Соль и волшебный кристалл - Норр Эбби-Линн

– Вроде это не так много, – отозвалась я, считая в уме. Тысяча злотых – это примерно триста пятьдесят канадских долларов. Не мелочь, конечно, но и не безумные деньги.

– Меня не сумма беспокоит, а частота и причины. Она уже в третий раз за три месяца одалживает у меня.

– А возвращает?

– В конце концов возвращает, – кивнул Антони.

– А с причинами что такое?

– Вот в том-то и дело. Она не рассказывает, что происходит. А я знаю свою сестру. Она скрывает от меня только то, чего стыдится.

– А ты спрашивал ее прямо? – нахмурилась я.

– На этот раз спросил. – Антони щелкнул пальцами – я уже успела понять, что он это делает, когда расстроен. – Она ответила, что это меня не касается. Что она всегда возвращает деньги, так что какое мне дело.

– А Отто ты спрашивал?

Антони махнул рукой.

– Если она не рассказывает мне, то не расскажет и Отто. Они не очень близки, у них разные компании.

– А маму?

– Вот уж маме я точно не буду ничего говорить, – его явно шокировала сама мысль об этом. – Лидия из моей шкуры ботинки сделает!

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Антони так мило путался в английских идиомах!

– Если она опять тебя попросит, скажи, что дашь денег, только если она тебе скажет зачем. Как тебе такой вариант? Деньги-то твои, ты имеешь право знать, куда они идут.

– Я так и сделаю, но она, может, только через месяц снова попросит, а во что она впутается за этот месяц?

– Ну, если ты правда переживаешь, можешь за ней последить.

– Последить? – изумленно переспросил он.

– Ну да. – Я пожала плечами. – Она тебе ничего не говорит, ты от этого еще больше беспокоишься. Как еще узнать, что происходит?

– Это же вмешательство в личные дела. Ты бы так поступила?

Под его внимательным взглядом я слегка напряглась, но все-таки кивнула. Да, я бы не задумываясь так поступила, особенно если бы считала, что близкий человек в беде. Но я жила в мире, где демоны-буреносцы нападали на города, а зловещие корпорации замышляли хаос и разруху, чтобы насытить своих потусторонних подручных, не думая о том, сколько народу при этом пострадает. Иногда я забывала, что принадлежу к миру сверхъестественного, а большинство людей живет в счастливом неведении о подобных вещах.

– А я думал, это твоя мать страшная женщина, – пробормотал Антоний.

Я откашлялась.

– Ну ладно. Мне очень жаль, что тебя беспокоят дела сестры, но если ты не зайдешь в дом, чтобы я могла на тебя напрыгнуть, тогда спокойной ночи. Мы тут воздух загрязняем.

– Ну да. Извини.

– Не извиняйся. – Я улыбнулась и перегнулась через подлокотник, чтобы поцеловать его.

Губы у него были теплые и податливые, а поцелуй затянулся дольше, чем я ожидала. Все мое тело ожило; я почувствовала, как Антони задышал чаще, и отодвинулась. Но не очень далеко.

– Точно не зайдешь? – Губы у меня до сих пор пощипывало от поцелуя.

На лице Антони читалось мучительное томление.

– Ты меня убиваешь.

– Ты сам себя убиваешь, – улыбнулась я. – Это же ты решил ждать, а не я.

Он схватил шапку с панели, прижал ее к лицу и театрально застонал, изображая страдание.

Я рассмеялась и открыла дверь машины.

– Если тебе все-таки понадобится помощь, чтобы последить за сестрой, учти, я умею скользить вдоль улиц как призрак – она даже не почувствует моего присутствия.

Я вылезла из машины и оглянулась на него, держа одну руку на ручке дверцы.

Он покачал головой, глядя на меня со смесью изумления и восхищения.

– Слава богу, между нами-то секретов нет, а то я не смог бы спать по ночам.

Моя улыбка слегка дрогнула.

– Спокойной ночи, любимая, – сказал Антони, откинув голову на подголовник. Глаза его были полны нежности. У меня заныло в животе от того, какая любовь в них читалась. Если он и заметил то, что промелькнуло у меня на лице, то никак этого не показал. Слава богу, освещение в салоне тусклое.

– Спокойной ночи, милый. – Я закрыла дверцу машины и смотрела ему вслед, пока он разворачивался и выезжал за ворота. Между нами нет секретов? У меня-то секрет был, и еще какой, а что с ним делать, я не представляла. Хорошая, конечно, идея – отношения без секретов, но не очень реалистичная, особенно для сирен. Секрет существует, и никуда от этого не денешься. Мама так жила, пока папа не умер, и мне так придется жить.

Я пошла к себе, зевая от усталости. Мне казалось, что глаза у меня закроются прежде, чем я успею залезть в постель, но на самом деле заснула я очень нескоро.

Глава 5

Осень постепенно перешла в зиму, дни стали короче, а с Балтики задул штормовой ветер. Из-за внезапных и сильных зимних бурь прибрежные города и городки затягивало льдом так, что электричество временами отключалось. Краткосрочная ярость Балтики сильно отличалась от неизменного холода атлантической зимы в моих родных местах.

В особняке Новака благодаря прислуге сохранялись уют и тепло – на каждом стуле и кушетке плед, комнаты заливает желтоватый свет настенных бра, в каминах потрескивает огонь.

Дни мои стали размеренными. В восемь завтрак в меньшей из двух столовых, до обеда школьные занятия самостоятельно или, если понадобится, с онлайн-репетитором (по математике). Обед в передней гостиной, огромное видовое окно которой выходило на деревья перед домом и тонкую голубую линию Балтики за ними. После обеда я на пару часов встречалась либо с Ханной, либо с Марианной, а после трех начиналось свободное время. Иногда я ходила плавать с мамой, но чаще всего ее к тому моменту уже не было дома, а мне не терпелось повидаться с Антони.

Когда он не играл в хоккей, то приходил на вечер в особняк или возил меня в Гданьск – в музей, на спектакль, в ресторан или погулять по центру города. На старых улицах появилось праздничное освещение, добавлявшее им романтического очарования. Я быстро привыкла к такой жизни, и мне в ней нравилось все, кроме одного – мама плавала все дольше и дольше, а когда не плавала, то ходила вялая и сонная. Ее как будто не интересовало, как прошел мой день. На нее это было не похоже. Мама всегда серьезно относилась к нашим разговорам, к новостям о моей жизни и жизни моих друзей, но теперь она проявляла непривычную рассеянность. Сначала я лишь встревожилась, а потом занервничала всерьез.

Однажды вечером, вернувшись в особняк, я заметила, что мама разговаривает с кем-то в беседке возле дома. Я прищурилась, но так и не сумела разглядеть сквозь деревья, с кем она там.

– Кто это? – спросила я Адама, когда он подъехал ко входу.

– Судя по куртке, кто-то из команды по подъему судов, – сказал он, останавливая машину. – Только у них такой герб на плече.

– А, точно.

Попрощавшись с Адамом, я поднялась по лестнице к главному входу – сверху лучше было видно беседку. Мне не хотелось, чтобы это выглядело так, будто я подглядываю – хотя я именно подглядывала, – поэтому зашла в дом. Не снимая куртки, я проскочила в переднюю гостиную и снова посмотрела на беседку. Адам был прав.

– Йозеф Дракиф, – прошептала я.

Я впервые его увидела с тех пор, как вернулась в Польшу. Как-то раз я спросила маму, встретилась ли она с ним. Мама сказала, что нет, и придумала какую-то отговорку, почему нет. Мне показалось, что такая реакция была вызвана в основном ее теперешней летаргией.

Мама с Юзефом стояли и разговаривали, потом он наклонился и поцеловал ее в щеку на прощание. Мама никак не отреагировала на поцелуй, просто стояла неподвижно, дав ему прикоснуться губами к ее щеке. Йозеф поднял воротник повыше и пошел к черной машине, стоявшей на маленькой парковке для гостей особняка. Голову он вжал в плечи из-за ветра, и казался каким-то побитым. Мама смотрела ему вслед; лицо у нее было бесстрастное, но в то же время грустное.

Я думала, она вернется в особняк, но нет, мама свернула на дорожку к воротам… и к берегу.

Я рванула к двери, одним прыжком преодолела лестницу и, промчавшись по газону, догнала маму у ворот.