла мне пользу.
— Да, — признала я, стиснув зубы, как будто мне было больно произносить это вслух.
— Ты можешь провидеть.
— Да.
— Отлично. — Он поднял руку и щелкнул пальцами. Створка палатки распахнулась, и охранник снова вернулся, схватил меня за руки и вывернул их обратно.
Я попыталась вырваться, но безуспешно.
— Убери руки! — прорычала я с убедительным отчаянием и ноткой страха, которым немного гордился. — Отпусти меня!
Завоеватель стоял, заложив руки за спину, и смотрел, как его люди сдерживают меня.
— Нет, — сказал он. — Нам понадобятся твои услуги.
— Я не предлагаю никаких услуг, — прошипела я.
— Ты поможешь нам, — сказал он, — или мы убьем тебя. Это единственный выбор, который я предлагаю.
Он заявил об этом прямо. Никаких переодеваний, никаких игр. Я знала, что он говорил серьезно.
— Но, — продолжил он, — я справедлив.
— Справедлив?
— Тебе нужна защита. Ты ее получишь. И ты хочешь покинуть Глаэи. Ты получишь это тоже, как только мы с тобой закончим.
Я насмешливо хмыкнула.
— Ты думаешь, я поверю, что ты просто не убьешь меня, когда закончишь со мной?
Мне было почти смешно, что он вообще притворяется в обратном. Даже если бы он выполнил свою задачу, было бы глупо отпускать меня. Так же как глупо было держать меня у себя, зная, что я нужна Арахессену.
Казалось, он обиделся, что я сомневаюсь в его правдивости.
— Я не лгу.
— Все лгут.
— Только не я. — Он подходил все ближе и ближе, пока снова не оказался прямо передо мной, и в ноздри мне ударил густой запах соли и железа. — Не будь глупцом. Может, я и недолго пробыл в этой стране, но уже вижу, что она ничем не отличается от моей. Без меня ты и месяца не протянешь в Арахессене. Не плюй в лицо своему защитнику. Прими дар, когда тебе его предлагают.
Мой рот искривился в усмешке — ее было слишком легко подделать. Я подумала, не убедил ли он себя в том, что тоже является спасителем этой страны.
— Как благосклонно с твоей стороны.
Я слегка подпрыгнула от неожиданности, когда он коснулся моей щеки, шершавой подушечкой пальца зачесав прядь волос за ухо.
— Тебе повезло, — сказал он, — что я неравнодушен к птицам в клетках.
ГЛАВА 7
Меня привели в мою собственную палатку. Мои запястья были закованы в кандалы, и я была прикована к центральному столбу. По крайней мере, в качестве небольшого проявления милосердия, скобы были достаточно длинными, чтобы у меня была возможность передвигаться. Там меня оставили в покое на несколько часов.
В конце концов я прислонилась к столбу и потянулась к нитям, связывавшим меня с остальными здесь. Если я правильно угадала, сейчас было уже за полночь, и в лагере царила суматоха. Из-за плотной ткани палатки трудно было разобрать, о чем говорят снаружи, но я улавливала обрывки ворчливых разговоров об усталости или голоде, обрывки приказов, выкрикиваемых в Обитраэн молодым солдатам.
Я лучше многих знала, что все люди более или менее одинаковы. И все же даже я ожидала чего-то… менее обыденного от армии проклятых воинов-вампиров. Забавно, что их речь была так похожа на ту, что я слышала от человеческих солдат в детстве.
Я позволила себе еще больше погрузиться в окружающий мир, осознание своего тела ослабло. Нити, завязанные вокруг меня, становились все туже и туже, протягиваясь все дальше и дальше, образуя связи между мной и бесчисленными вампирами снаружи.
Иногда юные Арахессены спрашивали меня на грани слез, перестало ли им когда-нибудь быть больно. Они всегда выглядели и чувствовали себя такими совершенно безнадежными — измученными внезапным стрессом, вызванным их новым способом восприятия мира, их разум и тело напряглись от внезапного веса всего этого.
В такие моменты у меня возникало постыдное желание обнять их, погладить по волосам и солгать им. Сейчас мне тяжело, так хотелось сказать им, но потом будет уже не так больно.
Конечно, я не сказала им этого. Это было слишком легким и нечестным утешением.
Вместо этого я сказала, Однажды боль перестанет иметь значение, а сила, которую она дает, будет иметь огромное значение.
Это, по крайней мере, было правдой. Нет, болеть не переставало, но боль становилась все менее значимой, превращаясь в еще одну телесную константу.
И все же, даже для меня и всех моих лет опыта, тяжесть лагеря и тысячи душ, которые окружали меня, напрягали меня до предела. С каждым принудительным толчком моего подсознания в сторону тех, кто снаружи, головная боль становилась все сильнее, а на спине выступил пот.
Капитаны, генералы, пехотинцы. Мужчины и женщины в равных пропорциях — совсем не похоже на армии Глаэа, в которых женщины встречались редко. Всех возрастов, от подростков до опытных воинов.
Я отложила эти крупицы информации.
Хватит фактов. Теперь мне нужны были эмоции.
Изнеможение. Голод. Я не ела три долбаных дня. Но и решимости. Удовлетворения. Вапрус был уверенной победой. Впереди еще долгий путь, но мы далеко продвинулись.
Завоеватель. Покажи мне, что они думают о…
— Эй! Провидица!
Кто-то сильно тряхнул меня за плечи, заставив мир рухнуть вокруг. Мое тело отреагировало раньше, чем я приказала, вскочило на ноги и потянулось к мечу, которого у меня, конечно же, не было.
Я остановилась на полпути, прижавшись к колонне.
Пол накренился. Комната закружилась. Рвота проделала путь к горлу, прежде чем я заставила ее спуститься.
Середина.
Нити дико болтались, все еще оставляя меня частично связанной с миром за пределами комнаты. Я осторожно намотала их на катушку, возвращая свое внимание к комнате вокруг меня.
Опасно было так резко отрывать Арахессена от сеанса Хождения по Нитям. Если бы я занималась чем-то более глубоким, такое прерывание могло бы меня убить.
— Я.… простите.
Голос с акцентом был хриплым и осипшим. Передо мной стоял один из солдат завоевателя — тот самый, что вытащил меня из инферно. Он сделал несколько шагов назад, словно нервничал, находясь так близко от меня.
— Ты бы не проснулась, — сказал он наполовину извиняясь, наполовину защищаясь.
— Я была в порядке, — жестко ответила я.
Не то чтобы ему нужно было знать, что я на самом деле делала.
Он взял в руки тарелку. На ней лежала одна беспорядочно порезанная ножка индейки.
— Я принес тебе… э-э.… еду. Если хочешь. От него. — Он посмотрел на тарелку, потом на меня. — Это…
— Я знаю, что это.
— Оно приготовлено.
— Я вижу.
Мужчина, казалось, был обеспокоен этим и смотрел на меня скептическим взглядом, который, я была уверена, он не видел.
Я сползла по столбу и села, скрестив ноги.
— Спасибо, — сказала я. — Я голодна.
— Не благодари меня, — проворчал он и поставил передо мной тарелку. Он сел на пол, наблюдая за мной. Его пальцы играли с порезом на щеке — тем самым, который я дала ему в гостинице. Вампиры действительно обладали невероятными способностями к исцелению. Рана почти не болела.
— Уже намного лучше, — сказала я.
— Что?
— Твоя щека.
После минутного колебания я вгрызлась в индейку. Она была невероятно безвкусной, пережаренной и холодной, как будто кто-то привез ее из ближайшего города. Я полагала, что не могу винить их за то, что они не понимают, что едят люди.
— Так ты действительно видишь? — Он был откровенно скептичен. — Несмотря на глаза.
— Да.
— Сколько пальцев я показываю? — спросил он, не двигаясь с места.
— Ни одного, — ответила я.
Он пробормотал:
— Черт, — что прозвучало как уважение или неодобрение, а возможно, и то, и другое.
Я откусила еще кусочек. Это было ужасно, но я была голодна.
— Так ты здесь, чтобы наблюдать за мной? — сказала я.
— Что-то вроде этого. По крайней мере, пока мы не узнаем, что ты не сбежишь.
