— Я хочу уйти! — сказала я ей, глядя на мое тело, в луже воды и крови распростертое.
— Он о тебе заботится, — сухо заметила старуха, стоявшая возле меня невидимой.
Вздрогнув, Эн Лэй, стоявший возле тела моего замершего на коленях, повернулся в ту сторону, где стояли мы. Хотя не прямо в глаза мои смотрел.
— Чувствует, где ты, — моя преследовательница улыбнулась.
— Просто он много душ уже сожрал, — кажется, поморщилась я, — чует, что тут рядом затихла душа издохшего воробья.
— Ноу тебя есть какая—то песня, раз уж ты в прошлый раз вернулась.
— Ах, отстань!
Невидимая часть меня отвернулась и от трупа моего, и от досужливого духа.
Зеленое зеркало глади реки, непривычные вершины гор. Ветер. Ветер трепал листья на кронах давних сосен и заставлял их о чем—то шептаться. Вот бы расправить крылья, раскинуть руки, отдаться потоку ветра и взлететь, оторваться от земли…
— Ты все—таки не хочешь уходить.
Сухонькая ладонь указала на мои полупрозрачные руки, внезапно расставленные в стороны.
— И уходить не хочу, — вздохнула. — И жить не могу.
— Попробуй еще чуть—чуть! — взмолилась она.
— Ты вечно будешь меня преследовать?
Старуха горько улыбнулась.
— На вечность ни у тебя, ни у меня не хватит сил.
— Тогда для чего это? Для чего все это?!
Она только жалко и виновато улыбнулась, подставив полупрозрачные ладони к солнцу. К тому, которое ее уже не грело.
Но ласково ползли по щекам нежные лучи, по которым я так соскучилась в затхлом Бездонном ущелье. И пальцы его ловкие…
Отчаянно выдохнув, выгнувшись, я глаза открыла.
— Упрямый соловей. — с улыбкой странною отметил Эн Лэй, сидевший около.
Поднялся, отошел. Эх, а я так и не придумала, бить или не бить, а если бить, то чем дотянуться. Это все из—за него! Из—за него я больше в птичий облик не могу обернуться!
Тяжело дыша, села, уперевшись в каменный берег кулаками.
— И правильно, надо кому—то припомнить сгорелую Соловьиную рощу, — напомнил он, посерьезнев.
И просто… по берегу ушел! Оставил меня одну у догоревшего костра!
Я подползла к воде с трудом. Воды зачерпнула, жадно отпила. Когда зеркало восстановилось, то, как и следовало ожидать, на мое лицо лучше было не смотреть. Я хотя бы кровавые разводы с лица отмыла. Хищник— соловей — это что—то не то. Даже если вспомнить всех съеденных мною жуков.
А вода прохладная манила. Хотя и жгла ссадины на руках.
Свиток 7 — Игра в вэйцы — 4
Из сна вывалившись от журчания оживившейся воды — старуху, к счастью, больше не видела — я заползла в воду уже вся. Ноги содранные, разумеется, защипало. Но боль напомнила, что я все еще живу. Я буду жить, значит, мой род и мои предки будут жить в моих потомках.
С трудом сняла и отстирала илом платье, пропахшее. Торопливо отмылась уже вся. Волосы все равно воняли, да и грязь въелась в косички.
На коленях выползла на берег, платье расстелила на камнях около воды, в воду вернулась, села, поморщившись, скрестив ноги, по грудь в мягкой воде и стала торопливо расплетать косички.
Вода постепенно перестала обжигать ступни, колени и руки болью. Мягко тело усталое приняла, обняла, отмыла. Мне даже немного прибавилось сил. Хотя я больше не решалась оборачиваться в соловья. Кажется, петь соловьем и летать никогда уже не смогу. Из—за моего проклятого убийцы!
Волосы расплетенные намывала илом, промывала водой, распутывала тонкие косы.
Кажется, провозилась несколько часов. Но вода давала силы. Я все еще сидела. Все еще дышала. Все еще была жива. Странно.
Что—то шлепнулось на камни на берегу.
Эн Лэй стоял, уронив к ногам тигриную тушу. У пояса крепились за лапки дохлые утки—мандаринки, прикрепленные к украшениям. И…
Я смущенно отвернулась и согнулась, прячась по шею уже в воде.
— Зачем ты пришел?! — проворчала.
— А ты думала, что сама быстро найдешь горелую Соловьиную рощу?
— Не напоминай мне! — поднялась сердито, сжав кулаки.
А он, замерев, глазами смотрел округлившимися.
На тело мое обнаженное, да мокрые змейки вьющихся от долгого плена в косах волос, спускающиеся, свивающиеся на груди, боках, плечах, руках и животе.
Трясущимися руками Эн Лэй оторвал от лапок уток. Отбросил к тигру распростертому и окровавленному. Взгляда не сводил от меня.
Я попятилась. Оступилась на мокром камне, вскрикнула, всплеснув руками.
В следующий миг воин стоял уже за моей спиной, в воде, прижимая меня за живот рукой к своей широкой груди. Сердце недодохшего никак соловья забилось встревожено. Но эти лапы утиные…
— Зачем ты убил этих несчастных птиц? — резко к нему обернулась, ударив в грудь кулаком. — Ты — феникс, а они — утки! Ты — птица как они!
Ты…
Мужчина не ответил, обзирая мою переднюю часть, отчасти еще приоткрытую из—за волос сбившихся.
Ой. Упс.
Но отойти от себя Эн Лэй не дал, зацапал меня, прижал к своему огромному мускулистому телу. Шепнул в ухо:
— Я покажу тебе рощу… в обмен на одну услугу.
— Отстань! — проворчала, уперевшись ему в грудь кулаком. — Тут еще поблизости будет много женщин.
— А я… — голос мужчины дрогнул. — Сейчас хочу.
— Там живые бабы, а тут полуиздохший воробей! — мягко напомнила я.
— Все равно… — уткнулся лицом в мои волосы, запах ила вдохнул.
— Должно быть, в гареме прежнего Владыки Бездонного ущелья осталось много красоток…
— Он мне иногда… своих женщин предлагал, — глухо ответил Эн Лэй перебирая мои мокрые волосы, пропуская их между пальцами.
— Ну и чего ж ты отказывался? Так оголодал, что бегаешь теперь за крохотными соловьями общипанными!
— Воробьями! — усмехнулся мужчина, вспомнив.
— А! — отмахнулась.
Крепкие пальцы сжались на запястье. Осторожно.
— Если Властелин Бездонного ущелья сдох или ушел, то там еще осталось сколько—то его баб…
— Иметь его баб все одно, как подбирать подтухшие объедки и высохшие крошки под его столом, — глухо сказал мне на ухо Эн Лэй.
— Ну, а я—то чего…
А он коварно упал. В воду. На спину, уволакивая меня за собой.
Мы немного утопились, рухнув на глубь с головой.
Потом, я так и не поняла, как и зачем, сидели уже, вымокшие, на берегу.
Мой убийца коварно переместился без одежды. Мол, он мне утопиться не дал, а вот его одежда… ну, случайно исчезла.
— Зачем я тебе? — устало спросила.
Но губы его внезапно закрыли мои. мешая говорить…
Потом он ушел обдирать тигра — костер, следуя широкому взмаху его мускулистой руки, опять ярко—ярко вспыхнул, хотя и остался уже почти без дров, а я торопливо побежала к платью моему, почти досохшему. Оно обнаружилось недалеко. Эн Лэй отвернулся, чтобы не смотреть. Или чтобы не смотреть, покуда я на него смотрю.
Когда пальцами дрожащими оправила уже отстиранное, чужое ханьфу, да зацепила ткань поясом, он уже серьезно разделял тигриную тушу на куски. А рядом необщипанные утки лежали.
— Уток хотя бы оставь! — взмолилась я, сжав кулаки. — Ты птица, и они птицы.
Но Эн Лэй лишь мандаринок обоих придвинул к себе поближе.
— И это говорит мне соловей, сожравший душу демона?
— Да ты… ты.!.. — я задыхалась от злости.
Хотя, кажется, бесполезно было с ним ссориться. Надо было сразу уйти. Забыть этот плен в Бездонном ущелье, забыть эти руки, которые могли то ощутимо приложить башкою о кусок скалы, то сводить с ума мои мысли и мое тело…
Не думать, общипанный воробей, не думать…
А подлый феникс внезапно подпалил кусок плоти тигриной. До меня мяском поджаренным внезапно донесло.
И я остановилась, невольно принюхавшись. Живот скрутило от голода. Там уже не осталось даже воспоминания о съеденных сырыми и даже отчасти заживо летучих мышах.
— Я, кстати, подобрал твое оружие, — безмятежно улыбнулся мой мучитель, когда я к нему опять повернулась.
С наслаждением откусил кусок от тигра, который поджарил прямо на руке.
